Дочь Иеффая - фон Лефорт Гертруд (читать книги онлайн полностью без сокращений .TXT) 📗

Гертруд фон ЛЕФОРТ

ДОЧЬ ИЕФФАЯ

Мы никогда уже не узнаем с совершенной достоверностью, как все было на самом деле в рассказанной здесь истории, так как инквизиция сожгла все письменные свидетельства об этом; нам известно лишь полузабытое предание, которое пробилось к нам сквозь столетия и звучит словно чей-то далекий голос, то усиливаемый, то заглушаемый немолчной песней моря.

Вот что нам удалось расслышать сквозь шелест житейских волн.

Когда король Фердинанд II Арагонский и королева Изабелла I Кастильская издали закон, по которому все израильтяне, жившие в их империи, должны были принять крещение или покинуть страну, иудейские жители города Санта-Розита тоже в слезах и тревоге засобирались в дорогу, покорившись судьбе и приготовившись к тяготам чужбины. И вот, в то время как первые повозки изгнанников выезжали из города через северные ворота, от южных ворот прокатился страшный слух о том, что в стране разразилась чума, уже давно предвещаемая зловещей кометой, и что она скоро достигнет Санта-Розиты.

В городе же был лишь один-единственный лекарь, заслуживавший доверия, – знаменитый раввин Харон бен Израэль, который обучался в высшей школе в Саламанке и был знаком со священными рукописями арабских ученых-целителей, недоступными христианским врачам по языковым и религиозным причинам. Поэтому отцов города охватила глубокая тревога, и, посовещавшись, они постановили: иудеи во исполнение воли королевской четы должны покинуть город, Харону же бен Израэлю будет позволено сделать это лишь после того, как минует опасность эпидемии. Они послали за иудейским лекарем, чтобы объявить ему о своем решении, и теперь ожидали его в ратуше, не без тревоги думая о предстоящем разговоре. Ибо в Саламанке Харон бен Израэль не только постиг искусство врачевания, но и овладел острой логикой греческих мыслителей. О нем рассказывали, будто бы на знаменитом диспуте в Тортосе, на который были приглашены христианские и иудейские теологи, его слова повергли в смущение всех противников. Когда евреев в очередной раз упрекнули в том, что они предали смерти Спасителя, он спокойно ответил, что ведь именно поэтому и свершилось то, что христиане почитают как тайну Спасения. На некоторое время воцарилось гробовое молчание. Наконец благородный старец священник сказал тихим, почти робким голосом, что милость Божья способна даже зло обратить во спасение. Однако собравшиеся после этого поспешно разошлись, и блестящий диспут закончился.

Итак, отцы города Санта-Розита вызвали Харона бен Израэля в ратушу и объявили ему о своем решении. Харон бен Израэль, человек с гордым, замкнутым лицом, невозмутимо выслушал их; в душе его, однако, раздался ликующий голос: «Наконец-то пробил час, когда Бог Израиля – да прославится имя Его! – по­зволит тебе отомстить за все жестокости, причиненные твоему народу в этом городе!» Он вспомнил о бесчисленных унижениях и притеснениях, которые претерпел здесь вместе с близкими из-за своей иудейской веры и крови; он вспомнил о насильственном крещении многих его братьев и сестер, хотя такое обращение в христианство было строжайше запрещено папской курией, – но ведь Рим и Его Святейшество были далеко. Он своими глазами видел, как его соплеменников толпами гнали в церковь на крещение, а затем предавали суду инквизиции, заметив, что они снова тайком посещают синагогу. Инквизиция превратилась в орудие, с помощью которого государство нередко без зазрения совести присваивало внушительное имение осужденных. Но прежде всего Харон бен Израэль подумал о молодом страстном архиепископе Санта-Розиты, о котором известно было, что именно он подвигнул королевскую чету к изданию жестокого указа об изгнании иудеев и, вспомнив обо всем этом, Харон бен Израэль ответил отцам города, что не смеет нарушить волю королевской четы, что имущество его уже грузится на повозки и он уже сегодня намерен покинуть город.

