Адская бездна. Бог располагает - Дюма Александр (книги онлайн бесплатно серия .TXT) 📗
– Вы знаете сами, – сказал Гамба. – Вы и теперь уже моя кузина, но… но…
– Мы обо всем этом поговорим, когда вы вернетесь, – перебила Гретхен. – Но уезжайте веселым и не сомневайтесь: я очень часто буду вас вспоминать.
– Прощайте, – сказал Гамба.
И он скорчил такую смущенную гримасу, что Гретхен не могла этого не заметить.
– Что с вами? – спросила она.
– А то, – вздохнул бедняга, – что настала пора мне вас покинуть, а я бы так желал получить у вас что-нибудь на память!
– Что же?
– О, да ничего, то есть что вам угодно: хоть просто травинку, сорванную вами.
– Нет! – отрезала она, мрачнея. – Никаких цветов и трав. Это принесло бы нам несчастье. Цветы ненавидят меня, а я их…
– Значит, вы мне ничего не дадите? – вздохнул опечаленный цыган.
– Да нет, кое-что я вам все-таки дам.
– Правда? – шепнул Гамба.
– Поцелуйте меня, кузен.
Гамба пылко приложился своими влюбленными устами к смуглым щекам пастушки.
– Гром и молния! Ну и хорошо же мне! – закричал он со слезами на глазах.
И, набросившись на коз, он перецеловал их всех одну за другой.
– Прощайте, – говорил он им, – да, вы тоже прощайте. Вы добрые. Вы подали своей хозяйке пример и показали, что полюбить меня не так уж и трудно.
Он повернулся к Гретхен:
– До свидания. Покончим на этом. Ничего лучше мы все равно не придумаем. Я увезу ваш подарок с собой. Он мне нравится еще больше, чем травинка. Прощайте… До скорой встречи!
Он бросился бежать со всех ног и мчался так, пока не скрылся из глаз Гретхен.
А та осталась стоять в раздумье.
«Это честный парень, – говорила она себе. – Он вернется. Быть любимой? Хочу ли я этого, да и могу ли? Неважно, зато при надобности на него можно положиться, теперь я уже не буду одна, если потребуется защитить дочку моей милой Христианы».
XXV
Любовь, весьма похожая на ненависть
Самуил сдержал слово, данное Юлиусу: он устроил Фредерику и г-жу Трихтер в одном из покоев посольского особняка, сам же расположился в комнате по соседству со спальней больного.
Итак, они не покинули Юлиуса.
Граф фон Эбербах прошел через все возможные муки, перемежаемые краткими часами облегчения. Несколько раз Самуил совсем было терял надежду, что больной выживет, потом недуг, казалось, отступал, побежденный, потом снова брал верх…
Целую неделю Юлиус пролежал в кровати, воскресая к утру, погибая по вечерам.
На восьмой день стало заметно существенное улучшение.
В тот день должен был состояться, уже в третий раз, консилиум четырех или пяти знаменитых докторов, каких всегда можно отыскать в Париже.
Часовая стрелка только что перешла за полдень. В комнате больного Фредерика, склонясь к его изголовью, поила графа целебным настоем из чашки.
Самуил наблюдал, сидя в ногах постели. Только ли состояние пациента было предметом его наблюдений?
Юлиус возвратил Фредерике чашку, поблагодарив ее взглядом, полным умиления.
– Так что же? – спросила она. – Как вы находите, это хорошее средство? Оно помогает? Вам лучше?
– Да, – отвечал граф фон Эбербах, – это хорошо, как все, что исходит от вас. Но больше всего мне помогает не ваш отвар, а ваше присутствие. Будьте покойны, вы меня вылечите. Входя сюда, вы несете с собой все радости жизни. За один день вы нашли средство дважды спасти меня. Я буду жить хотя бы затем, чтобы не пропало даром столько трогательных забот. Мне кажется, я из одной благодарности должен, просто обязан воскреснуть.
– Не разговаривайте так много, – попросила его Фредерика, – а главное, не тратьте сил на то, чтобы так все преувеличивать.
А Самуил все не спускал с них глубокого, непроницаемого взгляда, что был так ему свойствен.
В это мгновение появился Лотарио.
Он холодно, сурово приветствовал Фредерику, не менее церемонно ответившую ему реверансом. Потом он пожал руку своему дяде и, подойдя к Самуилу, что-то шепнул ему на ухо.
