Атлант расправил плечи. Книга 1 - Рэнд Айн (лучшие книги без регистрации .txt) 📗
– В конце концов, ты не имеешь права приказывать людям сломя голову бежать к тебе, когда тебе вздумается.
– Почему не доставлена руда? – медленно выговаривая слова, спросил Реардэн.
– Я решительным образом отказываюсь терпеть оскорбления за то, что произошло совершенно не по моей вине. Я могу управлять рудником не хуже тебя, ничуть не хуже. Я делал то же, что и ты. Не знаю, почему в самый неожиданный момент что-то всегда не ладится. Меня нельзя в этом обвинять.
– Кому ты отправил руду в прошлом месяце?
– Я собирался отправить тебе твою долю, честно собирался, но что я мог поделать, если в прошлом месяце мы потеряли целых десять дней из-за этих проклятых дождей, которые шли по всей Северной Миннесоте. Я намеревался отправить тебе руду, и ты не имеешь права обвинять меня, мои намерения были абсолютно честны.
– Если остановится одна из моих печей, я смогу снова запустить ее, загрузив вместо руды твои намерения?
– Поэтому никто и не хочет иметь дела с тобой – ты бесчеловечен.
– Я узнал, что последние три месяца ты перевозишь руду не по озеру, а по железной дороге. Почему?
– Знаешь, я, в конце концов, имею право вести дела так, как считаю нужным.
– Почему ты пошел на большие расходы?
– А какая тебе разница? Не ты же их оплачиваешь.
– А что ты будешь делать, когда обнаружишь, что перевозить руду по железной дороге для тебя слишком дорого, а водных перевозок благодаря тебе больше не существует?
– Я не уверен, что ты поймешь какие-то доводы, кроме денежных, но некоторые серьезно относятся к своему гражданскому и патриотическому долгу.
– Какому?
– Я считаю, что такая железная дорога, как «Таггарт трансконтинентал», является жизненно важной для благосостояния нации, и мой общественный долг – поддерживать убыточную ветку Джима Таггарта в Миннесоте.
Реардэн перегнулся через стол. Он начал понимать последовательность звеньев той цепочки, о которой раньше не задумывался.
– Кому ты в прошлом месяце отправил руду? – ровным голосом спросил он.
– В конце концов, это мое личное дело, я не обязан…
– Орену Бойлу, да?
– Неужели ты считаешь, что мы должны пожертвовать сталелитейной промышленностью всей страны в угоду твоим эгоистичным интересам и…
– Вон отсюда,– не повышая голоса, сказал Реардэн. Ему все стало ясно.
– Не пойми меня превратно, я вовсе не хотел сказать…
– Вон.
Ларкин вышел.
Затем последовали дни и ночи, когда Реардэн вел телефонные переговоры, рассылал телеграммы, летал самолетом по всему континенту в поисках рудников – заброшенных или тех, которые вот-вот закроют. Дни и ночи напряженных экстренных совещаний, проводившихся в грязных, неосвещенных, забытых Богом забегаловках. Судя лишь по лицу, манерам и голосу человека, Реардэну приходилось решать, может ли он рискнуть и вложить в него деньги. Ему была ненавистна мысль, что он вынужден надеяться на честность как на некое благодеяние. Он передавал большие суммы денег в руки незнакомых людей взамен на ничем не подкрепленные обещания, без всяких расписок и документов ссужая их владельцам полуразорившихся рудников. Деньги передавались украдкой, как между преступниками, они выливались в не имеющие законной силы контракты, и обе стороны понимали, что в случае мошенничества наказан будет не тот, кто обманул, а тот, кого обманули. Все это он делал для того, чтобы питать рудой свои печи, чтобы из печей непрерывным потоком тек белый расплавленный металл.
– Мистер Реардэн, если вы будете продолжать в том же духе, как вы собираетесь получать прибыль? – спросил его как-то начальник отдела закупок.
– Мы все компенсируем на тоннаже, – устало сказал Реардэн. – У нас неограниченный рынок.
Начальник отдела закупок был пожилым мужчиной с седеющими волосами и сухощавым лицом, который, как говорили, был предан одной цели: выжать все до последнего из каждого цента.
Не сказав больше ни слова, он стоял у рабочего стола Реардэна и, прищурившись, смотрел на хозяина своими суровыми, холодными глазами. Это был взгляд глубочайшего сочувствия, который Реардэн когда-либо видел в своей жизни.
