Разин Степан - Чапыгин Алексей Павлович (читаем полную версию книг бесплатно .TXT) 📗

– Шибче, дид! Волга чуять мне мешает!..

Старик прибавил голоса:

– Го, дид, люблю и я кабак!

– Играю я, атаманушко, про изменщиков – ты же в дружбе крепок…

– Чую теперь. Добро, выпьем-ка вот меду!

Подали мед. Атаман стукнул ковшом в ковш старика, а когда бахарь утер усы, атаман, закрыв лицо чалмой, опустив голову, слушал.

– Откуда ты, старой, такие слова берешь?

– Из души, батюшко, отколупываю печинки…

– Гей, други, к берегу вертай!.. – Прибавил тихо: – Тошно, дид, тошно…

– А ведаю я, атаманушко, сказывал…

– Не оттого тошно, что любявое утопло, – оттого вишь: злое зачнется меж браты… Ну, ништо!

12

В горнице Приказной палаты воевода Прозоровский сидел, привычно уперев руку с перстнями в бороду, локоть в стол, а тусклыми глазами уперся в стену; не глядя, допрашивал подьячего. Рыжевато-русый любимец воеводы, ерзая и припрыгивая на дьяческой скамье у дверей, крутя в руках ремешок, упавший с головы, доводил торопливо:

– Подьячие Васька с Митькой сбегли, ась, князинька, к ворам.

Строго и недоуменно воевода гнусил:

– Ведь нынче Разин сшел на Дон, – что ж они у воров зачнут орудовать?

– Робята бойкие и на язык и на грамоту вострые, ась, князинька, да и не одни они, стрельцы и достальной мелкой люд служилой бежит что ни день к ворам… то я углядел… Нынче вот сбегли двое стрельцов – годовальшики Андрюшка Лебедев с Каретниковым, пищали тож прихватили…

– Ой, Петр! Оно неладно… Должно статься, Разин с пути оборотит?

– Мекаю и я, князинька, малым умом, что оборотит.

– Ну, так вот! Время шаткое, сидеть за пирами да говорей – некогда. Набери ты сыскных людей… Втай делай, одежьтесь кое посацкими, кое стрельцами и ну, походите с народом, в стан воровской гляньте… Я упрежу людей тебя принять, ночью ли днем – одинаково…

– Чую, ась, князинька!

– Поди! Слышу ход князя Михаилы.

Подьячего Алексеева сменил брат воеводы. Подняв гордо голову, поглаживая холеной пухлой рукой бороду, говорил раскатисто:

– Ну, слава Христу, сбыли разбойника! – Остановился против стола, где сидел воевода, прибавил хвастливо: – Я, воевода, брат князь Иван, дело большое орудую… Набираю рейтаров из черкес, и, знаешь ли, к тому клонятся мои помощники делу – купчины, персы, армяне, – деньги дают, а говорят: «В Астрахани нынче перской посол, так чтоб его не обидели!» Я же иное мыслю: накуплю много людей да коней и всю эту разинскую сволочь от Астрахани в степи забью, чтоб пушины малой от ее не осталось; тайшей калмыцких да арыксакалов [284] на аркане приведу в Астрахань, вот! Что ты скажешь?

– Уйди-ко, князь Михайло, не мельтеши в глазах, мешаешь моим мыслям…

Князь Михаил, слыша строгий голос брата, отошел, сел на дьяческую скамью.

– Что ж ты, брат Иван Семенович, не молышь – ладно ли, нет думаю?

– Прыткость ног твоих, князь Михаиле, много мешает голове!

– Нече бога гневить, похвалил воевода брата!

– Бога, Михаиле, не тронь. Скажи, ты за стрельцами доглядывал нынче?

– Стрельцы, брат, у голов стрелецких в дозоре. Не любят, ежели кто копается в их порядках.

– Чтоб не было ухода в пути беглых к разбойникам, князь Михаиле, посланы с Разиным доглядчики порядку в дороге… Знаешь ли оное?