– А! – громко отозвался Самуил. – Это пришли врачи, которых мы ожидали.
– Зачем ты снова их пригласил? Чтобы попусту нас беспокоить? – промолвил Юлиус. – Я не доверяю никому, кроме тебя, и твоих забот мне вполне хватит. Впрочем, сейчас они еще и опоздали: я уже здоров.
– Я их и позвал, чтобы они мне это подтвердили.
– Раз уж они здесь, пусть их приведут, – сказал Юлиус, – и покончим с этим.
– Я выйду, – сказала Фредерика.
И она направилась было к двери.
– Нет, останьтесь, – сказал Юлиус. – Я хочу, чтобы вы остались. Вы и есть мое здоровье: если вас здесь не будет, они меня сочтут совсем больным и замучают скучнейшими предписаниями.
– Хорошо, – сказала Фредерика, – я пристроюсь здесь.
Она отошла и преклонила колена на молитвенной скамеечке, полускрытая складками полога.
Самуил растворил двери и пригласил врачей войти.
Он описал им, как за последние дни развивалась болезнь Юлиуса – все то, что происходило с пациентом со времени их предыдущего визита. Затем они сами принялись расспрашивать и осматривать своего подопечного.
Прошло около получаса, и доктора вместе с Самуилом отправились в гостиную, чтобы посоветоваться.
Фредерика и Лотарио остались у постели больного одни.
С минуту продолжалось молчание. Юлиус задумчиво переводил взгляд то на молодого человека, то на девушку.
– Фредерика! – окликнул он.
Она поднялась с молитвенной скамеечки и бросилась к нему.
– Ну как? У них был довольный вид? – спросила она.
– О, сейчас речь совсем о другом, – отвечал Юлиус. – Обо мне и моей болезни мы имеем возможность говорить целый день. Но коль скоро мы остались втроем и нас никто не слышит, мне надо с вами объясниться по поводу того, что у меня на сердце.
– О чем вы? – пробормотала Фредерика.
– Я хочу спросить вас обоих, дети мои, что вы имеете друг против друга.
– Что я имею против господина Лотарио? – в смущении повторила Фредерика.
– Ну, я ровным счетом ничего не имею против мадемуазель Фредерики, – отчеканил Лотарио весьма холодно.
– Я помню времена – с тех пор прошло не больше десяти дней, – когда, мельком увидев Фредерику всего один раз, Лотарио отзывался о ней с самым восторженным восхищением. Узнать ее поближе, говорить с ней, хотя бы увидеть ее было недостижимой мечтой. Что ж, милый Лотарио, теперь она здесь, ты видишь ее, говоришь с нею. И, вместо того чтобы сиять от восторга, ты стал угрюм, выходишь из комнаты, когда она входит, держишься так замкнуто, что это походит на враждебность. Какое зло она тебе причинила? Она заботилась обо мне, вылечила меня. И так-то ты стараешься ей за это отплатить? Так-то ты меня любишь?
– Вы заблуждаетесь, любезный дядюшка, – сказал Лотарио. – Я по-прежнему нахожу мадемуазель Фредерику очаровательной, милой и прекрасной, и то добро, что она сделала и продолжает делать для нас все эти дни, разумеется, не могло вызвать у меня охлаждения к ней. Но все это не основание досаждать ей своим восхищением, что было бы совсем неуместно.
– В твоей сдержанности заметно нечто большее, чем простая скромность, – настаивал Юлиус. – Наверняка между вами что-то произошло.
– Ничего не произошло, я вам клянусь.
– Решительно ничего, – подтвердила Фредерика.
– Да и Фредерика обходится с тобой не так, как со всеми прочими. Она, такая добрая, улыбчивая, сердечная, при тебе чувствует себя не в своей тарелке, как и ты при ней. Даже в эту самую минуту вы напрасно стараетесь выглядеть непринужденно, что один, что другая. И думаете, что вы преуспели в этом? Отнюдь! Вы обуздываете свои чувства, скрывая их под маской спокойного достоинства. Но в глубине ваших душ происходит нечто такое, что вы прячете от меня. Ну же, дети мои, это ведь нехорошо для меня в моем состоянии: я же люблю вас обоих, каково мне делить свое сердце на две половинки? За всем этим, верно, кроется какое-то недоразумение. Вы прямо сейчас же, в моем присутствии объяснитесь и помиритесь. Итак, сию минуту расскажите мне все, что случилось с вами.
