Даурия - Седых Константин Федорович (серии книг читать бесплатно TXT) 📗
— Раз такое дело, будем думать о переправе, — согласился Метелица, — только надо перед этим еще разок съездить на берег Онона, выбрать место поспособнее.
— Тогда давайте немедленно отправимся. Только учтите, что переправляться нужно поздно вечером или даже ночью. Вы должны появиться на той стороне и обрушиться на белогвардейцев, как снег на голову.
Метелица рассмеялся:
— Мы еще и о дневной переправе не договорились, а ты уже новое требование предъявляешь. В темноте совсем трудно будет…
Онон стремительно катил сверкающую на солнце желтоватую воду. Много бурных водоворотов выделялось на его поверхности. Вода там пенилась и бешено крутила. Пока командиры искали место с более спокойным течением, на правом берегу появилась разведка аргунцев. Привязав к седлам снятую с себя одежду и оружие, разведчики стали переправляться обратно. Лазо видел, как смело и уверенно действовали они. Сведя коней на поводу в воду, они вцепились им в гривы и поплыли. Кони все время всхрапывали и старались повернуть вниз по течению, но люди не давали сделать им этого и быстро плыли наискось. Снесло их далеко, но минут через пятнадцать все они благополучно выбрались на берег.
Расспросив разведчиков, Лазо узнал, что большая кавалерийская часть противника стоит в одном из казачьих поселков верст на шесть выше по течению. Напротив же дацана находится только сторожевая застава численностью в двадцать — тридцать человек.
— Ну что же, товарищ Метелица, — сказал тогда Лазо. — Обстановка для переправы самая подходящая. Давайте готовьтесь. С вами остается Василий Андреевич, а я должен спешить в Оловянную. Там мы будем форсировать реку в два часа ночи. К этому времени я надеюсь услыхать в тылу у семеновцев хорошую перепалку. Она будет сигналом для нашей атаки.
— Все сделаем, товарищ Лазо, — заверил его Метелица, а Богомяков добавил:
— Можете на аргунцев положиться. Не подведем.
Вернувшись в Оловянную, Лазо вызвал к себе Бородавкина. Тот доложил, что у него все подготовлено для броска через Онон. Матросы запаслись веревками и крючьями, чтобы перебраться по взорванным фермам на уцелевшую часть моста, а сейчас тренируются на развалинах железнодорожного депо.
— Сколько у вас ручных пулеметов? — спросил Лазо.
— Двенадцать штук.
— Пулеметчики должны перебраться за реку одними из первых. От них будет зависеть успех всей этой рискованной операции. Либо мы закрепимся там, либо нас сбросят в воду. Раз установлено, что против нас стоят офицерские роты, значит, бой будет трудным.
Чтобы отвлечь внимание противника от моста, Лазо приказал черемховскому и канскому отрядам, стоявшим выше по течению, начать демонстративную переправу на своем участке. Скоро там завязалась ожесточенная орудийная и пулеметная стрельба.
Стояла темная облачная ночь. Несмолкаемо шумел Онон, перекатывая черную воду через взорванные, наполовину затонувшие фермы. Ровно в час ночи к мосту подошел отборный отряд матросов. Дожидавшийся их Лазо спросил у Бородавкина, все ли в порядке, и, получив утвердительный ответ, тихо сказал:
— Пора начинать.
Четыре коренастых мускулистых матроса, сняв сапоги и бушлаты, с кинжалами в зубах осторожно спустились в воду и пропали в густой темноте. Они должны были, не поднимая шума, заколоть семеновских часовых на той стороне. Выждав десять минут, следом за ними повел пулеметчиков Бородавкин. Лазо крепко пожал ему руку, шепотом сказал:
— Держитесь во что бы то ни стало.
Прошло еще десять томительных минут. Все было по-прежнему тихо. Мокрые с головы до пят разведчики, одолев все препятствия, как кошки, без малейшего шума подобрались к семеновским часовым и расправились с ними. Затем они помогли перебраться на уцелевшую половину моста пулеметчикам. Достигнув берега, пулеметчики быстро залегли, приготовились к стрельбе.
