Яд Борджиа [Злой гений коварства] - Линдау Мартин (читаем полную версию книг бесплатно .TXT) 📗
Альфонсо полагался на тонкий слух собаки и, лишь когда она безнадежно свернулась калачиком, рискнул спуститься в пещеру. При его первом движении Цербер насторожился, а едва рыцарь стал выползать из трещины скалы, разразился злобным лаем и подпрыгнул так высоко, что Альфонсо понял опасность, грозящую ему от нового противника. После неудачного прыжка собака стала карабкаться на выступы скалы, и Альфонсо, считая ее нападение в узком пространстве опасным, выполз из расселины с обнаженным кинжалом. Цербер, достигший подножия обрыва, подпрыгнул до него, но тотчас покатился на землю с кинжалом в горле.
Теперь предприятие Альфонсо уже не было сопряжено с большими затруднениями. Подземная галерея, служившая выходом из пещеры, была пряма и заканчивалась углублением в почве, так густо заросшим терновником и другими кустами, что только знавшие эту лазейку могли найти дорогу в подземелье в их запутанной чаще. За нею простиралась открытая равнина. Альфонсо, наконец, выбрался на простор.
ГЛАВА VII
Когда миновала та страшная ночь, первый слабый отблеск рассвета, проникнув в комнату пыток в крепости Святого Ангела, осветил бледное со свинцовым оттенком лицо Цезаря Борджиа, искаженное гневом. Он вел жаркий спор с Фиаммой Колонна. Та, сидя на крестообразном приборе для пыток, спокойно опровергала его подозрение, по-видимому, приведшее герцога сюда в такую пору, и положительно отрицала, что суеверный Мигуэлото разрешил монаху Бруно выходить из его тюрьмы, когда ему вздумается.
– Да, я видел его своими глазами! – воскликнул Цезарь, с досадой перебивая ее. – Я проследил за тем, когда он возвращался в крепость, и хочу знать, кто дал ему возможность выйти отсюда, по твоим же словам Мигуэлото отрицает всякое участие в этом деле. Я хочу знать это, иначе орудие пытки, на которой ты сидишь, не в первый раз будет пущено в дело.
Взглянув с презрительной усмешкой на ужасный прибор, Фиамма равнодушно ответила:
– Неужели только телесные мучения покоряют людей?
– Ты притворяешься, Фиамма, твои женские нервы содрогаются перед этим испытанием!
– Я ношу в себе пытку, которая несравнима ни с какими вещами, вызывающими страх и мучение, – ответила Фиамма как раз в ту минуту, когда в комнату входил Мигуэлото со своим узником Бруно.
– Простите, святой отец, что я потревожил вас до петухов, – серьезно промолвил герцог. – Я не могу сомневаться, что нарушил ваш сон, не так ли, Мигуэлото?
– Я застал святого отца на молитве, – почтительно ответил каталонец.
– Я не надолго отвлеку вас от нее, если на мои прямые вопросы последуют столь же прямые ответы, – продолжал Цезарь. – Скажите мне, ведь вы – тот монах, которого я видел во время своего учения у Савонаролы, когда дожидался аудиенции в приемной Пьеро Медичи?
– Да, и именно мне вы сказали: «Когда я сделаюсь римским императором, то помогу вам довести церковь до истинно апостольской бедности и подчинения, о каких только вы можете мечтать», – ответил доминиканец.
– Значит, вам еще памятна та мальчишеская болтовня?
– Да ведь и вы сами, думается мне, не забыли о ней.
– Нет, не забыл, – согласился Цезарь, – и время исполнения моего обещания ближе, чем полагают многие из нас. А кого могло бы избрать Небо, более достойного для подобного дела, как не вас, своего святого и мученика? Вдобавок, мне известно, что вам я обязан неоцененной милостью. Вы сняли с вашего духовного сына, дона Савватия, проклятие, наложенное на него, и позволили ему помочь мне в одном деле, весьма близком моему сердцу.
– Нет, я позволил ему помочь вам в одном деле, весьма близком моему сердцу, в котором вы играете роль избранного, хотя и слепого орудия, – спокойно ответил монах. – Я не надеялся так скоро найти удобный момент, но когда был призван к тому, то молился, чтобы мне поскорее избавиться от всяких плотских уз и приступить к заранее предназначенной работе. Я позволил дону Савватию ослепить вас обманчивым явлением духов в катакомбах, а теперь вы должны узнать, что жалобному замогильному голосу вашей жертвы подражала ваша сестра Лукреция.
