Женщина в белом - Коллинз Уильям Уилки (читаемые книги читать онлайн бесплатно .TXT) 📗
Сначала я пришел в такое негодование, вернее отчаяние, из-за этой коварной задержки, такой низкой и пустяковой, но такой серьезной в связи с последствиями, которые она могла бы иметь, что не мог спокойно поразмыслить, как выпутаться из этого положения. В запальчивости я попросил письменные принадлежности, чтобы частным образом описать мировому судье настоящее положение вещей. Сначала я не понял всей бесполезности и неосторожности такого поступка и написал уже несколько вступительных строк. Мне стыдно в этом признаться, – я почти позволил своей досаде взять верх над моим самообладанием. Вдруг я отодвинул от себя письмо. Мне пришло в голову то, чего сэр Персиваль никак не мог предусмотреть и что могло бы освободить меня через несколько часов: обратиться к помощи доктора Доусона из Ок-Лоджа.
Как вы, может быть, помните, я был у этого джентльмена во время моей первой поездки в Блекуотер-Парк и привез ему рекомендательное письмо от мисс Голкомб, в котором она писала ему обо мне в самых похвальных выражениях. Я написал доктору Доусону, ссылаясь на ее письмо, и напомнил ему, что говорил с ним об опасной и деликатной природе моих расследований. В разговоре с ним я не открыл ему всей правды о Лоре, а сказал только, что мое поручение имеет отношение к важному семейному делу, касающемуся мисс Голкомб. С той же осторожностью я написал ему о неприятном положении, в котором очутился в Нолсбери, и предоставил доктору самому судить, оправдывает ли мою просьбу выручить меня в городе, где я никого не знал, его прежнее гостеприимство и доверие ко мне леди, которую он прекрасно знал и весьма уважал.
Мне разрешили нанять посыльного, который мог поехать к доктору в экипаже. Таким образом, доктор, если б пожелал, мог сразу же вернуться с ним в Нолсбери. Ок-Лодж находился неподалеку от Нолсбери, не доезжая Блекуотера. Посыльный заявил, что обернется часа за полтора. Я велел ему разыскать доктора, куда бы тот ни уехал, и стал терпеливо ждать результатов, надеясь на лучший исход.
Когда посыльный уехал, было около двух часов дня. Около четырех он вернулся вместе с доктором. Доброта мистера Доусона, деликатность, с которой он счел необходимым немедленно прийти мне на помощь, просто растрогали меня! Он тут же поручился за меня, и меня отпустили.
Было четыре часа дня, когда я горячо пожимал руки доброго старого доктора на улице Нолсбери. Я был снова свободным человеком.
Мистер Доусон гостеприимно пригласил меня в Ок-Лодж с тем, чтобы я переночевал у него. В ответ я мог только сказать ему, что мое время не принадлежит мне, и просил отложить приглашение на несколько дней, когда я смогу подробно объяснить и рассказать ему все, что он был вправе знать. Мы расстались настоящими друзьями, и я сразу же направился в контору мистера Уансборо на Хай-стрит.
Необходимо было спешить.
Весть о моем освобождении на поруки безусловно еще до ночи долетит до сэра Персиваля. Если в ближайшие часы его страхи не оправдаются и я не буду в состоянии прижать его к стенке, я могу безнадежно, навсегда потерять все, чего я уже достиг. Беспринципность и бессовестность этого человека, его связи и влияние, безвыходное, отчаянное положение, в которое я мог поставить его своими расследованиями, – все заставляло меня спешить. Я не мог терять ни минуты драгоценного времени на пути к разгадке его тайны. У меня был достаточный срок для размышлений, когда я ждал мистера Доусона, и я хорошо продумал свои дальнейшие шаги. Кое-что из того, что рассказал мне разговорчивый старый причетник, хотя он и надоел мне этим, теперь припомнилось мне в новом свете. Мрачное подозрение, не приходившее мне в голову в ризнице, закралось мне в душу. По дороге в Нолсбери я был намерен обратиться к мистеру Уансборо только за справкой относительно матери сэра Персиваля. Теперь же я решил просмотреть находившуюся у него копию метрической книги приходской церкви Старого Уэлмингама.
Мистер Уансборо был у себя в конторе и немедленно принял меня.
Он был живым, общительным человеком, с румяным, обветренным лицом, похожий больше на деревенского сквайра, чем на юриста. Казалось, его и позабавила и удивила просьба, с которой я к нему обратился. Он слышал, что у отца его была копия метрической книги, но сам никогда ее не видел. До сих пор она никогда никому не была нужна. Она безусловно хранится в сейфе вместе с другими бумагами его отца. После его смерти к ним никто не прикасался.
– Очень жаль, – сказал мистер Уансборо, – что старый джентльмен не может услышать, что его драгоценная копия кому-то наконец понадобилась. Он бы с еще большим рвением предался своему любимому занятию. Каким образом вы узнали об этой копии? От кого-нибудь из местных жителей?
Я уклонялся от ответов как мог. Теперь, как никогда, необходимо было соблюдать осторожность. Лучше было не говорить мистеру Уансборо о том, что я уже просматривал подлинную книгу. Поэтому я сказал мистеру Уансборо, что занят одним семейным делом, требующим спешки. Мне необходимо сегодня же отослать некоторые справки в Лондон, и просмотр дубликата (за известную плату, конечно) даст мне возможность не ходить в Старый Уэлмингам. Я прибавил, что, если мне впоследствии снова будет нужна метрическая книга, я обращусь за этим в контору мистера Уансборо.
После этого объяснения никаких возражений против предоставления мне книги не последовало. Послали клерка принести книгу из сейфа. Через некоторое время он вернулся. Копия была совершенно такого же размера, как и подлинник, разница была только в том, что дубликат был в более нарядном переплете. Я сел за свободный письменный стол. Руки мои дрожали, голова горела – я чувствовал необходимость не выдавать своего волнения перед окружающими. Я открыл метрическую книгу.
На заглавной странице были строки, написанные выцветшими чернилами. Они гласили:
«Копия метрической книги приходской церкви в Уэлмингаме, выполненная по моему распоряжению и сверенная – запись за записью – с подлинником лично мною. Подпись: Роберт Уансборо, секретарь прихода». Под его подписью уже другим почерком было написано: «Продолжительностью с 1 января 1800 года до 13 июня 1815 года».
Я начал просматривать сентябрь 1803 года. Я нашел брачную запись человека, которого звали Уолтером, как меня. Я нашел запись о браках двух братьев. Между этими двумя записями, в самом низу страницы...
Ничего! Ни малейшего следа, ни намека на запись брака сэра Феликса Глайда и Сесилии Джейн Элстер в дубликате метрической книги не было!
Сердце мое чуть не выпрыгнуло из груди, я чуть не задохнулся от волнения. Я опять взглянул – я боялся поверить собственным глазам. Нет! Сомнений не было. Регистрации брака в книге не было. Копии записей были расположены в том же самом порядке, на тех же самых местах, что и в подлинной метрической книге. Последняя запись на одной из страниц относилась к человеку, которого, как и меня, звали Уолтером. Под нею внизу было пустое, незаполненное пространство, очевидно слишком тесное и узкое, чтобы втиснуть в него запись о браке двух братьев, которая и в копии, как и в подлиннике занимала верх следующей страницы. Этот незаполненный промежуток объяснял мне все! И в подлиннике место это пустовало с 1803 года до 1827 года, пока сэр Персиваль не появился в Старом Уэлмингаме. Именно здесь, в Нолсбери, можно было обнаружить подлог, проверив копию метрической книги, – сам подлог был совершен в Старом Уэлмингаме, в подлиннике.
Голова моя пошла кругом, мне пришлось ухватиться за стол, чтобы не упасть. Из всех подозрений, которые вызывал у меня этот отчаянный человек, ни одно не было правильным. Мысль, что он не был, вовсе не был сэром Персивалем Глайдом, что он имел столь же мало прав на свое имя, титул и поместье, как и беднейший из его рабочих, ни разу не пришла мне в голову. Сначала я предполагал, что, возможно, он отец Анны Катерик, затем думал, что, может быть, он был ее мужем, но истинное преступление этого человека лежало за пределами моей фантазии.
Низость этого подлога, размеры и дерзость этого преступления, ужасные последствия для самого преступника в случае, если бы подлог был обнаружен, – все вместе ошеломило меня. Понятны были теперь неустанная, беспрерывная тревога и беспокойство этого презренного негодяя, отчаянные вспышки безрассудного буйства, чередовавшегося с жалким малодушием, безумная подозрительность, из-за которой он упрятал Анну Катерик в сумасшедший дом и совершил страшное злодеяние против своей жены всего только на основании пустого, померещившегося ему предположения, что она, как Анна Катерик, тоже знает его тайну! Раскрытие этой тайны грозило ему в прежние времена смертной казнью через повешение, а теперь – пожизненной каторгой. Разоблачение этой тайны даже в том случае, если бы те, кто пострадали из-за его подлога, пощадили бы его и не отдали под суд, одним ударом лишало его имени, титула, поместья, общественного положения, – словом, всего того, чем он завладел обманным путем. Вот в чем заключалась его тайна, и она теперь была в моих руках! Стоило мне сказать одно слово – и он навсегда лишился бы своих земель, состояния, звания баронета. Одно мое слово – и он был бы выброшен из жизни, без поддержки, отверженный, никому не нужный. Все будущее этого человека висело на волоске, зависело от меня – и он знал это сейчас так же хорошо, как я.
