Смерть в рассрочку - Сопельняк Борис Николаевич (книги без регистрации TXT) 📗

Как бы то ни было, но в июне 1935 года в Управлении НКВД по Московской области возникает дело № 10015 по обвинению Жунина и других по статье 58, п. 8,10 и 11 УК РСФСР. В предваряющей дело справке говорился, что оно возникло «на основании поступивших данных о том, что среди полотеров, работающих в Кремле, на квартирах членов правительства и в Большом театре существует контрреволюционная террористическая группа, которая имеет своей целью организацию террористических актов против руководителей партии и членов правительства».

Первым арестовали Тимофея Жунина. Судя по тому, какие самоубийственные признания он сделал, до допроса с ним основательно поработали.

— Признаю себя полностью виновным в том, что в силу своей контрреволюционной настроенности, при неоднократных встречах с помощником коменданта общежития рабочих Кремля Павлом Артамоновым я говорил следующее: «Советская власть своей коллективизацией и налоговой политикой сделала крестьян нищими. Ограбили буквально всех, и за счет этого правительство во главе со Сталиным строит свое благополучие. Они живут в свое удовольствие, не замечая, что люди мрут с голода. Это же не жизнь, а мука».

Если бы Тимофей закончил свои признания этим! Но он продолжал…

— А потом я сказал: «Вот я работаю полотером, бываю на квартирах у главков — Сталина, Кагановича, Ворошилова, Калинина, и вижу, как они живут в свое удовольствие на наши трудовые копейки. А мы мучаемся. Скорей бы от этих главков избавиться. Ничего, дождемся и этого. Я, например, часто натираю полы в квартире Сталина, Кагановича, Ворошилова и Калинина, не раз их видел и понял, что если кто захочет их убить, то сделать это очень просто и легко. Были случаи, когда я работал в квартире Сталина, а он проходил мимо. Но начать я решил с Кагановича и Ворошилова.

— И как вы намеревались это сделать практически? — поинтересовались следователи.

— Убить я их хотел из браунинга, который намеревался украсть из квартиры Бухарина. Этот револьвер я видел в позапрошлую пятницу, когда натирал там полы: он лежал на тумбочке, возле кровати. Я еще сказал полотеру Панфилову, с которым мы работали: «Вот штучка-то хорошенькая». Панфилов со мной согласился: «Да, действительно, штучка хороша».

— И почему вы его не взяли?

— Я все рассчитал… И Каганович, и Ворошилов с дачи должны вернуться в начале осени. Так зачем мне держать револьвер у себя? Это рискованно.

— Где и как вы намеревались произвести покушение?

— Кагановича я хотел убить в тот момент, когда он выходит из парадного и садится в машину или, наоборот, когда приезжает домой и выходит из машины. Окно полотерской комнаты обращено прямо к подъезду, так что расстояние до машины не более десяти-пятнадцати шагов. А Ворошилова надеялся перехватить при выходе из подъезда. В успехе я был уверен, потому что являюсь хорошим стрелком.

— Не могли бы вы рассказать о причинах такого враждебного отношения к советской власти как таковой, и ее руководителям, в частности?

— Причина очень простая — колхозы. Я ведь человек деревенский, работаю то на паркете, то на земле. До 1928 года все шло более или менее нормально. А когда крестьян начали загонять в колхозы, жизнь стала просто невозможной. Голод, холод, домишко обветшал, а у меня на иждивении жена и трое детей. Что делать, подался в Москву и устроился полотером. Если бы работал в какой-нибудь маленькой конторе, никакого враждебного отношения наверное бы не было, но я попал в Кремль. А когда стал натирать полы в квартирах главков, обозлился окончательно: мне было с чем сравнивать нашу убогую жизнь.

— Вы говорили, что бывали на квартире Сталина. Это правда?

— Конечно, правда. Последний раз я там был месяца полтора назад.

— А когда у вас родилась мысль совершить покушение на товарища Сталина?

— Давно. У меня ведь постоянный пропуск в Кремль. При входе полотеров не проверяют, так что пронести можно все, что угодно. Но там к Сталину подобраться трудно — около него всегда толкутся люди. А вот дома… Дома я мог с ним встретиться один на один.

