Осень - Лутс Оскар (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно .TXT) 📗
И вот теперь молодой Бенно тоже не стесняется.
— Что ты хнычешь! — восклицает он, сидя на портновском столе. — Очень возможно, что из Йорха — когда перебесится — еще толк выйдет, а не выйдет, так тоже не беда.
Умудренный жизнью старый папаша Кийр усмехается и тому, и этому, и наконец сам вставляет в разговор два-три слова:
— Ну да, вообще-то у него, поганыша, большого изъяна нет, только очень уж он вспыльчивый.
— Кого это ты называешь поганышем, неужели своего кровного сына? — спрашивает мамаша Кийр. — Он же собирается привели тебе из Таллинна целый хутор, то-то будет счастлив, если ему это удастся.
Под окном слышится громкое урчание: Бенно подцепил где-то пса и теперь с ним играет — пес голоден, а у младшего мастера в кармане имеется кое-что из съестного. К кому же собака может быть более расположена, чем к человеку, у которого есть еда в кармане?!
В это время мимо домика портного, прихрамывая, бредет мужчина, имя которого Йоозеп Тоотс. Пишущий эти строки уже запамятовал, куда именно он ковыляет, однако совершенно ясно, что юлесооский хозяин опять становится активным; а может, им движет какая-нибудь старая обида на Кийра? Бенно же, который слывет самым общительным среди паунвересцев мужеского пола, хватает Тоотса за одну полу, собака — за вторую, и таким образом они удерживают его на месте; бывалый солдат Йоозеп Тоотс ничуть не пугается, он лишь смеется своим обычным смехом: хм-хм-хм-пуп-пуп-пуп.
— Нет, зайти-то я зайду, — говорит он, — но в последнее время я что-то не встречаю своего приятеля и бывшего одноклассника Георга Аадниеля. Куда он подевался?
— Поди знай … — Бенно пожимает плечами. И, отгоняя собаку в сторону, добавляет: — Сказал, что поедет в Таллинн.
— Ах вот оно что, — юлесооский хозяин усмехается. Ну да, я уже слышал в паунвереской лавке, будто он поехал туда, чтобы себя … ну, как бы это сказать … себя повесить.
— Повесить?! — Младший отпрыск Кийров таращит глаза. — Дома-то он об этом ни словечком не обмолвился. Вроде бы собирался о земельном наделе похлопотать, мол, как бы заполучить поселенческий хутор. Насколько я знаю, о том, чтобы повеситься, и речи не было. Брехня все это — такой человек себя не повесит, скорее кому-нибудь другому накинет петлю на шею.
— Ясное дело. Черт знает, кто такую ахинею выдумал. Ежели бы Йорх и впрямь захотел себя на сук вздернуть, с чего бы ему ради этого в Таллинн ехать? Нет, нет, у твоего братца живучая и жилистая душа — уж он-то подобной глупости не выкинет; мог, конечно, где и обронить какое-нибудь словцо, просто так, шутки ради. — И, взглянув через плечо, Тоотс спрашивает: — А это ваша собака?
Нет, не их. Да и что они стали бы делать с этакой мохнатой мочалкой. Просто околачивается тут, бродячая. Или, поди знай… Может, это сам Йорх обернулся псом, если не получил земельного надела.
— Хм-хм-хм, пуп-пуп-пуп … Эти слова не мешало бы услышать, какому-нибудь паунверескому сплетнику — вот была бы потеха! А как вообще-то ваши домашние поживают?
— Вполне сносно … когда Йорха нет дома. Но стоит ему переступить порог — никому никакого покоя, поедом всех ест, считает, что все человечество — его враги. Интересно, что он там, в волостном доме, натворил? По слухам, выкинул и вовсе непристойную штуку …
— Ничего особенного там не было. — Тоотс машет рукой. — Твой брательник чуток попринимал солнечные ванны.
— Но он вроде бы разгуливал без штанов во дворе волостного дома? Вы, господин Тоотс, мне хоть и мало знакомы, но вообще-то, между нами говоря, у Йорха, я думаю, не все дома. Будь он на войне контужен, так и сомнений бы не было, но он ведь там словно за спиной старика Боженьки сидел!
— Да-а, — говорит Тоотс, растягивая слова, — такова она, жизнь на белом свете. Но… но… — он вдруг делает жест в сторону большака, — Бенно, посмотри, кто там идет!
— Кто? Где?
— Ну, там.
— Гм … — молодой человек смотрит в указанном направлении, — так это же Йорх, если не ошибаюсь. Нет, не ошибаюсь, он, собственной персоной. Подождем, пусть, подойдет к дому, небось узнаем, с какими барабанами и фанфарами его там, в Таллинне, встречали. Поначалу над ним не стоит подтрунивать не то ничего не скажет.
— А не лучше ли будет, ежели я уйду? — Йоозеп Тоотс закуривает папиросу.
— Почему же лучше? Правда, он ни ко мне, ни к вам особой симпатии не питает. Но мы и без того сразу увидим, с какими козырями он оттуда, от больших господ, возвращается. Имейте в виду, если он громко сопит, это не предвещает ничего хорошего.
Аадниель Кийр подходит ближе и — по-видимому, он уже увидел Тоотса, да и Бенно тоже, — намеревается зайти во двор с другой стороны, обогнув дом.
— Э-гей, приятель! — окликает его Бенно. — Куда это ты спешишь? Иди к нам!
— Чего ты разорался? — доносится с большака.
— Вовсе я не разорался. Иди сюда и расскажи, как в Таллинне решилось.
— Тьфу, — фыркает Георг Аадниель. — Я едва на ногах стою. Зайдемте в дом, я там все и расскажу, ежели есть что рассказывать. Здравствуй, Йоозеп! Заходи — у меня в кармане двадцать капель «вакханалиуса», выпьем-ка его с сахарной водицей. Уф, уф, ноги мои до того устали, что хоть прямо в грязь ложись не сходя с места. Входите!
— Идем, идем, раз приглашают! — торопит Бенно Тоотса. — Братишка, как видно, в сравнительно хорошем настроении. Не исключено, что ему повезло.
— Можно и войти. — Тоотс пожимает плечами. — Интересно послушать, какие такие добрые известия привез Аадниель, или же какую — как говаривал он сам в прежние времена — весть.
Собеседники входят во двор, тогда как Георг Аадниель уже плетется в дом. Если он не валяет дурака, то, похоже, и впрямь сильно устал.
— Ну так здравствуй, юлесооский законный хозяин! — посмуглевший путешественник кладет руку на плечо Тоотса, когда тот входит в дом. — В кои-то веки я и тебя повидаю.
— Меня? — Йоозеп усмехается. — Меня можно повидать в любое время, а вот тебя что-то нигде не было видно. Я только что услышал от Бенно, будто ты ездил в столицу.
— Да, — Аадниель устало опускается на стул, — это святая истина, по меньшей мере на сей раз этот недоносок сказал правду. Именно из Таллинна я сейчас и приехал.
И что же хорошенького он там услышал?
— Хорошенького! — Йорх качает головой. — Кто тебе сказал, будто я там мог услышать непременно хорошенькое? Садись, дорогой Йоозеп, это разговор длинный. Только дай мне чуточку перевести дух; даже сердце стучит, словно с цепи сорвалось.
— Ты, Йорх, назвал меня недоноском, — вмешивается в разговор младший брат, — в таком случае разреши этому недоноску спросить, не ты ли привел с собою этого страшного пса?
— Какого еще пса? Что ты несешь!
Пусть подойдет к окну и поглядит.
Георг Аадниель — хотя он и смертельно устал — подгоняемый любопытством, тащится через силу к окну.
— Да я в жизни не видал такого страшилища. — Он мотает головой. — Даже и во сне не видал.
Вот как. А он, Бенно, уже подумал было, что брат привел пса в подарок домашним.
— Помолчи, Бенно! — ворчливо обрывает сына старый глава семьи. — Пусть Йорх рассказывает, что он видел и слышал там, в дальних краях.
— Да что я мог там увидеть и услышать, — Георг снова садится на стул, — гонять кулаком ветер да решетом воду носить можно и здесь, в Паунвере, с тем же успехом, что и в Таллинне. Ик!
Только теперь, по тону школьного приятеля и по распространившемуся в помещении запаху перегара, Тоотс замечает, что Аадниель слегка подвыпил. Вдобавок к этому его платье порядком помято, волосы слиплись сосульками, а обувь испачкана, словно ею месили грязь.
— Выходит, ты так ничего и не узнал? — робко спрашивает мамаша Кийр.
— Ничегошеньки! — Сын откидывается на спинку стула. И после недолгой паузы добавляет: — Там и впрямь, была добрая дюжина капитанов и больших господ, но какой мне от этого толк? Разговор у всех один и тот же: пусть я принесу бумаги, документы; мол, такие вопросы, как выделение поселенческого надела, должны первоначально рассматриваться в местном самоуправлении. Сами же они только взвешивают принятое решение и, если найдут, что все в порядке, тогда утверждают. И все время на языке у них одно и то же, словно бы я требую для себя этот причитающийся нам надел и за свои военные заслуги! Объяснял я, объяснял, что дело обстоит вовсе не так, что этот надел пошел бы моим родителям за их погибшего сына; но ничего поумнее в ответ не услышал. Нужны бумаги, документы, доверенность, я уж не помню, что еще. И когда они мне, вдобавок ко всему, начали разъяснять, что у них среди претендующих на землю чуть ли не десять категорий или очередей, то в моей голове и вовсе все смешалось. Ох уж эти хождения и хлопоты! Да и в помещениях там до того жарко, что вся шкура взмокла. Добрых слов и вежливости хоть отбавляй, а правды и справедливости и того, чтобы вникнуть в положение человека, — этим и не пахнет. Ик!
