Великий поход - Белов (Селидор) Александр Константинович (читать книги .TXT) 📗
– Эй, – окликнул старого воителя Индра.
Ашока не шелохнулся.
– Эй, ты жив?
Ашока разжал губы, но ничего не сказал.
Воин развязал бурдюк и оплескал одеревенелое лицо старика водой. Оно дрогнуло, сжалось, сгребая морщины, и наконец ожило, зажглось взглядом.
– Хорошо, что ты вернулся, – проскрипел старик.
– Где все люди?
– Ушли. В горы. Говорят, там еще осталась вода.
– Почему же ты здесь?
Ашока вздохнул, сгреб кости и принял сидячее положение.
– Мне надоело бегать от смерти. Силы уже не те. Пусть она возьмет своё, если пересидит меня здесь.
Индра положил рядом со стариком бурдюк. Ашока погладил его костлявой рукой, но к воде не притронулся.
– Почему же ты не пьёшь? – спросил Индра.
– Живот раздуется. Я потом. Понемногу.
– Нет, ты хочешь жить, – заключил предводитель ашвинов, – и потому я заберу тебя с собой.
– Ты лучше её забери, я уж останусь.
– Смерть?
– Зачем смерть? Шачи! Она ждет тебя. Осталась в городе. Все ушли, а Шачи осталась. Пуломан проклял её. Назвал тебя демоном и проклял дочь.
– И всё-таки я предлагаю тебе уйти, – Индра попытался поднять старого марута на ноги, но тот отверг старания воина.
– Твои ожидания могут быть напрасны: сюда никто не вернётся, – обречённо заявил Индра и подумал о походе, о том, что люди сами ушли из Амаравати и теперь осталось только собрать их вместе. Чтобы двигаться дальше.
– Земли много, но порядка нет, – отвернувшись продолжил Индра. – Народы живут зло, миром правят демоны.
Ашока поднял седые брови. Словно предупреждая его протест, воин покачал головой:
– Нет, я не боюсь гнева Рудры. Извини, так уж получилось. Вот не боюсь, и всё!
Индра вызывающе посмотрел на старого марута:
– Видишь ли, мне пришлось расправиться тут с одним ракшасом. Который то хотел мир отравить своими идеями, то Амаравати сжечь, а Рудре, как оказалось, нет никакого дела до происходящего. Это – наши проблемы.
Ашока попытался было возразить, но Индра не позволил старику и рот раскрыть:
– Молчи. Так оно и есть. Мне снова приходится драться с Демоном. Без чьей-либо помощи. Я убиваю его обличья, а ракшас оживает вновь и вновь. Теперь его имя – Шушна, и это он умертвил Амаравати, сжёг пастбища, извёл скот. Где же Рудра? Где его сила? Боги дали нам право решать свою судьбу. А раз так, то и порядок на земле будем устанавливать мы сами. Пока это за нас не сделал кто-то другой.
Многие захотят, но не многие смогут!
Старик исподлобья смотрел на Индру.
– Чего-то подобного я от тебя и ожидал, – сказал он приветливо. – Мне это было ясно уже тогда, когда Гарджа привёл посвящать тебя в воины. Богов создают люди. По образу и подобию своему. Но, для того чтобы стать богом, нужно жить и умереть Героем. Остальное с тобой сделает людская память, воображение и понимание, – Ашока улыбнулся. – Люди не признают Героя человеком. Чтобы самим оставаться такими, какие они есть. Но, пока он жив, они вынуждены считаться с этим неудобным соседством. Зато потом, когда он умрёт, они отторгают его на безопасное для себя расстояние. Бог далеко стоит от смертных. Ты должен помнить об этом. Люди любят дальних богов, но не любят близких героев… А я останусь здесь. Не заботься обо мне. Будь что будет. Мёртвому или живому Амаравати нужен страж, дух, хранитель. Мёртвый или живой. Такой же, как город. Так что я останусь здесь.
Ашока снова лёг под своим деревом и закрыл глаза.
Колесница катила по пустым улицам, и стук её колёс бился в стены квартала марутов. Индра вдруг вспомнил о Шачи и повернул буланых к площади.
Двор Пуломана опоясывала выросль шипастого терновника. Тяжёлая ветка чинара, расколотого пополам, лежала на земле, перегородив тропинку к дому. Индра осмотрелся. Всё здесь внушало нежить. Закаменелые остатки пищи, растерянная по земле утварь, брошенная одежда, не дожившая до сезона дождей. Пахло тленом и заслоённой пылью. Казалось, что обитатели дома покидали его второпях. Их будто что-то гнало отсюда.