— Кто-нибудь из друзей разделял ваши антисоветские взгляды? Были ли знакомые, которые одобряли ваши террористические намерения?

— Разделяли они мои взгляды или не разделяли, я не знаю, но разговоры против политики советской власти я вел с Артамоновым, Воропаевым, Леоновым, Макаровым, Панфиловым и Матвеевым. Они тоже полотеры, и все, кроме Леонова, работают в Кремле.

Думаю, что после этих признаний восторгу следователей не было предела! Ведь покушение замышлял не свихнувшийся на почве пьянства полотер-одиночка, теракты разрабатывала целая группа. А группа — это совсем другое дело, группа — это банда, а еще лучше — троцкистско-террористическая организация. Все названные лица тут же были арестованы, пропущены через привыкшие к тяжелой работе мускулистые руки и только после этого, должным образом подготовленные, доставлены в кабинет следователя.

На первой же очной ставке у Прокофия Воропаева спросили:

— Знаете ли вы гражданина, сидящего напротив вас?

— Я его знаю с детства. Мы с ним из одной деревни Кликуниха Западной (ныне Смоленской. — Б. C.) области. Фамилия его Жунин, а зовут Тимофеем Евстафьевичем. На работу в Кремль он поступил с моим содействием. Да и жили мы в одном общежитии.

— Какие у вас с ним взаимоотношения?

— Хорошие, дружественные.

— Гражданин Жунин, вы подтверждаете показания Воропаева?

— Подтверждаю.

— Где и когда вы встречались с Воропаевым? Кто еще бывал в вашей компании?

— Встречались мы чаще всего на работе, когда натирали полы в кабинетах Ворошилова, Кагановича, Калинина, Ягоды и других членов правительства. Общались мы и в полотерской комнате, где бывали и другие наши товарищи, работавшие в Кремле.

— Кто они? Назовите имена! — вцепился следователь.

— Я же их называл. Еще на предыдущем допросе.

— Повторите в присутствии Воропаева!

— Ну, это Макаров, Панфилов, Матвеев…

— Почему замолчали? Кто еще?

— Еще? Еще Тимофеев, Петров, — обреченно продолжал Жунин.

— И что вы там делали? Какие вели разговоры?

— Разговоры были о том, в какую пойти пивную, — неожиданно улыбнулся Жунин.

— И что потом? — не отреагировал на улыбку следователь.

— Как, что? — изумился Жунин. — Сидели, пили. А когда не хватало, шли к кому-нибудь домой.

— К кому? Назовите имя, адрес.

— Иногда шли к Васильеву, а иногда к Никитину или Керенскому.

— Гражданин Воропаев, вы подтверждаете показания Жунина?

— Подтверждаю. Могу добавить, что у Никитина я бывал и без Жунина. А еще чаще заходил к Керенскому, так как он является моим родственником.

— Вы кого-нибудь там встречали?

— Встречал. У Васильева я видел Захарова и Леонова, а у Никитина — Андрея Орлова.

— А теперь вопрос Жунину. Бывая вместе с Воропаевым в полотерской комнате Кремля, в пивной, а также в гостях у ваших знакомых, вели ли вы разговоры, направленные против советской власти?

Ответь Жунин: «Нет!» — и дело могло бы развалиться, ведь доказательств-то никаких нет. А его собственные признания ничего не стоят, суд их может квалифицировать как самооговор. Но Жунин, как это ни кощунственно звучит, не подвел следователя.

— В присутствии вышеназванных лиц я не раз говорил, — как под диктовку начал он, — что советская власть своей политикой коллективизации довела крестьян до нищеты и разорения. Положение рабочих в городе не лучше. В этом виноваты Сталин, Каганович, Ворошилов и другие кремлевские правители. Я прямо заявлял, что с удовольствием бы убил этих мучителей. Придет время, и я это сделаю. Мне своей жизни не жалко. Эти слова я сказал, когда мы с Леоновым и Воропаевым были у Васильева. Услышав это, Воропаев меня поддержал. «Так и надо сделать», — заявил он. Потом о намерении убить Кагановича и Ворошилова я говорил в полотерской комнате Кремля. Это слышал не только Воропаев, о моих намерениях знали и все остальные.

— Гражданин Воропаев, вы это подтверждаете?