Кутящий Париж - Онэ Жорж (электронные книги без регистрации TXT, FB2) 📗

— Курьезно то, — подхватил писатель, — что здешний буфет служит как бы приютом адюльтера [1]: в нем только и видишь, что разрозненных жен и мужей!

— А вы заметили, как Томье увивается вокруг мадемуазель Превенкьер? Потеха!

— Что-то скажет патронесса?

— Пока она ничего не подозревает, еще куда ни шло; но вот если у ней явится подозрение, тогда берегись!

— Неужели вы думаете, милейший Лермилье, что Превенкьер окончательно вернулся в свет? Этот человек как в воду канул, а теперь опять появился на горизонте. Вы доверяете поправке его финансов?

— По крайней мере, он купил отель Рюффен в аллее Буа и заплатил за него девятьсот тысяч франков чистоганом. В доме Леглизов Превенкьера принимают, как весьма солидного господина.

— Но ведь дом Леглизов уже не тот, что был, Они ползут под гору, эти Леглизы!

— Чему трудно поверить, судя по их роскоши!

— Пускание пыли в глаза! Гольдшейдер, не стесняясь, говорит, что кредит завода весьма незначителен.

— Ну, так вот, если вы считаете Гольдшейдера авторитетом, то знайте, он говорит всем и каждому, что у Превенкьера ай-ай какой толстый карман.

— Теперь понятно ухаживание Томье за его дочерью.

— Значит, он котируется, Томье?

— А еще бы! Он живет на остатки былого шика.

— И метит на приданое девицы. Богатая женитьба — богадельня инвалидов для бывшего кутилы.

И они прошли дальше, направляясь в комнаты. Здесь гости толпились вокруг хозяйки дома. Остановившись у группы декоративных растений, маскировавших вход на ее половину, улыбающаяся госпожа Леглиз принимала новых посетителей. У нее на всех находилось приветливое слово, а ее черты выражали беспечную веселость. В своем белом платье она казалась совсем молоденькой. Золотистые волосы обрамляли ее несколько бледное лицо точно сиянием. Она нервно теребила в руках ветку жасмина. Между счастливым выражением взгляда и лихорадочной торопливостью жестов внимательный наблюдатель подметил бы странное несоответствие. Молодая женщина разговаривала игривым тоном с несколькими важными лицами солидных лет.

Буасси и Лермилье вошли в дом из сада через распахнутую настежь дверь и остановились на минуту на пороге, чтобы полюбоваться общим видом приемных комнат. Здесь перед глазами зрителей переливались всевозможные цвета, мелькали изящные платья, скользили ножки в изысканной обуви и стояли смех и говор: дамы прогуливались под руку с кавалерами в безупречных рединготах [2], с видом победителей; молодые девушки проходили группами, предоставленные самим себе, под гарантией взаимного надзора; дельцы разговаривали с прожигателями жизни, а прожигатели жизни старались выпытать у дельцов полезные сведения. Двое друзей остановились у камина, украшенного камелиями, и, затерявшись в толпе, продолжали свой разговор.

— Взгляните на госпожу Леглиз: она дорого бы отдала, чтобы бросить здесь этого старого идиота Вальфрона, который так рассыпается перед ней, между тем как Маршруа посмеивается с загадочным видом. Вам нравится эта личность, Буасси?

— Вот уж нет, терпеть его не могу! Он смахивает на сущего негодяя.

— С тех пор как Леглиз сделался любовником его сестры, госпожи де Ретиф, он безвыходно торчит здесь в доме и так похож на кота, подстерегающего мышь!.. Кроме того, ему везет: уж слишком большое счастье в картах.

— А кто такая эта госпожа де Ретиф?

— Прехорошенькая женщина, не очень молодая, которая проживает по двести тысяч франков в год, не имея, насколько известно, и двадцати пяти тысяч дохода. Довольно обыкновенный тип. Таких особ найдутся в Париже сотни.

— Значит, дама двусмысленного поведения?

