Модеста Миньон - де Бальзак Оноре (лучшие книги без регистрации .TXT) 📗

Письмо это произвело действие подобно булыжнику, свалившемуся на хрупкий тюльпан. Как не походил этот поэт в чине советника, состоящий на жалованье в министерстве, получающий пенсию, домогающийся орденской ленточки и окруженный поклонением дам Сен-Жерменского предместья, как не походил он на забрызганного грязью мечтателя, который печально и задумчиво шагает по набережной, изнемогая от трудов, и возвращается в свою мансарду, переполненный поэтическими образами! Но Модеста все же поняла, что завистливый издатель, имевший обыкновение говорить: «Я создал Каналиса! Я создал Натана!» — насмехается над ней. К тому же она вновь перечла стихи Каналиса, написанные неискренне, но чрезвычайно увлекательно. Они требуют хотя бы краткого разбора, иначе читатель не поймет, почему Модеста так увлекалась ими.

Каналис отличается от Ламартина, главы романтической школы, вкрадчивостью сиделки, предательской нежностью и восхитительной отделкой формы. Если глава школы своим мощным клекотом напоминает орла, то Каналиса можно сравнить с бело-розовым фламинго. Женщины в нем видят верного друга, хранителя их тайн, выразителя их мечтаний, толкователя их сокровенных чувств. Широкие поля, оставленные Дориа в последнем издании Каналиса, были испещрены заметками и признаниями Модесты, которой была близка мечтательная и нежная душа поэта. Каналис не владеет даром яркого изображения, он не умеет вдохнуть жизнь в свои творения, но зато он может успокоить беспричинные страдания, подобные тем, что терзали Модесту. Он говорит с девушками на их языке, он врачует боль самых мучительных ран, он умеет утишить стоны и даже рыдания. Его талант не вернет больных к жизни прекрасным словом, не оживит их сильным чувством, он лишь твердит им благозвучным голосом, которому невольно веришь: «Я так же несчастлив, как и вы, я так понимаю вас, придите ко мне, поплачем вместе на берегу этого ручья, под этими ивами...» И представьте, люди идут к нему, слушают его пустые и звучные стихи, похожие на колыбельную песню, которой кормилица убаюкивает дитятю. Каналис, напоминающий в этом отношении Нодье, чарует вас наивностью, столь естественной у прозаика и столь наигранной у поэта, чарует своим изяществом, улыбкой, увядающими в каждой строчке цветами, своей примитивной философией. Он не хуже попугая подражает лепету младенца и посему может вернуть вас в долину иллюзий. Люди безжалостны к орлам, они требуют от них блеска, чистоты алмаза и предельного совершенства, а Каналисам прощают все, удовлетворяясь их медной сиротской монеткой. Каналис кажется добродушным, а главное, человечным. Ужимки поэта романтической школы ему удаются так же хорошо, как удаются уловки притворства женщине, которая умеет разыгрывать удивленную простушку, юную девушку, жертву или оскорбленного ангела. Перечитав стихи Каналиса, Модеста вновь испытала прежнее впечатление и прониклась доверием к этой душе, к этому лицу, такому же восхитительному, как у Бернардена де Сен-Пьера [41]. Она не поверила издателю. Итак, в начале августа она написала следующее письмо Каналису — этому Дорa [42] в рясе, ибо Каналис также считается одной из ярчайших звезд в плеяде современных поэтов.

«Г-ну де Каналису.

Десятки раз мне хотелось написать вам, сударь. Зачем? Вы угадаете и сами: чтобы сказать вам, как безмерно я ценю ваш талант. Бедная девушка, провинциалка, одна-одинешенька в своем уголке, все счастье которой заключается в чтении ваших стихов, выражает вам свое восхищение. От «Ренэ» [43] я пришла к вам. Меланхолия ведет к мечтательности. Сколько женщин, преклоняясь перед вами, посвящали вас в свои тайные думы. Могу ли я надеяться, что вы заметите меня в этой толпе? Не затеряется ли среди надушенных записок, которыми вас осыпают, клочок бумаги с этими строками, куда я вложила все свое сердце? Должно быть, я покажусь вам скучнее прочих, ведь я хочу остаться для вас неизвестной и все же прошу у вас полного доверия, словно мы с вами знакомы уже долгие годы.

