Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена - Стерн Лоренс (читать книги онлайн без регистрации txt) 📗
Глава XXVII
– – Все, что вам надо сказать о Фонтенебло (в случае если вас спросят), это то, что он расположен милях в сорока (почти прямо на юг) от Парижа, посреди большого леса. – – Что в нем есть некоторое величие – – что раз в два или три года туда наезжает король со всем своим двором, чтобы развлечься охотой, – – и что в течение этого охотничьего карнавала любой светский английский джентльмен (не исключая и вас) может рассчитывать, что ему предоставят там лошадь для участия в охоте, однако с условием не обскакивать короля. – – —
Об этом, впрочем, вам никому не следует громко говорить по двум причинам.
Во-первых, потому, что тогда труднее будет достать упомянутых лошадей, и
во-вторых, потому, что тут нет ни слова правды. – Allons! [381]
Что касается Санса – – то вы можете разделаться с ним одной фразой – – «Это архиепископская резиденция».
– – А что до Луаньи – то, я думаю, чем меньше вы о нем скажете, тем лучше.
Но об Оксере – я бы мог говорить без конца; дело в том, что во время моего большого турне по Европе, когда отец мой (никому не желавший меня доверить) сопровождал меня сам, с дядей Тоби, Тримом, Обадией и большей частью нашего семейства, за исключением матери, которая, задавшись мыслью связать отцу пару шерстяных шаровар – (вещь самая обыкновенная) – и не желая отрываться от начатой работы, осталась дома, в Шенди-Холле, смотреть за хозяйством в наше отсутствие; – во время этого большого турне, повторяю, отец задержал нас на два дня в Оксере, а так как разыскания его всегда были такого рода, что пища для них нашлась бы и в пустыне, – он оставил мне довольно материала, чтобы поговорить об Оксере. Словом, куда бы отец ни приезжал, – – и это сказалось в тогдашнем нашем путешествии по Франции и Италии больше, нежели в другие периоды его жизни, – – пути его с виду настолько пролегали в стороне от тех, по которым двигались все прочие путешественники до него, – он видел королей, дворы и шелка всех цветов в таком необычном свете – – его замечания и рассуждения о характере, нравах и обычаях стран, по которым мы проезжали, были настолько противоположны впечатлениям и мыслям всех прочих смертных, особенно же дяди Тоби и Трима – (не говоря уже обо мне) – и в довершение всего – происшествия и затруднения, с которыми мы постоянно встречались и в которые постоянно попадали по милости его теорий и его упрямства, – были такими нелепыми, нескладными и трагикомическими – а все в целом рисовалось в оттенках и тонах, настолько отличных от любого кем-либо предпринятого турне по Европе, – что если это путешествие не будет читаться и перечитываться всеми путешественниками и читателями путешествий до окончания путешествий – или, что сводится к тому же, – до той поры, когда свет не примет наконец решения угомониться и не трогаться с места, – то, решусь я утверждать, вина падает на меня, и только на меня. – – —
– – Но этот объемистый тюк еще не время развязывать; я хочу выдернуть из него две-три ниточки, просто для того, чтобы распутать тайну остановки моего отца в Оксере.
– – Раз уж я о ней заговорил – нельзя оставлять эту мелочь висящей в воздухе; я живо с ней покончу.
– Пойдем-ка, братец Тоби, пока варится обед, – сказал отец, – в Сен-Жерменское аббатство, хотя бы только для того, чтобы посетить тех господ, которых так рекомендует нашему вниманию мосье Сегье. – – – Я готов посетить кого угодно, – сказал дядя Тоби; он был воплощенной любезностью от начала и до конца этого путешествия. – – – Но помните, – продолжал отец, – все это мумии. – – Стало быть, не надо бриться, – проговорил дядя Тоби. – – Бриться! нет, не надо, – воскликнул отец, – будет более по-семейному, если мы пойдем бородатые. – Так мы и отправились в Сен-Жерменское аббатство; капрал, поддерживая своего господина под руку, замыкал это шествие.
– Все это очень красиво, очень богато, пышно, великолепно, – сказал отец, обращаясь к ризничему, молодому монаху-бенедиктинцу, – но нас привело сюда желание посетить особ, которые с такой точностью описаны господином Сегье. – Ризничий поклонился и, зажегши факел, который для этой цели у него всегда лежал наготове в ризнице, повел нас к гробнице святого Эребальда. – – – Здесь, – сказал ризничий, кладя руку на гроб, – покоится знаменитый принц баварского дома, который в течение трех последовательных царствований Карла Великого, Людовика Благочестивого и Карла Лысого [382] играл весьма важную роль в управлении и больше всех содействовал установлению повсюду порядка и дисциплины. – —
– Значит, он был так же велик, – сказал дядя, – на поле сражения, как и в совете, – – надо думать, он был храбрый солдат. – – Он был монах, – сказал ризничий.
Дядя Тоби и Трим искали утешения в глазах друг у друга – но не нашли его. Отец хлопнул себя обеими руками по животу, как всегда делал, когда что-нибудь доставляло ему большое удовольствие; правда, он терпеть не мог монахов, и самый дух монашеский был ему мерзее всех чертей в преисподней, – – но так как ответ ризничего задевал дядю Тоби и Трима гораздо больше, нежели его, это все-таки было для отца некоторым торжеством и привело его в отличнейшее расположение духа.
– – А скажите, как вы зовете вот этого джентльмена? – спросил отец несколько шутливым тоном. – Гробница эта, – отвечал молодой бенедиктинец, опустив глаза, – заключает кости святой Максимы, которая пришла сюда из Равенны с намерением приложиться к телу – —
– – Святого Максима, – сказал отец, забегая вперед со своим святым, – это были двое величайших святых во всем мученикослове, – прибавил отец. – – Извините, пожалуйста, – сказал ризничий, – – – – с намерением приложиться к костям святого Жермена, основателя этого аббатства. – – А что она этим снискала? – спросил дядя Тоби. – – – Что этим может снискать женщина вообще? – спросил отец. – – Мученичество, – отвечал молодой бенедиктинец, сделав земной поклон и произнеся это слово самым смиренным, но уверенным тоном, который на минуту обезоружил моего отца. – Предполагают, – продолжал бенедиктинец, – что святая Максима покоится в этой гробнице четыреста лет, из них двести лет до причтения ее к лику святых. – – Как, однако, медленно идет производство в этой армии мучеников, – сказал отец, – не правда ли, братец Тоби? – – – Отчаянно медленно, с позволения вашей милости, – сказал Трим, – если кто не может купить себе чин. – – Я бы скорее совсем его продал, – сказал дядя Тоби. – – – Я вполне разделяю ваше мнение, братец Тоби, – сказал отец.
– – Бедная Максима! – тихонько сказал себе дядя Тоби, когда мы отошли от ее гробницы. – Она была одной из привлекательнейших и красивейших дам во всей Италии и Франции, – продолжал ризничий. – – Но кто, к черту, положен здесь, рядом с ней? – спросил отец, показывая своей тростью на большую гробницу, когда мы пошли дальше. – – Святой Оптат, сэр, – отвечал ризничий. – – Какое подходящее место для святого Оптата! – сказал отец. – Кто же такой был святой Оптат? – спросил он. – Святой Оптат, – отвечал ризничий, – был епископом…
– – Я так и думал, ей-ей! – воскликнул отец, перебивая монаха. – – Святой Оптат! – – Разве мог святой Оптат быть неудачником? – с этими словами он выхватил свою памятную книжку и при свете факела, услужливо поднесенного ему молодым бенедиктинцем, записал святого Оптата в качестве нового подтверждения своей теории христианских имен; осмелюсь сказать, его разыскания истины были настолько бескорыстны, что, найди он даже клад в гробнице святого Оптата, клад этот и вполовину его бы так не обогатил, никогда еще посещение покойников не бывало более удачным, и отец остался так доволен всем случившимся, – что тут же решил провести еще один день в Оксере.
– Завтра я докончу осмотр этих почтенных господ, – сказал отец, когда мы переходили площадь. – А в это время, брат Шенди, – сказал дядя Тоби, – мы с капралом поднимемся на городской вал.