– Нет, воевода-князь! Уж как хочешь, а за стрельцами глядеть не мое дело.

– Дело не твое, наше обчее… А слышал ли, что служилые и стрельцы бегут в казаки?

– Того не ведаю, брат!

– Не ведаешь? Вот-то оно! А не глядел ли ты, Михайло-князь, пошто мирные государевы татарски юрты с улусов своих зачинают шевелиться – на Чилгир идут?

– Ой, брат Иван! Татара зиму чуют… Скотина тощеет, корму для прибирают место…

– Корму для? А не доглядывал ли ты, брат, пошто калмыки с ордынских степей дальные наезженные сакмы кинули, торят новые и новые сакмы ведут все на Астрахань?

– Нет, того я не знаю.

– Ты мало знаешь, князь Михаиле! Конницу рейтаров верстай, то гоже нам.

– Что-то от меня таишь, брат Иван Семенович, а пошто?

– Пожду сказывать… Погляжу еще, думаю – тебя же оповещу: думаю я крепить Астрахань, и ты мне в том помогай.

– Ну, братец Иван! Астрахань много крепка, лишне печешься.

– Буду крепить город! Ты поди на свои дела – позову, коли надобен будешь.

13

Атаман, одетый в есаульский синий жупан с перехватом, в простой запорожской шапке, сидел на ковре; задумавшись, тряхнул головой, позвал:

– Гей, Митрий!

Из-за фараганского ковра другой половины шатра вывернулся молодой подьячий, одетый казаком.

– Садись! – Казак сел. – Двинься ближе!

Бывший подьячий придвинулся. Разину видно стало ясно его лицо с рыжеватой короткой щетиной усов, с царапиной на лбу. – Это кто тебе примету дал?

– Я, батько, служил у воеводы, а ходил в таборы и к тебе грамоты писать… У воеводы есть такая сука, доводчик, Алексеев зовется, стал меня знать на тайном деле. И раз лезу я этта скрозь надолбы, а меня кто-то цап, да копыта у его сглезнули… Сунул ево пинком в брюхо, он за черева сгребся, сел и заорал коровой. Я же в город сбег, укрылся…

– Вишь, заслужил! Чем же ловил он тебя?

– Должно, крюком аль кошкой железной…

– Ловок ты, да сойти к нам пришлось… Мы не обидим, ежли чужие не убьют… Исписал ли грамоты в море на струги?

– То все справлено, батько! Окромя тых, калмыкам исписал, как указал ты… На стругах Васька орудует – уж с устья к Астрахани движутся струги…

– То знаю я!

– Голов стрелецких перебили, к тебе мало кто не идет – все, а Васька хитер и говорить горазд, немчинов разумеет!

– Ладные вы мне попали, соколята! Вот, Митрий, пошто ты занадобился: вечереет, вишь, ты иди в слободу, что у стены города крайняя стоит, глянь в хату – нет ли огню? Только берегись! Сторожко иди… Воевода сыщиков пустил, не уловили б… Дойдешь огонь, пробирайся туда с оглядкой, дабы не уследили…

– Знаю, батько!

– В хате живет стрелец, вот на. – Атаман снял с пальца золотой перстень с ярко-красным лалом, подал парню: – Узорочье это дашь стрельцу, скажешь: «Чикмаз, атаман ждет».

– Я стрельца, батько, знаю – Гришкой звать.

– Добро! Ты у меня золотой…

– Сыщикам обвести не дам себя – в лицо иных помню.

– Тоже не худо! Ежели нет Чикмаза в хате, проберись тайными ходами в Астрахань… Ворота, поди, заперты. Оттого тебя шлю, что город с неба и с-под земли ведаешь.

Бывший подьячий встал.

– Я, батько, едино где доберусь Чикмаза!

– Идя к месту, возьми рухледь стрельца, то посацкого – там вон, в сундуке, лицо почерни: был подьячим, подьячие много народу ведомы.