Ответьте мне, я надеюсь на вашу доброту. Не обещаю открыть вам свое имя, но кто знает? Что я могу еще добавить? Прошу вас, поверьте, сударь, что мне нелегко было вам написать, и разрешите мне протянуть вам руку, руку искреннего друга. Преданная вам

Если вы соблаговолите мне ответить, пишите, пожалуйста, по адресу: Гавр, г-же Ф. Коше, до востребования».

Любая девушка, романтична ли она или нет, легко себе представит, в каком волнении провела Модеста все последующие дни.

В воздухе проносились языки пламени. Листва деревьев сверкала и переливалась, как оперение птиц. Модеста перестала ощущать свое тело, она как бы растворялась в природе, земля уходила у нее из-под ног. Благословляя почту и почтальонов, она мысленно следила за странствованием своего письма и чувствовала себя счастливой, как бывают счастливы в двадцать лет, впервые осуществив задуманное. Она была во власти увлечения, как средневековая «одержимая» во власти злого духа. Она представила себе квартиру, кабинет поэта, видела, как он распечатывает письмо, и строила миллион предположений.

Познакомив вас бегло с поэзией Каналиса, нарисуем и портрет самого поэта. Каналис сухощав, невысок ростом, осанка у него самая аристократическая, он брюнет, лицо у него удлиненное, что называется «лошадиное»; голова немного мала, как у многих людей, которые не столь горды, сколь тщеславны. Он любит роскошь, блеск, величие. Богатство ему особенно необходимо. Кичась своим дворянством не менее, чем талантом, он поубивал всех своих предков на поле чести, желая выиграть в глазах современников. В сущности, род Каналисов не может идти ни в какое сравнение с такими родами, как Наваррены, Кадиньяны, Гранлье и Негрепелисы. И все же сама природа, казалось, помогала честолюбцу Каналису. Как и подобает поэту, у него сверкающие восточные глаза, в манерах чувствуется вкрадчивая мягкость, голос звучен, но притворство, вошедшее в его плоть и кровь, сводит на нет все эти достоинства. Он комедиант, но комедиант искренний. Его походка чрезвычайно изящна, но только потому, что он немало потрудился над ней. Своим красноречием он тоже обязан себе. Он так привык рисоваться, что всегда умеет принять живописную позу. Эти недостатки уживаются в нем с известным великодушием и даже рыцарством, но он не рыцарь, а скорее искатель приключений. У Каналиса недостанет веры, чтобы стать Дон-Кихотом, но он слишком возвышен, чтобы пренебрегать идеальной стороной вещей. Его поэтический дар изливается при всяком удобном и неудобном случае, что весьма вредит самому поэту, ибо он не лишен ума, но постоянное желание блистать мешает этому уму проявиться во всей его широте. Каналис раб своей славы, а жаждет стать ее господином. Таким образом, личность этого человека, как оно случается нередко, находится в полном противоречии с его творчеством. Эти стихи, спокойные, чистые, как скованное льдом озеро, эта ласкающая, женственная поэзия, вкрадчивая, наивная, полная нежности, созданы маленьким честолюбцем, чванливым, затянутым во фрак аристократом с манерами дипломата, мечтающим о политической карьере, надушенным мускусом, претенциозным, жаждущим богатства, необходимого для его честолюбивых планов, человеком, которого уже испортил успех с его двумя обычными венками: лавровым и миртовым. Герой Модесты получал в год двадцать пять тысяч ливров: восемь тысяч франков жалованья, три тысячи пенсии, две тысячи от Академии и тысячу экю дохода с родового поместья де Каналисов; правда, некоторую сумму приходилось затрачивать на поддержание захудалой усадьбы, но в общем он имел пятнадцать тысяч франков годового дохода плюс десять тысяч франков, которые в среднем приносило издание его стихов. Эта сумма казалась ему в то время недостаточной, так как он тратил сверх нее еще пять — шесть тысяч франков. Но королевская казна и секретные фонды министерства неизменно покрывали этот дефицит. Ко дню коронования Каналис написал гимн и получил в благодарность серебряный сервиз. Он заранее отказался от всякого денежного вознаграждения, говоря, что представители рода Каналисов обязаны воспевать короля Франции. «Рыцарь-король» [44] улыбнулся и заказал у Одио этот дорогой подарок, представлявший как бы перифразу следующей строфы из «Заиры»: