День восьмой - Уайлдер Торнтон Найвен (книги серии онлайн .txt) 📗
— Но кто? Кто, Фелиситэ?
— Кто-то, кому известно было про этот счет.
— Я? Ты? Но мы были на пикнике в Мемориальном парке. А Джордж накануне убежал из дому.
Тогда она заговорила, торопливо, но внятно.
— Отец очень долго болел, несколько недель, даже месяцев. Мать ночи напролет проводила у его постели. Иногда он неистовствовал от боли, кричал, сбрасывал с ночного столика разные вещи. А Джордж вообразил себе, будто он бьет maman. Джордж тоже не спал ночами, бродил по всему дому, крадучись, точно животное — животное, которое вот-вот взбесится. Отец никогда бы и пальцем не тронул maman. Но когда ему становилось очень плохо, он иногда кричал на нее, говорил ей жестокие слова. Она все понимала, а Джордж понять не мог. Потом отец вдруг забрал себе в голову, что должен убить твоего отца. Это мне сказал Джордж. Он утверждал, что сам слышал его угрозы. Но отец не сделал бы ничего подобного. Он грозил сгоряча, от боли. Теперь тебе ясно? Джордж выстрелил в отца, чтобы защитить maman и спасти жизнь твоему отцу.
Роджер медленно поднялся.
— Да, так оно, видно, и было.
— Погоди! Погоди! Джордж никогда бы не допустил, чтобы за убийство судили твоего отца. Он об этом суде ничего не знал. Он тогда поспешил вскочить на товарный поезд и всю ночь ехал, скорчившись под вагоном. А под утро упал и сильно расшиб голову. Он почти целый год пробыл в больнице для умалишенных. О Роджер, Роджер! Что мне делать?
Роджер поспешно подошел к печке и тронул Энн за плечо. Она вынула вату из ушей.
— Принеси поскорее стакан воды.
Оба молча стояли над Фелиситэ, пока та пила воду. Энн ни разу в жизни не видела, чтобы у сестры так тряслись руки. Наконец Роджер тихо сказал ей:
— Заткни опять уши ватой.
Когда она отошла, он спросил у Фелиситэ:
— А где он теперь?
— Четыре ночи назад он вернулся. Влез через окно прямо в спою комнату. Мы ничего и не знали до утра. Если бы ты видел, Роджер, как он страдает. Даже отец во время своей болезни так не страдал. Мы ведь издавна боялись, как бы Джордж не сошел с ума. А теперь… я вижу, он что-то хочет сказать нам, но не может решиться.
— А ты думаешь, твоя мать?..
До сих пор Фелиситэ не проронила ни одной слезы. Но сейчас она ладонью зажала рот, и из-под ладони вырвалось глухое рыдание.
— Вчера ночью… Понимаешь, Джордж ни за что не хотел ложиться спать. И нас не отпускал, просил, чтобы мы с ним сидели до утра. Мы читали отрывки из Шекспира, из разных французских пьес. Потом разговаривали. Верней, Джордж говорил, а мы слушали. И так странно он говорил, иногда такое, что вовсе нельзя было понять. Я видела, что maman изо всех сил старается помочь ему сказать то, что он и хотел бы, да только никак не может. Ведь если бы он сказал ей… ты понимаешь? — Она выжидательно смотрела на него.
— Нет, я не понимаю, Фелиситэ.
— Он бы тогда, может, пошел к священнику. Ей бы удалось уговорить его.
— Вот оно что.
— Но он никогда не решится сказать maman. Мне бы он, пожалуй, сказал, но он сам все время старается так устроить, чтобы мы с ним ни на минуту не оставались вдвоем. Знаешь, Роджер, теперь, после разговора с тобой, я, кажется, знаю, что мне делать. Я скажу ему, что я все знаю — и все понимаю. Да, да, именно так. — Она понизила голос. — А maman тоже знает, я в этом не сомневаюсь.
— Вот что ты должна сделать, Фелиситэ. Возьми эти деньги, что получены за изобретения. Отдай их Джорджу и скажи ему, пусть уезжает куда-нибудь подальше — в Китай, в Африку. Но перед отъездом заставь его написать полное признание во всем. Мы выждем несколько месяцев, а потом перешлем это признание прокурору штата Иллинойс.
Фелиситэ схватила его за руки.
— Да, Роджер! Да! И тогда твой отец сможет спокойно вернуться.
Тут только у нее брызнули слезы.