Один из разведчиков несколько раз дернул протянутую через реку веревку, извещая Лазо, что все в порядке. И тогда Лазо лично повел через фермы остальных матросов, ежеминутно рискуя свалиться в черную, гневно клокочущую воду. Когда добрались до средины реки, пробиравшийся следом за ним матрос поскользнулся, ударился головой о какую-то железную балку и, не охнув, не вскрикнув, пошел на дно.
В три часа, когда на правом берегу уже накопилось человек полтораста матросов, семеновцы наконец почуяли неладное и открыли бешеную стрельбу по мосту. Лазо пустил тогда в небо одну за другой две красные ракеты, и тотчас же красногвардейские батареи ударили по высотам, занятым семеновцами. Матросы поднялись как один человек и с криками «ура» кинулись к черневшим впереди окопам предмостного укрепления, ворвались в них, прокладывая себе дорогу гранатами и штыками.
А в четыре часа на юго-востоке, в тылу противника, началась беспорядочная стрельба. Это подавали весть о себе аргунцы. Семеновцы дрогнули и начали отступать.
XXII
Роману не пришлось на этот раз выслушивать попреки отца и деда. Не успели в семье Улыбиных узнать, что Роман записался в Красную гвардию, как была объявлена мобилизация пяти возрастов казаков. Мунгаловских добровольцев весть о ней захватила еще в поселке. Назавтра, вместе с мобилизованными, они выступили на Нерчинский Завод. Всех их набралось человек шестьдесят. Фронтовики были вооружены винтовками и шашками, а молодые казаки имели только холодное оружие.
В Нерчинский Завод они прибыли в полдень. Молодцевато проехав с песней по каменистой Большой улице к центру города, мунгаловцы увидели, как внизу, на базарной площади, залив ее от края до края, толпились мобилизованные. Все магазины на площади были наглухо заколочены. Часть купечества уже успела бежать в Маньчжурию, благо граница отсюда была всего в двенадцати верстах. Остальные отсиживались в полутемных покоях особняков, с опаской поглядывая на улицу из-за тяжелого бархата гардин.
Посредине площади, рядом с навесом, под которым стояли весы базарного комитета, возвышалась сколоченная из теса трибуна. Только успели мунгаловцы остановиться, как на трибуне появился в полном составе уездный исполком. Председатель исполкома Димов, грузный и смуглолицый мужчина лет тридцати пяти, зычным гортанным голосом прекратил на площади шум. Потом начал говорить, все время порываясь вперед и постукивая кулаками о перила трибуны.
— Революция в опасности! — начал он. — В Маньчжурии поднял змеиную голову атаман Семенов. Реками крови собирается залить он Советское Забайкалье. Мы должны растоптать белогвардейскую гадину, вырвать ее ядовитое жало. Вот почему в Забайкалье объявлена мобилизация крестьян и казаков. Вот почему вы оторваны в горячее весеннее время от мирной работы.
— Заткнись, сволочь! — закричали с одной стороны и тотчас поддержали с другой.
— Не разливайся соловьем. Воевать нас не заставишь.
— Сами воюйте, комиссары!
— Убирайтесь со своей вышки, пока целы!
— Товарищи! — надрывался Димов. — Прекратите безобразие. Так могут кричать только белогвардейцы и офицерские холуи. Революционное казачество не позволит вам вносить дезорганизацию…
— Слезайте!.. Покомиссарили, хватит.
— Куда прешь! Куда, сволочь, прешь! — пронзительно закричали у трибуны.
Толпа рванулась в стороны, осадила назад.
Роман увидел, как к трибуне рвались, размахивая шашками, десятка полтора казаков. Впереди был широкий, с рыжим чубом, в фуражке батарейца казак-аргунец, похожий на Федота Муратова. Батареец был на целую голову выше толпы. Над головой его свистела и мерцала шашка.
Батарейцу загородил дорогу солдат-фронтовик в зеленых обмотках, с лихо закрученными усами на веснушчатом лице. Батареец легко отбил направленный на него штык и, не останавливаясь, развалил солдата наискось от плеча до пояса, потом схватился левой рукой за перила трибуны. Трибуна зашаталась.
У Романа потемнело в глазах. Не помня себя он двинул коня каблуками под ребра и, вырвав из ножен шашку, сминая людей, поскакал к трибуне. За ним бросились Тимофей, Симон Колесников и Лукашка.