Другого пути нет, думал Реардэн, как он думал уже много дней и ночей подряд. Он не знал другого оружия – только платить за то, чего он хотел, мерой за меру, ничего не просить от природы, не предлагая взамен свои усилия, ничего не требовать от людей, не расплатившись с ними продуктом своих усилий. Как можно действовать, если этот принцип больше не работает? – думал Реардэн.
– Вы говорите, неограниченный рынок, мистер Реардэн? – сухо переспросил начальник отдела закупок.
Реардэн посмотрел на него.
– Наверное, я не настолько умен, чтобы проворачивать сделки, как диктуют обстоятельства, – сказал он в ответ на его невысказанную мысль.
Тот отрицательно покачал головой:
– Нет, мистер Реардэн. Тут уж или одно, или другое. Вы либо стоящий бизнесмен, либо удачливый политик. В одном человеке это несовместимо.
– Может быть, мне стоит научиться играть по их правилам?
– У вас это не получится, и это не пойдет вам на пользу. Неужели вы не понимаете? Вы – человек, у которого бандитам есть что отнять.
Оставаясь один. Реардэн ощущал приступы уже знакомой слепящей ярости, короткие и внезапные, как удар током, – ярости, вспыхивавшей от осознания, что он не может победить зло – откровенное, преднамеренное зло, которое не имело и не искало себе никакого оправдания. Но когда у него появлялась решимость драться и защитить себя, когда возникало чувство, что, если он убьет это зло, правда будет на его стороне, перед его глазами вставала оплывшая, усмехающаяся физиономия мэра Баскома и он слышал его тягучий голос: «…вы и очаровательная леди, которая вам не жена».
И от его правоты не оставалось и следа, а боль благородной, ярости превращалась в постыдную боль покорности. Он не имел права никого обвинять, не имел права драться и умереть радостно, с гордо поднятой головой, как человек, погибающий за благое дело. Невыполненные обещания, тайные желания, предательство, обман, ложь – он был виноват во всем. Имел ли он право презирать какую бы то ни было форму порочности? Степень не имеет значения, думал он, о степени зла не торгуются.
Повалившись на стол и думая о том, что не может больше считать себя честным человеком, думая о чувстве справедливости, которое он утратил, Реардэн не знал, что именно его непоколебимая честность и беспощадное чувство справедливости выбили сейчас из его рук его единственное оружие. Он будет драться с этими бандитами, но его пыл и ярость исчезли. Он будет драться, но всего лишь как один отъявленный негодяй против других. «Кто я такой, чтобы бросить первый камень?» Он не произнес этих слов, но терзавшая его страшная боль была их эквивалентом.
Дэгни, думал он, Дэгни, если это цена, которую я должен заплатить, я ее заплачу… Он по-прежнему оставался предпринимателем в истинном смысле слова, то есть не знал никаких других законов, кроме как сполна платить за все свои желания.
Было уже поздно, когда он пришел домой и, стараясь не шуметь, быстро проскользнул вверх по лестнице к себе в спальню. Он ненавидел себя за то, что вынужден делать это крадучись, как вор, но это повторялось практически изо дня в день вот уже много месяцев. Он сам не знал, почему лица родных стали ему противны. Не смей ненавидеть их за свои грехи, говорил он себе, но смутно осознавал, что не в этом кроется источник его ненависти.
Он закрыл за собой дверь спальни, словно беглец, на мгновение спрятавшийся от преследователей. Раздеваясь перед сном, Реардэн ходил по комнате осторожно: он не хотел, чтобы какой-нибудь звук выдал его присутствие, не хотел, чтобы родные хотя бы подумали о нем.
Он надел пижаму и остановился, чтобы прикурить сигарету, когда дверь спальни открылась. Единственный человек, который имел право войти к нему без стука, никогда не изъявлял такого желания, поэтому, прежде чем Реардэн понял, что в дверях стоит его жена, он некоторое время смотрел на нее тупым, невидящим взглядом. На ней было одеяние в стиле ампир цвета светлого шартреза. Плиссированная юбка изящно спадала с высокой талии. С первого взгляда нельзя было определить, то ли это вечернее платье, то ли неглиже. Лилиан остановилась на пороге. Ее освещенная сзади фигура выглядела очень привлекательно.