Внезапно собачий лай в глубине увядшего сада откликнулся на вторжение Индры. Воин очнулся и поспешил на поиски жизни. Равнодушная пегая псина проводила его до стен дома, припавшего на ветвистые лапы деревьев.
Первое, что увидел Индра, когда появился в полумраке комнаты, были глаза Шачи. Два больших кристалла чистой воды. С небесным светом, чуть занятым тенью спящих стен.
Он молчал и смотрел в эти глаза. Индра почему-то боялся, что они погаснут, что их заберёт сумрак.
– Ты видел, как подросла твоя собака? – спросила Шачи.
– Так это Сарама? – удивился воин. – То-то я смотрю – знакомая морда.
– Я забрала собаку, пока ты ездил убивать своих демонов.
– Почему ты думаешь, что я ездил именно за этим?
– А за чем же ещё ты мог ездить?
– Верно, – согласился Индра, распекая себя за несообразительность. – Верно. Должно быть, меня долго не было?
– Для меня – да, – тихо сказала Шачи, и сумрак поглотил её взгляд.
Индра нёс её на руках. Через двор. Тёплые щёки Шачи пахли мёдом. Индра чертил что-то на них носом и губами. «Как тебе удаётся сохранять чистоту и свежесть тела при таком безводье?» – спросил он у своей Шачи. У той, что вдруг ожила в новом уголке его души. «Чистота —явление не банное, это – телесный признак благородства», – ответила Шачи.
– Скажи, ты и сейчас не можешь не думать о делах? – вдруг спросила другая Шачи. Настоящая.
Индра понял, что их, вероятно, будет две. Во всяком случае, пока. Первую, собственную, он назвал Индрани.
Колесницы бежали в горы. Оставляя в запылённой дали Амаравати. Серым пятном тлена и розовым пятном памяти.
– Мы построим новый город, – сказал Индра спутнице, – и назовём его Амаравати.
– В своём воображении?
– Нет, он должен будет вернуться!
– Он и вернётся. Только по-другому. Подумай, нужен ли Амаравати для всех? Таким, каким он был? – Шачи искоса посмотрела на воина.
– Разные кланы, разные люди… – продолжил он вслух её мысль.
– Разные судьбы, – уточнила женщина.
Глаза Индры загорелись. Она подсказала ему нечто, такое близкое духу, но оставшееся неуловимым. Воин обнял избранницу.
– У нас одна судьба, — прошептала Шачи, – и потому мы – волны одного потока.
Ночным пламенем зажглось небо. Взметнувшись во всю свою тревожную высь над заземельем арийской Арваты – «земли обитания». Горы вонзились в него островерхими головами. Синей стеной мрака вросли они в переливчатый пурпур небес, подпёрли размашистую светотень небесного огнестояния.
Рассыпавшиеся по долине колесницы пересекали слепую и душную ночь Арваты. Кони тянули крепко и уверенно. С какой-то жестокой одержимостью. Будто соревнуясь в силе и упрямстве с тягучей, непролазной ночью.
Индра вдруг придержал буланых. Что-то происходило. Он явственно это чувствовал, и даже усталость и душевное волнение, адресованное Шачи, не могли заглушить переполох его инстинктов. Что-то определённо происходило. В мнимом замерении арватской ночи. Невыразимая сила этого происходящего томила и звала воина, против общего порыва ночных колесниц.
Индра спрыгнул на землю и, ничего не объясняя своей спутнице, побрёл навстречу тревоге. Тихо заскулила Сарама, отвечая настроению кшатрия.
Чем дальше уходил воин от колесницы, тем труднее ему становилось дышать. Будто запекло воздух в горле. Надо полагать, такая же немощь терзает стариков, чья охрипь силится протолкнуть глоток воздуха в грудную теснину.
Индра не мог раздышаться. Ему переломило грудь. Ответом на эту муку лицо воина запламенело лихорадкой. Индра обернулся. Отыскал глазами едва различимую колесницу. В нём ещё трудилась воля, и рассудок кшатрия ещё противился этой внезапной, необъяснимой хвори. Но волна её катила на кшатрия стремительно, беспощадно. Поглощала его воюющий дух.
Уже за гранью здравого смысла, в самом бушуне пожара, охватившего воину мозги, Индра отчётливо различил обращённую к нему чужую речь:
