Флаги на башнях - Макаренко Антон Семенович (читаем книги онлайн TXT) 📗
— Ну, здравствуй, хозяюшка! Как дела?
Евдокия Ивановна скромно ответила:
— Обыкновенные дела, живем.
Голубченко хорошо осматривал, зашел в каждый станок, многих поросят просто рукаи попробовал, за ушами посмотрел, за хвостики подергал. Сначала молчал, а потом улыбался, а когда дошел до конца, обернулся ко всем и засмеялся даже:
— Прямо скажу: класс! Настоящая работа, квалифицированная! Гордиться можете таким поросятником. Как вас зовут?
— Погорелко.
— Имя и отчество! Для таких работников мало Погорелко. Имя и отчество все должны знать, весь совхоз!
Завхоз зашел сбоку и ответил убежденно:
— Так и делаем, так и делаем: Евдокия Ивановна зовут!
— Евдокия Ивановна? Давно работаете, Евдокия Ивановна?
— А девять лет.
— Сколько раз премированы?
Испугалась Евдокия Ивановна, даже побледнела, косо глянула на главного бухгалтера. Но главный бухгалтер другнул одобрительно головой, и глаза у него сделались довольными:
— Недавно была премирована за ударную работу поросенком.
— Это работа образцово ударная. Единственное отделение в совхозе. Продолжайте, Евдокия Ивановна, продолжайте. Я пришлю к вам из других совхозов посмотреть. Покажите им…
Уходя, Голубченко пожал руку Евдокии Ивановне и пожелал ей дальнейших успехов. А когда он уехал, директор Семен Иванович молча посмотрел на главного бухгалтера и ушел к себе.
4
— Ну, — строго произнес Семен Иванович, — как вы смели врать, что она не была премирована! Бред, говорили, сон! Немедленно составьте акт!
Главный бухгалтер пожевал сухими губами и сказал:
— Акт вот у меня. Можете получить.
Евдокия Ивановна взяла в руки бумажку, посмотрела на директора внимательно и доверчиво улыбнулась:
— Спасибо.
— И поросенка можете сегодня взять. Сейчас же.
5
Через неделю Семен Иванович, когда зашел в поросятник, спросил:
— Взяли вашего поросенка?
— Да… пускай здесь живет. Ему и здесь хорошо.
— Не годится, Евдокия Ивановна, не годится. Раз премировали, нужно получить.
— А у меня бумажка есть, Семен Иванович. Называется «грамота». А он пускай здесь живет. И подрос к тому же, уже перевели его.
— Так как же… надо же получить премию.
— Я бы вот этого маленького взяла, Семен Иванович. Вот этого.
Семен Иванович посмотрел на копошащееся в соломе розовое существо, пожал плечом:
— Хорошо… Я скажу.
6
Главный бухгалтер стоял перед столом директора и застенчиво говорил:
— Как же она может взять маленького, если акт составлен маем месяцем, а сейчас август месяц? Это невозможно будет провести.
Директор встал за столом, приблизил свой ежик к подслеповатым глазам главного бухгалтера и прошипел:
— Знаете что? Черт бы вас побрал! Переделайте май на август! Поняли?
Главный бухгалтер прошептал, удаляясь:
— Попробуем.
Давно-давно, еще в начале непа, его, Ваську Корнеева, привел в колонию милиционер. Васька шествовал рядом с милицинером, засунув руки в карманы, с пренебрежением оглядывался на придорожные бурьяны. С таким же пренебрежением он потом стоял перед моим столом и руки все держал в карманах. Я в то время был еще неопытен и в глубине души побаивался Васькиного хмурого недружлеюбия. Начал с формального вопроса:
— Сколько тебе лет?
Васька прохрипел в сторону:
— Шишнадцать…
Все же меня обижало его обращение, и я спросил:
— Чего ты задаешься, Корнеев? Чего ты куражишься?
Васька повел плечом, но его голубой глаз осторожно наладился, чтобы рассмотреть меня. Рассмотрел и снова в сторону:
— Ничего я не задаюсь…
— Ты знаешь, куда пришел?
— Пришел! Не пришел, а привели. Ну и пусть!
— А ты куда хочешь?
— Хочешь? Я три года с Красной Армией ходил…
— Врешь!
Он вдруг подарил меня настоящим активным вниманием, даже одну руку из кармана вынул:
— Не вру! Врешь! Ну не три года, а все равно… В Перекопе был. Били буржуев…
— А ты, выходит, трудящийся?
— А чего я буду трудящийся? С какой такой стати? Досадно… конечно…
— Ты это… с досады в магазин залез?
Васька не ответил на вопрос, последний раз махнул пренебрежительно рукой и засунул ее в карман. Я из последних сил зарядил себя «педагогическим подходом»:
— Оставайся у нас в колонии. Сделаешься настоящм трудящимся… образование получишь.
— Слышал, — перебил меня Васька. В его речи было не столько голоса, сколько блатного профессионального ларингита. — Слышал. Все уговаривают: трудися, трудися. А почему буржуев никто не уговаривает?
Он отворачивался, надувался. вооьще «обмануть» его было трудно. Я тоже «надулся»:
— Тоже — философ! Посидишь в допре несколько раз, опомнишься. Никто тебе не позволит по магазинам…
Он неожиданно размяк, грустно задумался.
— Это, конечно, в допре не мед, и на воле не мед, а только зло берет, товарищ заведующий: не успел, понимаешь, родиться, на тебе — несчастная судьба!
Васька жалостливо морщил лицо и колотил грязным кулаком по груди, прикрытой полуистлевшей, некогда розовой тканью. Я смотрел на него без особенного восхищения: привык уже к таким романтическим декламациям. Все-таки я повторил приглашение:
— Оставайся в колонии, Корнеев.
— Оставайся! А чего я здесь буду отдуваться? До чего вы меня доведете, товарищ заведующий? Вы меня доведете: буду я сапожником. Или, к примеру, кузнецом… Это тоже не мед, товарищ заведующий!
Собственно говоря, этот Корнеев попадал не в бровь, а пярмо в глаз. В колонии действительно не было никакого меда, это обстоятельство меня самого давно удручало.
И, кроме того, совершенно верно: я мог предложить только сапожную мастерскую и кузницу. Но неприлично было уступить первому философу с улицы:
— Советская власть буржуям ходу не даст. А до чего я тебя доведу? Образование получишь.
— И что с того, товарищ заведующий? Что с того образования? Бумажки переписывать?
Я ответил несмело, отражая в словах мою легкомысленную педагогическую мечту:
— Доктором будешь!
Васька доверчиво захохотал, размахивая руками, вообще веселился.
— Доктором! Эх, и сказанули, товарищ заведующий! Вы еще скажете: ученым будешь! Думаете: он дурак, поверит, красть перестанет.
Он ушел от меня с веселым, оживленным лицом, высокомерно посмеиваясь над моей простодушной наивностью.
Прожил в колонии недолго, всего около двух месяцев. Работал плохо, лениво. Лопатал или топор в его руках казались сиротливыми, оскорбленными вещами, и с началом рабочего усилия всегда рождалось в его лице скучное отвращение. К воспитателям он относился с холодным презрением, а ко мне — с презрением веселым:
— Здравствуйте, товарищ заведующий. Вот смотрите: на доктора выхожу! А, чтоб вас…
А потом наступило утро, когда он исчез, и вместе с ним исчезло почти все инструментальное оборудование кузницы: молотки, гладилки, метчики, клуппы. Так обидно нам было за нашу и без того бедную кузницу, что не оставалось у нас свободной души пожалеть о пропавшем человеке Ваське Корнееве. Старший инструктор пришел ко мне серый и похудевший, дергал закопченный ус:
— Увольнения прошу. Если бы он знал, подлец, как эти метчики добываются…
Это было в июле. А в августе снова привели Ваську Корнеева. Когда ушел милиционер, Васька стал перед столом и уже приготовил обиженно-пренебрежительнуё рожу, но он ошибся: теперь в моей душе и капельки не осталось «педагогического подхода» и не боялся я Васькиной хмурости.
— Можешь уходить на все четыре стороны. Пожалуйста!