– Монах, ты, кажется, бредишь! – воскликнула Фиамма тоном предостережения и угрозы.
– Нет, это – правда! – воскликнул Бруно. – Да, герцог, Лукреция Борджиа была свидетельницей вашей исповеди, вызванной у вас вашим собственным сознанием вины и хитростью заклинателя. Отныне вы во власти Лукреции, и так как вы не смеете погубить любимого ею человека, а злой дух, преследующий вас, не дозволяет вам вредить ей самой, то в вашем распоряжении остается единственное средство: вы должны разрушить ту силу, вследствие которой Лукреция грозна для вас... да, да, вы должны свергнуть с папского престола своего отца, Родриго Борджиа.
– Монах!.. Дьявол!.. Должно быть, я вижу сон! – задыхаясь произнес Цезарь и откинул со лба влажные волосы. – Судьба изменяет мне. Возможно ли, что маг Савватий на самом деле – только низкий шпион, подкупленный на предательство?
– Нет, – возразил доминиканец, – он – лишь существо, действия которого заранее предопределены роком и кто сам, мороча тебя ворожбою, получил ясное указание свыше, когда, вызвав призрак иоаннитского рыцаря, убедился, что его догадка была основательна и что Лукреция любит этого посланника из Феррары.
– Однако, ты великолепно осведомлен обо всем! – воскликнул Цезарь, чувствуя холодный пот на лбу и нервную дрожь. – Если это – правда, то у тебя были сообщники среди нас. Уж не колдун ли и ты? Не сам ли Савватий? Да, да, я знаю это! Ведь я видел твое проклятое лицо, когда ты от трусости упал в обморок в катакомбах.
– В таком случае, ты напрасно утруждал себя расспросами, – спокойно ответил монах.
– Откуда эта отвага? – с яростью воскликнул герцог. – С небес или из преисподней? Признайся, кем ты приставлен так упорно играть эту странную роль, после того, как тебе удалось разжечь огонь в моей душе своими привидениями и пророчествами? Сознайся, или я сумею принудить тебя к этому.
– Тащи сюда орудия мучения, пробуй пытки, раскаленное железо, кипящее масло, расправленный свинец или все вместе, ты не можешь причинить мне боль, – ответил Бруно. – Теперь я спокоен. Я слышал голос, и теперь наградою мне служит уверенность, что Лукреция не может совершить грех и что ваше адское отродье должно отныне стремиться к собственному уничтожению. Моя смерть уже не в вашей власти.
– Ты годишься на то, чтобы содействовать моим планам и, если бы наступила пора... – воскликнул Цезарь. – Впрочем, я не подвергну тебя пытке, если ты сознаешься, какими средствами располагаешь для того, чтобы уходить из этого укрепленного замка, и каким образом совершил ты невозможное, о котором ведешь свои безумные речи?
– Я тверд, как мрамор, и перенесу все мучения, но не отвечу тебе, Борджиа.
– Цезарь, – сказала Фиамма, удивленная опасными признаниями доминиканца, – ты мог убедиться сам, что монах располагает чудесными силами, и не все ли равно, исходят ли они от ангелов, или от злых духов.
– Но именно ангел на моих глазах отворил ему потайной вход в могилу Адриана и даже имел твой облик, – промолвил Цезарь, внезапно хватая молодую женщину за руку и устремив на нее пристальный взор. – И ты, ты предала меня! – продолжал он, с гневом отбросив ее руку. – Теперь я прозреваю все. Твой друг и союзник, посланник из Феррары, не был призраком. Он также находился в катакомбах и по твоему наущению. Ты была замаскированным венецианцем, приходившим к нему. Однако, я еще не совсем погиб, как вы все воображаете, и мною приняты меры даже против этой ловкой затеи предательства и неблагодарности.
– Предательства и неблагодарности? – подхватила Фиамма, вскочив с места и став перед Цезарем с видом ожесточенного упорства. – Чудовище! Ты не хочешь, чтобы рассеялся мрак, которым ты окутал имя своей сестры, и чтобы благородный посланник из Феррары увез ее, как невесту своего государя, от твоей пагубной близости. Да, я была венецианцем, которого выследили твои шпионы! Но что ты сам? Каин, братоубийца, обольститель, душегуб. Я не боюсь твоей жестокости! Меня радует мысль, что по крайней мере, твоя сестра предупреждена против нее, и твои козни бессильны погубить ее.
