Каталина - Моэм Уильям Сомерсет (читать хорошую книгу .TXT) 📗
— Но ее мать здесь, ваше преподобие, — пробормотала монахиня.
— А зачем она мне?
— Девушка рассказала ей о встрече с нашей госпожой. Исповедник не подумал о том, чтобы заткнуть ей рот.
Мрачная улыбка скользнула по бледным губам аббатисы.
— Достойный, но недалекий человек. Хорошо, дочь моя. Я ее приму.
Марию Перес ввели в молельню. Она часто видела аббатису, но никогда не говорила с ней и от волнения едва держалась на ногах. Донья Беатрис сидела в кресле с высокой спинкой. В глазах Марии она выглядела королевой, гордой и недоступной. Упав на колени, она поцеловала протянутую руку. А потом слово в слово повторила рассказ Каталины. Когда она замолчала, аббатиса легким кивком отпустила ее.
— Вы можете идти.
После ухода Марии донья Беатрис долго сидела в глубоком раздумье, а потом подошла к столу и написала письмо епископу Сеговии с просьбой оказать ей честь, посетив ее по важному делу. Меньше чем через час она получила ответ. Епископ вежливо сообщал, что с радостью подчиняется ее желанию и придет в монастырь на следующий день.
Узнав о приходе столь знаменитого и святого человека, монахини сразу же догадались, что его визит имеет отношение к чудесному появлению пресвятой девы на ступеньках их церкви. Он пришел во второй половине дня, после сиесты, в сопровождении двух монахов-секретарей. К неудовольствию монахинь, им запретили покидать кельи. Епископа провели к аббатисе, а секретарей попросили подождать в монастырской приемной, так как преподобная мать пожелала поговорить с ним наедине. Когда он вошел, донья Беатрис, подойдя, преклонила колени и поцеловала его епископский перстень, затем встала и, указав ему на стул, села сама.
— Я надеялась, что ваша светлость найдет удобным посетить наш монастырь, но, раз уж вы не пришли, я решилась пригласить вас.
— Мой учитель теологии предостерегал от частого общения с женщинами, советовал быть с ними вежливым, но держаться от них подальше.
Она сдержала едкий ответ, готовый сорваться с губ, и вместо этого пристально посмотрела на епископа. Тот ждал, потупив взор. А донья Беатрис не спешила перейти к делу. Прошло почти тридцать лет с тех пор, как они виделись в последний раз, и впервые они говорили друг с другом. На нем была старая, много раз штопанная ряса. На выбритой голове осталось лишь кольцо черных, чуть тронутых сединой волос, символизирующее терновый венец. Лицо, с впалыми щеками и изборожденное глубокими морщинами, несло печать страданий. И только глаза, по-прежнему излучающие яростный огонь, напоминали о молодом семинаристе, которого она когда-то знала и так страстно любила.
Все началось с детской шалости. Беатрис заметила семинариста, когда тот служил мессу в церкви, где она молилась с дуэньей. Худой, с тонзурой среди густых черных волос, резкими чертами лица, какой-то особой, величественной осанкой, он напоминал одного из тех святых, что в молодые годы услышали глас божий и умерли юными и прекрасными. Когда он не служил мессу, то преклонял колени вместе с теми немногими, кто приходил в церковь в столь ранний час, и его взгляд никогда не покидал алтаря. Беатрис тех дней не думала ни о чем кроме новых развлечений. Она уже знала о всесокрушающей силе своих сияющих глаз. И захотела, из чистого каприза, привлечь к себе внимание молоденького, но очень серьезного семинариста. Изо дня в день во время службы она пристально смотрела ему в затылок, ожидая ответного взгляда, пока, наконец, интуиция не подсказала ей, что юноше не по себе. Она не могла сказать, чем вызвано это ощущение, но, будучи уверенней, что вот-вот наступит желанный момент, ждала, затаив дыхание. И он резко обернулся, будто услышал неожиданный звук, поймал ее взгляд и вновь повернулся к алтарю. С тех пор Беатрис уже не смотрела на него, но через пару дней почувствовала его изучающий взгляд. Она стояла на коленях, наклонив голову, а он, потерявший голову, смотрел на нее так, как не смотрел ни на кого в жизни. Внутренне ликуя, Беатрис, медленно подняв голову, встретила его взгляд. Семинарист тут же отвернулся, но она заметила краску стыда, залившую его лицо.