— Ну, нет, поднимайте выше. Держит она себя превосходно, тон изысканный, привычки безупречны, респектабельность полная. Исключая то, что она имеет свидания с Леглизом в укромной квартирке на улице Прони, невозможно ничего сказать на ее счет. Горничная госпожи де Ретиф никогда не замечала за ней чего-либо предосудительного, никогда лакей не находил нужным кашлянуть, отворяя дверь гостиной, при своем входе. Одним словом, внешние приличия соблюдены до мелочей. У этой красавицы есть братец Маршруа, который сопровождает ее в свете. Как видите, все обставлено благопристойно.

— В таком случае, она честная женщина, как Маршруа — благородный человек, за что можно поручиться в известных пределах.

— Ну, я бы не стал ручаться. Но такие женщины, как госпожа де Ретиф, нужны. Без них мы пропали бы со скуки. Ведь если б мы не встречали хорошеньких, изящных, умных дамочек, которым можно все сказать и от которых можно на все надеяться, то нам оставалось бы только отплыть на Мадагаскар, чтобы собирать там самородки золота и распространять смешанную расу от негритянок.

— Несомненно, что дом, где мы находимся, чистая находка для молодого человека. Здесь его встречают с распростертыми объятиями.

— И удерживают в них.

— Эти бедные женщины пропадают от скуки.

— Они умеют искусно скрывать свою игру.

— В таком случае, они скрывают только это.

— С утра до вечера здесь идет пир горой. Ешь, пей, играй, люби, сколько хочешь. Возле помещения привратника есть загородка для велосипедов, чтоб можно было остановиться мимоездом, рассказать сплетню, перекинуться в картишки или повидать нужного вам человека. Это казино с бесплатным входом, клуб, где не рискуешь быть забаллотированным. Кто молод, красив собою, богат, имеет знакомства и связи, тот будет здесь всегда желанным гостем, и у него не спросят, откуда он или что ему надо.

— Черт возьми, и без того известно, что каждый ищет здесь развлечения! Развлечение — самое важное дело для этих господ, которых точит безысходная скука. Они жертвы праздности. В голове у них ни одной идеи. Следовательно, им надо заменить полезные занятия суетой. Их язва — ничегонеделание. Если б, на несчастье, они имели способность поразмыслить хоть на одну секунду над своим образом жизни, то отшатнулись бы в ужасе. Отсюда их потребность развлечений, их безумная жажда наслаждаться, их бешеная страсть к веселью. Они желают приятно проводить время до самой смерти.

— Хорошо, — сказал Лермилье, — но ведь перед смертью-то их подстерегают еще болезнь, расслабленность, старость.

— Ах, милейший, вот о чем они никогда не думают! Этого, по их мнению, с ними никогда не случится. Состариться, быть больным — какой вздор! Этому подвержены люди трудящиеся. Удовольствие сохраняет человеческие силы. Да здравствует кутеж!

— Друг мой, вы смотрели на этот мир в качестве живописца и видели только одну внешность. Но если б вы взглянули на него с точки зрения писателя, то есть несравненно глубже, то увидали бы нечто более важное, более страшное и опасное. Этот кутеж, в котором принимают участие все собравшиеся здесь, не что иное, как фарс, исполняемый напоказ статистами на сцепе балагана. Настоящая пьеса разыгрывается за кулисами. Среди этой светской ярмарки снуют люди рассудительные, холодные; в то время, когда другие пляшут и напиваются, они обделывают свои делишки, удовлетворяют свое честолюбие, сколачивают деньгу и вносят правильно организованную деятельность практической жизни в ту среду, где безумие и прихоти комедиантов забавляют толпу. Один подстерегает легковерную жертву, которую легко провести на бирже, и находит ее. Другой ищет повышения в армии или в судебном ведомстве и, действительно, подвигается вперед. Этот покровительствует какому-нибудь промышленному заведению, навязывая покупателям за дорогую плату его произведения. Тот имеет в виду богатую женитьбу. Пока женщины смеются, поют, болтают, франтят, все мужчины преследуют какую-нибудь полезную цель. Кутеж — не более как блестящая вывеска, прикрывающая товар. Удовольствия — не что иное, как лоск денежных афер.

— Вот вам благодатный психологический материал; здесь вы можете черпать готовые сюжеты для романов. Остается только их записывать. Я также не могу пожаловаться, потому что нашел здесь целый ряд портретов и… — Буасси расхохотался.