— Но мне пора домой. Я так боюсь, что он вдруг исчезнет так же внезапно, как и появился. Помоги мне залить огонь в печке. Энн! Энн! Мы уходим. Спасибо тебе, Роджер, за все.
А в это же время, в этот же самый час, Джордж Лансинг лежал ничком на полу комнаты мисс Дубковой, головой в угол с иконами. Мисс Дубкова стояла над ним и читала покаянную молитву по-церковнославянски.
Он ей все рассказал. Временами у него перехватывало дыхание, и он не мог говорить, тогда она прикладывала ему к голове мокрое полотенце. Под конец он обессилел до того, что едва повторял за нею слова молитвы. Дойдя до конца, она склонилась над ним и поднесла к его губам распятие. Он это распятие поцеловал.
Он встал с пола. Она усадила его за бюро у окна и придвинула ему чернила, перо и лист бумаги.
— А теперь пищи под мою диктовку. «Я, Джордж Симс Лансинг, четвертого мая 1902 года выстрелом из окна убил своего отца, Брекенриджа Лансинга, находившегося в это время на лужайке за нашим домом. Накануне вечером я уехал из города, но наутро вернулся, проехав в ящике под вагоном товарного поезда. До полудня я скрывался в ближайшей роще…»
Продолжая диктовать, она расхаживала по четырем тесным комнаткам своей квартиры, доставая из разных потайных мест пачки денег.
— Теперь адрес на конверте: «Прокуратура штата Иллинойс. Прокурору штата». А теперь ступай в ванную, вымой лицо и жди в моей спальне, пока я тебя не позову.
Она написала письмо и тогда только позвала его.
— Ты сегодня же поездом 12:20 уедешь в Чикаго. Выйдешь из моего дома с черного хода. Пойдешь по тропке в обход здания суда. Не показывайся на вокзале; вскочишь в поезд тогда, когда паровоз будет въезжать на мост за водокачкой. Отправляйся прямо в Канаду — в город Галифакс. Там сядешь на пароход, идущий в Санкт-Петербург. Когда наша семья ехала в Америку из Парижа, мы тоже высадились в Галифаксе. Там тогда существовало нечто вроде русского клуба. Его члены встречали эмигрантов из России и оказывали им помощь на первых порах. Как только удастся, купи рабочее платье и хорошенько измажь его. Ты — из маленького городка в провинции Альберта: там одно время работал мой отец. Пока не приедешь в Россию, ты должен играть роль туповатого паренька, выросшего в захолустной глуши. Английского ты почти не знаешь, да и по-русски говоришь с трудом, потому что ты умственно отсталый… Только не связывайся ни с кем в пути. Не затевай никаких ссор. Пусть все видят, что ты — дурачок. Вот тебе рекомендательное письмо. Здесь сказано, что ты — сирота… честен, трудолюбив… добрый христианин. Ребенком ты перенес тяжелую болезнь, оттого и поотстал в своем развитии. Письмо написано по-английски, но под ним стоит подпись приходского священника из этого городка в Альберте. Когда попадешь в Галифакс, спрашивай русских. Говори всем, что ты едешь в Россию, чтобы найти свою бабушку; кроме нее, у тебя никого нет. Адреса ее ты не знаешь. Знаешь только, что она живет в Москве. Вот тут написано ее имя и фамилия… Не знаю, как ты со всем этим справишься. Не знаю, где раздобудешь документы. Будем надеяться, что бог поможет. Вот тебе двести долларов… А сейчас напиши несколько строк матери и сестрам, на большее у тебя времени нет. Я сегодня увижу твою мать. Я ей все расскажу. Могу я передать ей, что ты обещаешь не задержать своего признания властям?
— Да, Ольга Сергеевна.
— Когда доберешься до России, напиши мне. Пиши по-русски. Но матери первые годы не пиши. — Она перешла на русский язык. — Да благословит тебя бог, милый Георгий. Да ниспошлет он тебе истинное раскаяние и снимет с тебя тяжкое бремя совершенного тобою греха. Ты убил человека, и ты в двойном ответе перед творцом и его творениями. Матерь божия — источник утешения для всех, а особенно для нас — странников и изгнанников. Уповай на нее, и она не оставит тебя в беде. А теперь ступай! Ступай, мой мальчик!
Он низко склонился над ее рукой. Еще минута, и его уже не было в доме.
Около четырех часов Ольга Сергеевна пришла в «Сент-Киттс». Юстэйсии довольно было взглянуть на ее лицо, чтобы понять: она принесла важные новости. Юстэйсия кликнула Фелиситэ, и та простояла за ее креслом все полчаса, пока длился разговор.