Отцы города ожидали такого ответа, ибо знали, что у раввина не было оснований спешить им на помощь Они в страхе вновь высказали свое желание, чтобы он остался, теперь уже как просьбу; казалось, еще мгновение – и они бросятся на колени перед презренным иудеем, ведь из соседних городов только что поступили страшные сведения о неумолимом приближении чумы.

В то время как они говорили, а раввин молча слушал их речи с каменным лицом, среди присутствующих вдруг возникло какое-то движение; через миг двери зала стремительно распахнулись и на пороге появился тот, о ком раввин думал все это время, – архиепископ Санта-Розиты в сопровождении двух клириков.

Это был молодой мужчина с отважным, страстным лицом фанатика, гордый, как и сам раввин, но не так, как тот, – не безмолвной гордостью, покоящейся на дне души, а надменной, написанной на лице гордостью князя правящей Церкви. Он на мгновение застыл в дверях и скользнул гневным взором по лицам отцов города, которые при его появлении побледнели.

Ему только что стало известно, молвил он, о происходящем в этом зале – о недостойной попытке склонить иудейского лекаря к тому, чтобы нарушить приказ королевской четы ввиду угрозы чумы. И он явился напомнить, что христианам запрещено принимать помощь иудейских лекарей. Правда, в последнее время запрет этот мало кого заботил, так как со здоровьем у горожан до сих пор, слава Господу, не было хлопот, однако теперь Святая Церковь считает своим долгом напомнить о нем со всею строгостью. И оттого, что они удержат в городе иудейского лекаря, проку не будет, ибо ни один истинный католик не посмеет обратиться к нему.

Отцы города вновь побледнели, видя, что своим напоминанием об этом запрете архиепископ перечеркнул все их планы. В замешательстве они не знали, что ответить. Тем временем архиепископ обратился к Харону бен Израэлю с властным жестом:

– Я полагаю, ты понял, что все, что ты тут наобещал отцам города, ровным счетом ничего не стоит.

Харон бен Израэль спокойно ответил, что он не давал отцам города никаких обещаний; при этом ему не удалось скрыть своего тайного ликования.

Молодой архиепископ грозно взглянул на него.

– Ты, верно, радуешься, презренный иудей, отказав отцам города в помощи! – воскликнул он. – Ведь ты со своими соплеменниками ненавидишь всех, чья вера названа по имени нашего Спасителя. Если бы ты был христианином, ты сокрушался бы о том, что не смеешь помогать людям, которых считаешь своими врагами.

Раввин посмотрел ему прямо в глаза и молвил спокойно:

– А разве христиане любят тех, кого считают своими врагами?..

Несколько мгновений все смущенно молчали, словно утратив дар речи, вновь, как в Тортосе, слово иудея повергло всех в замешательство. Между тем Харон бен Израэль слегка поклонился с холодной учтивостью и покинул ратушу.

Едва оказавшись на улице, он отдался переполнявшему его и рвущемуся наружу ликованию. Он славил и восхвалял Бога своих отцов, даровавшего ему эту победу над врагами; его одолевало желание излить свою радость и благодарность в святилище, и он отправился в синагогу.

Уезжавшие из города иудеи уже изъяли из храма его священное содержимое. Алтарь стоял пустой и осиротевший, свитки Торы и других священных рукописей были унесены; оставил свое привычное столетнее место и семисвечник – одним словом, синагога являла собою печальное зрелище покинутого дома. Раввин, при виде этой унылой картины еще более укрепившийся в сознании справедливости своего тайного триумфа и радости возмездия, как особую милость ощутил то, что здесь, в этом утратившем свой особый смысл помещении, еще раз вознесется к небу горячая благодарственная и хвалебная молитва. Преклонив колена, благодарил он Бога своих отцов и славил Его; в пылу молитвенного восторга он даже пожелал совершить еще один, особый акт преданности Богу: он дал Ему обет принести любую жертву, какую Он только пожелает, и просил Бога Самому определить эту жертву.

Когда он наконец поднялся с колен, то заметил среди кучи мусора оброненную кем-то в спешке страницу одной из священных рукописей; очевидно, она незаметно выпала из свитка. Раввин наклонился и поднял ее, но не стал утруждать себя чтением, а просто сунул лист в карман платья, чтобы потом вернуть недостающую часть рукописи на место.