Бывало, проходя по улице вместе с дуэньей, Беатрис встречала семинариста, и всякий раз он отводил взгляд в сторону. Однажды, заметив их, он круто развернулся и пошел обратно. Беатрис громко хихикнула, вызвав неудовольствие дуэньи. Как-то раз они вошли в церковь, когда семинарист опускал пальцы в чашу со святой водой перед тем, как перекреститься. Беатрис протянула руку, чтобы коснуться его пальцев и окропить свои. Он побледнел, как полотно, и их взгляды вновь встретились. Лишь мгновение стояли они рядом, но и его хватило Беатрис, чтобы ощутить любовь, горячую человеческую любовь юноши к прекрасной девушке. И в ту же секунду она почувствовала острый укол в сердце, укол той же страстной любви девушки к мужественному юноше. Ее переполняла радость. Никогда еще она не знала такого блаженства.
В тот день он служил мессу. Беатрис не спускала с него глаз. Сердце защемило так, что она едва не умерла, но боль, если это была боль, показалась ей сладостней любого наслаждения. Еще раньше она обнаружила, что семинарист по какому-то делу каждый день проходит мимо дворца герцога. Хитростью ей частенько удавалось в этот момент оказаться у окна. Она видела, как он подходил ко дворцу, как замедлялись его шаги, словно он не хотел пройти мимо, а затем убыстрялись, будто он бежал от искушения. Напрасно надеялась она, что семинарист хоть поднимет голову, и однажды, чтобы подразнить его, бросила перед ним белую гвоздику. Инстинктивно он посмотрел вверх, но девушка отступила на шаг, чтобы он не увидел ее. Потом семинарист наклонился и взял цветок. Он держал его обеими руками, как держат драгоценный камень, и, как зачарованный, не сводил с него глаз, а затем неистово швырнул гвоздику на землю, втоптал в пыль и бросился бежать. Беатрис рассмеялась, но неожиданно смех тут же перешел в слезы. Когда несколько дней подряд он не являлся к утренней мессе, Беатрис охватило волнение.
— А где семинарист, что служил мессу? — как бы невзначай спросила она дуэнью.
— Откуда мне знать? — буркнула та. — Наверное вернулся в семинарию.
Больше Беатрис его не видела. Комедия переросла в трагедию, и она горько раскаивалась в совершенной глупости. Она привыкла к тому, что любое ее желание выполнялось в мгновение ока, и Беатрис бесило, что ее мечта никогда не станет реальностью. Раньше она принимала уготованного ей жениха как неизбежное зло высокого положения. Свой долг она видела в том, чтобы рожать мужу детей, в остальном же надеялась не иметь с ним ничего общего, но теперь мысль о том, что ей придется связать судьбу с этим тупоумным коротышкой, вызывала у Беатрис отвращение. Она понимала, что любовь к молодому дону Бласко де Валеро ни к чему не приведет. Да, он принял лишь низший духовный сан и мог отказаться от него, но Беатрис не могла не помнить о том, что отец никогда не даст согласия на этот брак. Да и собственная гордость никогда не позволила бы ей выйти замуж за такого безродного дворянина. А Бласко? Он любил ее, в этом Беатрис не сомневалась, но еще сильнее он любил бога. И, топча брошенный ею цветок, он топтал захватившую его презренную страсть. Беатрис мучали странные, пугающие сны. Она видела себя в объятьях Бласко, их губы сливались, грудь прижималась к груди, и она просыпалась от стыда, душевной муки и отчаяния. И Беатрис слегла от болезни, против которой не помогали никакие лекарства, но она знала, что умирает от разбитого любовью сердца. И лишь услышав о том, что Бласко стал монахом, Беатрис внезапно прозрела. Он показал ей, что, уходя из мира, нашел способ убежать от нее, и сознание исходящей от нее силы почему-то обрадовало Беатрис. И она решила последовать его примеру, уйти в монастырь, тем самым избежав ненавистной ей свадьбы, и в любви к богу обрести покой. А где-то в глубине души она чувствовала, что, разделенные в этом мире, они смогут соединиться, служа создателю.
То, что столь долго описывалось словами, в один миг пронеслось перед мысленным взором суровой, неумолимой аббатисы, словно она взглянула на огромную фреску, нарисованную на длинной стене галереи. Безрассудная девичья страсть давно угасла. Время, благочестивая монотонность монастырской жизни, молитвы и посты, многообразные обязанности аббатисы превратили ее лишь в горькое воспоминание. И сейчас, глядя на сидящего перед ней мужчину, такого худого, изнуренного, с выражением страдания на лице, она думала, помнит ли тот, что однажды он, против своей воли, но всем сердцем влюбился в юную красавицу, с которой не перемолвился ни словом, но каждую ночь видел в волнующих снах. Епископ прервал затянувшееся молчание:
