Молодые львы - Шоу Ирвин (лучшие книги читать онлайн бесплатно .txt) 📗

«Вот как мы смеемся над невидимым исходом, – усмехнулся Майкл, всматриваясь в темноте в солдат, торгующихся с женщинами, – что за жалкая и полная сомнения усмешка! Мы жертвуем всем, что смертно и неверно, и не только за скорлупку; однако как все это не похоже на Фортинбраса и его двадцать тысяч солдат за сценой. Должно быть, Шекспир все же хватил через край. Вряд ли какая-либо армия, даже армия доброго старого Фортинбраса, возвращавшаяся с польской войны, могла выглядеть так воинственно и обладать такой бодростью духа, как это изображает драматург. Эти возвышенные слова выгодно оттеняли душевные муки Гамлета, и Шекспир поэтому вложил их в его уста, хотя и знал, вероятно, что все это ложь. Мы не знаем, что думал рядовой первого класса пехоты Фортинбраса о своем изящном, нежном принце и о дивном честолюбии его духа. А могла бы получиться презабавная сценка… Двадцать тысяч, что ради прихоти и вздорной славы идут в могилу, как в постель, возможно ли это? Совсем неподалеку, – размышлял Майкл, – находятся могилы, уготованные для более чем двадцати тысяч окружавших его солдат, а быть может, и для него самого; но, возможно, за триста лет прихоти и вздорная слава до некоторой степени утратили свою притягательную силу. И все же мы идем, мы идем. У нас нет той величавой решимости, которой восхищался человек в черном трико, но мы идем. С нами разговаривают не белыми стихами, а какой-то искалеченной прозой, малопонятным юридическим языком, слишком тяжеловесным для обычного употребления. Безразличный к нашей судьбе суд присяжных, избранных большей частью не из нашей среды, разбирает дело, которое не совсем входит в его юрисдикцию, и выносит приговор чаще не в нашу пользу. Почти честный судья вручает нам повестку и говорит: „Иди на смерть. Так надо“. Мы и верим и не верим, но все же идем. „Идите на смерть, – говорят нам. – Мир не изменится к лучшему после войны, но, может быть, он станет не намного хуже“. Где же тот Фортинбрас, который, взмахнув плюмажем и приняв благородную позу, переложит всю эту прозу на красивый, ласкающий слух язык? N'existe pas [65], как говорят французы. Весь вышел. Нет его в Америке, нет и в Англии, молчит он во Франции, хитро притаился в России. Фортинбрас исчез с лица земли. Такую попытку предпринял Черчилль, но на поверку оказалось, что в его голосе звучит тот же пустой, старомодный мотив, каким трубы призывали к бою сотни лет назад. Насмешка над невидимым исходом переродилась в наши дни в скептическую ухмылку, в кислую гримасу, и тем не менее в нынешней войне найдет свою смерть достаточно людей, чтобы удовлетворить вкус самого кровожадного посетителя «Глобуса» начала семнадцатого века».

Майкл медленно шел по Гайд-парку и думал о лебедях, устраивающихся на ночь на своем островке, об ораторах, которые снова появятся здесь в воскресенье, и о расчетах зенитных орудий, приготавливающих чай и отдыхающих после налета немецких самолетов. Он вспомнил, как отозвался о лондонских зенитчиках один ирландский капитан, приехавший в отпуск из Дувра, где его батарея сбила сорок вражеских самолетов.

– Они не сбили ни одного самолета, – слегка картавя, презрительно говорил ирландец. – Удивительно, что Лондон до сих пор еще не совсем разрушен. Они настолько поглощены посадкой рододендронов вокруг огневых позиций и так усердно надраивают стволы своих орудий, стремясь произвести хорошее впечатление на мисс Черчилль, когда ей случится проезжать мимо, что совсем разучились стрелять.

Над старыми деревьями и над избитыми осколками зданиями поднималась луна. Под ногами солдат, проходивших мимо со своими подругами, хрустели выбитые во время воздушного налета стекла.

«Совсем разучились стрелять», – подумал Майкл, проходя мимо швейцара, на ливрее которого блестели награды времен прошлой войны, в вестибюль «Дорчестера». «Совсем разучились стрелять», – повторил он: ему явно понравилось это выражение.

Сверху доносились звуки танцевальной музыки; пожилые серьезные дамы пили чай со своими племянниками; хорошенькие девушки, повиснув на руках американских офицеров, проплывали мимо в американский бар. Вся эта картина казалась Майклу очень знакомой, как будто обо всем этом он уже где-то читал; персонажи, декорация, действие – все было точно таким же, как во время прошлой войны; даже в костюмах разница была настолько незначительной, что ее едва можно было заметить. «Такова ирония судьбы, – думал он, – что наши юношеские мечты всегда претворяются в жизнь слишком поздно, когда мы уже чужды всякой романтики».

Он поднялся наверх в большую комнату, где вечер был еще в полном разгаре. Луиза обещала ждать его там.

– Посмотри-ка, – сказала сидевшая у двери высокая черноволосая девушка, – рядовой явился. – Она повернулась к сидевшему рядом с ней полковнику. – Я ведь говорила тебе, что в Лондоне есть рядовые. – Она повернулась к Майклу.

– Придешь обедать во вторник вечером? – спросила она. – Ты будешь душой общества. Костяк армии!

Майкл улыбнулся ей. Полковник, видимо, был не очень-то обрадован появлением Майкла.

– Пойдем, моя дорогая, – сказал он, – крепко подхватив девушку под руку.

– Я дам тебе лимон, если придешь, – сказала девушка, обернувшись через плечо. Шурша шелками, она ушла с полковником. – Настоящий, целый лимон, – повторила она.

Майкл обвел взглядом комнату. Насчитав шесть генералов, он почувствовал себя очень неловко. До этого ему никогда не приходилось встречаться с генералами. Он смущенно посмотрел на свой плохо сидящий китель и небрежно начищенные пуговицы. Он не удивился бы, если бы один из генералов подошел к нему и записал его фамилию, звание и личный номер за то, что у него плохо начищены пуговицы. Луизы нигде не было видно, и Майкл не осмеливался среди такого множества важных персон подойти к стойке и что-нибудь выпить. После того как ему исполнилось шестнадцать лет, он думал, что с чувством неловкости покончено навсегда. И действительно, с тех пор он везде чувствовал себя как дома, свободно высказывал свои мысли и сознавал, что может быть охотно принят, если не сказать больше, в любой компании. Но с того дня, как он попал в армию, в нем развилось какое-то новое чувство застенчивости, гораздо более сильное, чем в юности. Он робел в присутствии офицеров и уже побывавших в боях солдат, и даже в присутствии женщин, с которыми при всех иных обстоятельствах он чувствовал бы себя вполне свободно.

Он стоял в нерешительности, несколько отступив от двери, и во все глаза смотрел на генералов. Их лица ему не нравились. Они слишком походили на лица бизнесменов, провинциальных торговцев, фабрикантов, немного располневших и избалованных комфортом, все помыслы которых направлены на то, чтобы не прозевать какую-нибудь новую выгодную сделку. «У немецких генералов лица лучше, – думал он, – не как лица людей, а именно как лица генералов: более суровые, более жестокие, более решительные. Генералам подходят только два типа лиц. Генерал должен быть похож или на призера-тяжеловеса, холодно, с отвагой бессловесного зверя взирающего на мир сквозь узкие щели глаз, или на какого-нибудь одержимого из романа Достоевского, злобного, почти сумасшедшего, с лицом, дышащим зловещим экстазом и отмеченным видениями смерти. Наши генералы, – думал он, – выглядят так, как будто они готовы продать вам участок под строительство или пылесос, но никак не похоже, что они могут повести вас на штурм крепостных стен. О Фортинбрас, Фортинбрас, неужели ты никогда не выезжал из Европы?»

– О чем ты думаешь? – спросила Луиза. Она стояла с ним рядом.

– О лицах наших генералов, – ответил Майкл. – Они мне не нравятся.

– Вся беда в том, – сказала Луиза, – что у тебя психология рядового солдата.

– Да, ты совершенно права, – согласился Майкл, внимательно разглядывая Луизу. На ней был костюм из серой шотландки и черная кофточка. Ее пышные ярко-рыжие волосы, украшавшие небольшую элегантную фигурку, сверкали среди военных мундиров. Он никак не мог решить, то ли он действительно любит Луизу, то ли она просто раздражает его. Где-то на Тихом океане у нее был муж, но она редко говорила о нем. Сама же она выполняла какую-то полусекретную работу для бюро военной информации и, казалось, была знакома со всеми важными персонами на Британских островах. Она ловко и искусно вела себя с мужчинами, и ее всегда приглашали на уик-энд в фешенебельные загородные дома, где словоохотливые высокопоставленные военные, вероятно, выбалтывали ей немало важных военных секретов. Майкл, например, был уверен, что она знает день открытия второго фронта, знает, какие объекты в Германии подлежат бомбардировке в следующем месяце и когда Рузвельт снова встретится со Сталиным и Черчиллем. Ей уже давно перевалило за тридцать, хотя выглядела она моложе. До войны она скромно жила в Сент-Луисе, где ее муж преподавал в колледже. Майкл был уверен, что после войны она или выставит свою кандидатуру в сенат или будет назначена куда-нибудь послом. Когда он думал об этом, ему было жаль ее мужа, застрявшего где-то на Бугенвиле или на Новой Каледонии и мечтавшего после войны вернуться в свой скромный домик, к тихой жизни в Сент-Луисе.