Атлант расправил плечи. Часть III. А есть А (др. перевод) - Рэнд Айн (лучшие книги онлайн TXT) 📗
Он обошел тепловоз спереди и взглянул на буквы «ТТ». Потом рухнул на рельсы и, всхлипывая, распростерся перед тепловозом, меж тем как невозмутимый луч прожектора продолжал неподвижно смотреть в непроглядную ночь.
Звуки Пятого концерта Ричарда Халлея струились из-под его пальцев за окно и плыли в воздухе над огнями долины. Это был гимн торжеству. Ноты воспаряли, воплощая собой самое подъем, были сутью и формой движения вверх, казалось, в них слились все человеческие деяния и замыслы, порожденные мечтой взлететь. То было восхождение звука, вырвавшегося на свободу. Он будто освобождал пространство от всякой скованности, оставляя лишь радость усилий, не ведающих никаких препятствий. Лишь слабый отзвук в музыке напоминал о том, от чего она избавилась, но преобладал тон радостного открытия, что нет никаких мерзостей и страданий, нет и никогда не должно быть. Это была песнь чудесного освобождения.
Огни долины падали светлыми пятнами на все еще не сошедший снег. Он лежал на гранитных уступах, на толстых лапах сосен. Но обнаженные веточки берез чуть поднимались вверх, словно в обещании скорого появления весенней листвы.
На склоне горы светился прямоугольник света, это было окно Мидаса Маллигана. Мидас Маллиган сидел в своем кабинете за письменным столом, перед ним лежали карта и лист бумаги с колонкой цифр. Он составлял перечень активов своего банка и разрабатывал план будущих вложений. Записывал возможные транши: «Нью-Йорк — Кливленд — Чикаго… Нью-Йорк — Филадельфия… Нью-Йорк…»
Другим источником света, оживлявшим дно долины, было окно дома Даннескъёлда. Кэй Ладлоу сидела перед зеркалом, задумчиво разглядывая оттенки грима в старой коробке. Рагнар Даннескъёлд лежал на диване, читая Аристотеля: «…поскольку эти истины верны в отношении всего сущего, а не для отдельных вещей. И все люди используют их, в силу того, что они верны, потому что верны… Ибо каждый, понимающий в сущностях должен руководствоваться тем, что общие принципы не есть гипотеза… Очевидно, что такие принципы выражают единственную истину. Продолжим: в чем заключается подобный принцип? А заключается он в том, что одно и то же свойство не может одновременно и в равной мере характеризовать и не характеризовать предмет…»
Еще одно светящееся окно было окном кабинета судьи Наррангасетта. Судья сидел за столом, свет лампы падал на старинный документ. Он помечал и правил противоречия в его формулировках, некогда ставшие причиной его краха. Сейчас он был занят тем, что добавлял к нему новую оговорку: «Конгресс не должен принимать законов, ограничивающих свободу производства и торговли…»
В лесу светился прямоугольник окна дома Франсиско д’Анкония Франсиско лежал на полу перед пляшущими языками пламени, завершая чертеж своей плавильни. Хэнк Риарден и Эллис Уайэтт сидели у камина.
— Джон будет изобретать новые локомотивы, — говорил Риарден, — а Дагни руководить первой железной дорогой между Нью-Йорком и Филадельфией. Она…
Услышав следующую фразу, Франсиско резко вскинул голову и рассмеялся; это был радостный смех, смех победы и свободы и избавления. Они не могли слышать музыку Пятого концерта Халлея, парящую где-то в вышине, но смех Франсиско был под стать ее звукам. Раздумывая над этой фразой, Франсиско представлял себе лучи весеннего солнца на открытых лужайках перед домами по всей стране, искры электродвигателей, блеск стали в растущих каркасах новых небоскребов, глаза молодежи, глядящие в будущее уверенно и бесстрашно.
Вот та самая фраза, которую произнес Риарден:
— Она, конечно же, попытается разорить своими расценками на грузовые перевозки, но я смогу держать удар.
На самом высоком из досягаемых уступов горы виднелось слабое мерцание: отблеск звезд на волосах Джона Голта. Он стоял, глядя не на долину внизу, а на темный мир за ее пределами. Рука Дагни лежала на его плече, и ветер переплетал их волосы. Дагни знала, почему он захотел пойти в горы, почему остановился именно здесь и о чем задумался. Знала, какие слова он произнесет, и знала, что услышит их первой.
Они не видели мира за горами, там были лишь пустота и безжизненные скалы, но за этой темнотой скрывался лежащий в руинах континент: дома без крыш, ржавеющие трактора, темные улицы, заброшенные рельсы. Однако вдалеке, на краю земли, ветер колыхал легкое пламя, вызывающе упорное пламя Факела Уайэтта, оно трепетало, исчезало и вспыхивало снова, его невозможно было погасить.
Казалось, оно напряженно ждет тех слов, которые Джон Голт должен был теперь произнести.
— Путь расчищен, — сказал Голт. — Мы возвращаемся в мир.
Он поднял руку и начертал в пространстве над разоренной землей символ доллара.
Об авторе
Моя частная жизнь есть квинтэссенция моих романов; мое отношение к творчеству выражается фразой: «И я это всерьез». Я всегда жила в соответствии с той философией, которую представляю в своих книгах, — она определяла мои поступки и действия моих персонажей. Конкретика в романах разная, абстракции одни и те же.
В девятилетнем возрасте я решила стать писательницей, и все, что делала, было посвящено этой цели. Я американка по выбору и убеждению. Я родилась в Европе, но приехала в Америку, потому что эта страна была основана на моральных принципах, созвучных моим, и была единственной страной, где писатель чувствует себя свободным. Я приехала сюда одна, окончив европейский университет. Я пережила тяжелые времена, зарабатывая на жизнь случайными работами, пока не смогла добиться финансового успеха литературным трудом. Никто не помогал мне, и я никогда не считала, что кто-то должен мне помогать.
В университете основным моим предметом была история, предметом особого интереса — философия; первая давала знания о человеческом прошлом для будущего писательства; вторая помогла достичь объективного определения ценностей. Я обнаружила, что первую можно выучить, но вторую нужно создать самой.
Насколько себя помню, я всегда была последователем той философии, которой верна и теперь. За годы я выучила многое и расширила свое познание о частностях, характерных проблемах, определениях, приложениях — и намерена расширять его дальше — но никогда не меняла своих принципов. Моя философская концепция основана на представлении о человеке как героическом существе, нравственно оправданной целью жизни которого является собственное счастье, самой благородной деятельностью — созидательный труд, а бесспорным абсолютом — разум.
Единственным философом, долг перед которым я могу признать, является Аристотель. Я категорически не согласна со многими аспектами его философии, но его определение законов логики и методов человеческого познания фундаментальны для культуры, потому некоторые разночтения несущественны. Я отдаю ему должное в заглавиях трех частей романа «Атлант расправил плечи».
Я знала, какие черты характера хочу найти в мужчине. Я встретила такого мужчину, мы состоим в браке двадцать восемь лет. Моя признательность ему отразилась в посвящении. Его имя Фрэнк О'Коннор.
Всем читателям, которые прочли «Первоисточник» и задавали мне много вопросов о расширенном толковании изложенных в нем идей, хочу сказать, что отвечаю на их вопросы в данном романе и что «Первоисточник» был всего лишь прелюдией к роману «Атлант расправил плечи».
Надеюсь, никто не скажет мне, что людей, о каких я пишу, не существует. То, что эта книга написана и опубликована, служит доказательством того, что они есть.
