Я жгу Париж - Ясенский Бруно (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации txt) 📗

В узеньких облупленных улочках стоит тухлый, спертый желеобразный воздух, неподвижный и прозрачный, и вечером переламываются в нем тени фонарей, колышащиеся шатко, как гигантские водоросли.

У равви Элеазара бен Цви – пара поставленных рядом маленьких глаз, и глаза смотрят всегда вверх, бесстрастные, круглые, подобные близнецам, всегда обращенные к небу, в котором они видят какие-то ему одному понятные вещи. Глаза не видят земли, смотрят, не видя.

От неиспользования органа – орган отмирает. Равви Элеазар видит много вещей, недоступных человеческому взору, и не видит самых простых. У него одна лишь сторона: та, которая обращена к небу, а другой, обращенной к земле, просто-напросто нет.

Издавна, насколько помнят жители квартала Отель-де-Виль, равви Элеазар бен Цви жил в доме при синагоге, не покидал его никогда. Из дома есть вход прямо в синагогу, и равви Элеазар бен Цви, чтобы прочесть маарив [28], не должен переходить улицу. Улица не знает равви Элеазара, знают его лишь те, кто просил у него совета, то есть знает его весь Отель-де-Виль, ибо кто же не ходил за советом к равви Элеазару бен Цви, который мудрее всех раввинов-чудотворцев мира и на суд к которому специально приезжают в автомобилях купцы с другого берега Парижа?

Равви Элеазар бен Цви не был никогда в Париже. Приехал он сюда пятьдесят лет тому назад из своего местечка и сразу же поселился в доме при синагоге. А мудрости его в запутанных коммерческих спорах не могут надивиться парижские купцы.

У равви Элеазара бен Цви есть свой старый шамес [29], лишь он один мог бы рассказать про святую жизнь ребе.

Но шамес рассказывает неохотно и целые дни и вечера проводит под боком ребе. Шамес говорит, что ребе очень слаб, и к нему лично не допускает явившихся с любой глупостью, пока не убедится сам, что дело серьезное и что требует оно разговора с глазу на глаз. Одно не подлежит сомнению: тот, кому равви Элеазар бен Цви даст завернутую в платок свою «ксиву» [30], – хоть бы самым тяжелым страданием испытал его бог, – возвращается домой весел и беззаботен, как птичка. Потому-то дверь к ребе Элеазару закрывается редко, а у старика шамеса, когда он выходит в пятницу за покупками, всегда достаточно денег в потертом бархатном кошельке,

У равви Элеазара бен Цви пара маленьких, рядом поставленных глаз, оба – со стороны неба. Шамес говорил по секрету старому Гершелю, что ребе часто разговаривает с богом. Долго, по целым часам, бог и ребе беседуют между собою. И евреи знают: ребе может говорить с богом, когда захочет. Как будто у него с ним постоянное телефонное сообщение. Обыкновенно евреи могут звонить к богу всю жизнь и никогда не получат соединения: столько людей одновременно хотело бы к нему дозвониться. Иногда, раз в жизни, на короткое мгновение это удается еврею, и тогда надо ему поскорее изложить свою просьбу, пока кто-нибудь другой не прервет соединения.

О равви Элеазаре можно сказать, что в его распоряжении особая линия и разговаривать он может с богом в любое время, не опасаясь, что кто-нибудь ему помешает. Впрочем, равви Элеазар знает, что бог, как всякий еврей, не любит, чтобы его беспокоили, когда он занят, и равви знает уже, в какое время можно поговорить с ним на досуге. И бог питает слабость к равви Элеазару, и не было еще случая, чтобы он ему в чем-либо отказал.

Много-много лет прошло с тех пор, как узнали ребе еврея Отель-де-Виля. Сколько? Этого не помнил точно даже старый шамес.

В этот год равви Элеазар бен Цви чувствовал себя уж очень слабым, часто беседовал с шамесом о смерти и принимал лично лишь в очень исключительных случаях.

Однажды вечером шамес вернулся из города позже обыкновенного, и ребе чуть было не запоздал из-за него к ужину. Шамес был очень напуган. В городе рассказывали о какой-то ужасной болезни, которая постигла Париж. Дети портного Леви, отправившиеся на французский праздник, вернувшись, в ту же ночь умерли в ужасных страданиях. Той же ночью умерла от болей в животе жена заготовщика Симхи и еще три еврейки. С утра умерло двенадцать евреев. В городе большой переполох. Шамес, который помнил в Жмеринке холеру, видел в этом ее несомненные признаки, хоть газеты называли новую болезнь иначе. Евреи очень напуганы и собираются толпой к ребе просить у него совета.

Равви Элеазар бен Цви выслушал отчет шамеса в молчании; насколько он принял его близко к сердцу, видно уж было из того, что он не кончил ужинать. Умыв руки, он велел подать себе талес и сошел в синагогу.

В синагоге раздавались уже причитания и плач. В течение вечера умерло еще тридцать евреев. Имена передавались из уст в уста.

Ребе Элеазар долго молился, склонившись над своим молитвенником. Когда он закрыл сейфер [31] и обернулся к молящимся, лицо его было спокойное и светлое. Он велел отпраздновать завтра же свадьбу на кладбище, как это повелевает обычай во время эпидемии. Подыскали тут же на месте молодого и молодую. Мануфактурщик Ешия и шапочник Сендер принялись собирать для молодой приданое.

Свадьбу отпраздновали на следующий день на кладбище Баньо в присутствии евреев всего Отель-де-Виля. Молодых проводили домой.

В ту же ночь молодая умерла с признаками заразы. Шамес, к которому прибежали с этой новостью испуганные евреи, долго не решался сообщить ее ребе. В конце концов, опасаясь, что ребе все равно сам узнает о ней в синагоге, он с большими предосторожностями дал ему понять, в чем дело. Ребе Элеазар не сказал ничего, но лицо его, цвета его молочной бороды, стало еще белее, и шамес заметил, что эта плохая примета произвела на ребе большое впечатление.

В синагоге причитали громче вчерашнего. В течение дня умерло еще шестьдесят евреев. В том числе все женщины, омывавшие вчерашних покойников. Умерло также двенадцать евреев из «траурного общества», которые ходили навещать семьи покойников, сидящие шиве [32]. В Париже, как говорили, люди тысячами умирали на улицах.

Всю ночь длилась в синагоге служба, прерываемая появлением новых вестников распространившейся заразы. Каждую минуту кто-нибудь из молящихся узнавал о случае заразы в своем собственном доме и, причитая, выбегал из синагоги.

Ревностно молился до утра старый ребе Элеазар, сгорбившись над своим молитвенником. К утру он уже с трудом держался на ногах, и шамес с синагогальным служкой должны были проводить его под руки наверх.

Весь следующий день равви Элеазар бен Цви провел взаперти в своей комнате и запретил шамесу допускать к себе кого бы то ни было. На лестнице с плачем толпился народ. Бледный шамес, приложив к губам палец, охранял дверь. Он хорошо знал, что ребе разговаривает сейчас с богом и что ему нельзя в этом мешать.

Поздно вечером ребе позвал к себе шамеса и велел сообщить новости. Известия были ужасающие. За день умерло еще сто тридцать евреев. Трупы валялись по квартирам неомытые, так как все женщины, омывающие умерших, поумирали. Семьи покойников сидели шиве голодные, потому что навещавшие их члены траурных обществ все вымерли. Семьи, сидящие шиве, вымирали поочередно. В состоявшем из десяти лиц семействе заготовщика Симхи, жена которого умерла в первую же ночь, девять человек уже погибло, и шиве сидит только последний.

Ребе в молчании покачивал головой, слушая ужасный отчет шамеса. Потом он велел подать себе талес и сошел в синагогу. Шамес побежал за ним по обязанности и из любопытства.

Когда ребе Элеазар вошел в синагогу, в ней мгновенно воцарилась полная тишина. Все знали, что ребе весь день разговаривал с богом и что он пришел сказать что-то важное. Все взоры устремились в его сторону.

Став на ступеньку алтаря, равви Элеазар бен Цви обернулся лицом к народу и начал говорить торжественным голосом законодателя:

– Бог открыл глаза мои и разрешил мне прочесть в книге своего гнева «пикуах нефеш» [33]. На все время заразы евреи освобождаются от сидения шиве по своим покойникам, равным образом как и от ритуального погребения их. На время заразы трупы, без предварительных обрядов, будут зашиваться в холст и вывозиться на кладбище. Бог испытывает нас тяжело, и только одна молитва может его умилостивить. Малах гамавет [34] вошел в наши дома, и дверей наших не защитила мезузе [35]. Дома, которых он коснулся, будут нечисты в продолжение сорока дней и подлежат оставлению. Молитесь и просите милости.