Самая удивительная повесть в мире и другие рассказы - Киплинг Редьярд Джозеф (читать книги онлайн без сокращений TXT) 📗
— Могу ли я пригнать лошадь к сахибу, не испугав её? — повторил Маугли, слегка возвысив голос. — Что может быть легче, если бы только она не была привязана.
— Отвяжите лошадь! — крикнул Миллер груму. И как только постромки упали на землю, огромный чёрный конь-австралиец поднял голову и навострил уши.
— Осторожно! Я не хочу, чтобы ты загнал её в лес, — сказал Миллер.
Маугли продолжал стоять, пристально смотря в огонь, в позе того молодого бога греков, которого так любят описывать в новеллах. Лошадь вздрогнула, подняла заднюю ногу, убедилась, что она свободна от пут, быстро подбежала к своему господину и, слегка вспотевшая, положила свою голову ему на грудь.
— Она пришла добровольно. Мои лошади всегда так делают! — вскричал Гисборн.
— Посмотри, не потная ли она, — сказал Маугли.
Гисборн провёл рукой по влажному боку лошади.
— Довольно, — сказал Миллер.
— Довольно, — повторил Маугли, и горное эхо повторило это слово.
— Это что-то невероятное! — сказал Гисборн.
— Нет, это только удивительно, очень удивительно. И вы все ещё не понимаете, Гисборн?
— Да, сознаюсь, не понимаю.
— Ну ладно же, я вам не буду рассказывать. Он ведь говорил, что когда-нибудь он вам расскажет сам. Было бы жестоко, если бы я предупредил его. Но я не понимаю, как он не умер. А теперь слушай, ты.
Миллер повернулся к Маугли и заговорил с ним на туземном наречии.
— Я начальник всех лесов в Индии и в других странах до берегов Чёрных вод. Я даже не знаю, сколько людей подвластны мне — может быть, пять тысяч, а может быть, десять. Ты должен будешь не блуждать где попало и гонять зверей ради спорта или напоказ, но служить мне, как я прикажу тебе, я, начальник всех лесов, и жить в лесу, как лесной сторож; должен будешь выгонять деревенских коз, когда не будет распоряжения о том, что они могут пастись в лесу, и пускать их, если это будет позволено; держать в повиновении, как ты это умеешь делать, кабана и нильгаи, когда их станет слишком много; рассказывать Гисборну-сахибу о том, как и где передвигаются тигры и какая дичь водится в лесах, а потом подстерегать и предупреждать все лесные пожары, потому что ты скорее, чем кто-либо, можешь заметить это. За это ты будешь каждый месяц получать жалованье серебром, а потом, когда ты обзаведёшься женой и домашним скотом и у тебя, может быть, будут дети, тебе назначат пенсию. Ну, что же ты скажешь?
— Это как раз то, что я… — начал Гисборн.
— Мой сахиб говорил мне сегодня утром об этой службе. Я целый день бродил сегодня один и размышлял об этом. Я буду служить только в этом лесу и ни в каком другом, вместе с Гисборном-сахибом и ни с кем другим.
— Пусть будет так. Через неделю будет официальное уведомление с гарантией пенсии. А потом ты выстроишь себе хижину там, где укажет тебе Гисборн-сахиб.
— Я как раз хотел поговорить с вами об этом, — сказал Гисборн.
— Мне не надо было ничего говорить после того, как я увидел его. Не может быть лучшего сторожа, чем он. Он просто чудо природы. Я говорю вам, Гисборн, что когда-нибудь и вы в этом убедитесь. Знайте только, он брат по крови каждому зверю в лесу.
— Я бы лучше себя чувствовал, если бы мог понять это.
— В своё время и поймёте. Я скажу вам только, что всего раз за все время моей службы, а я служу уже тридцать лет, я встретил юношу, который начал так же, как этот. Но он умер. Иногда приходится слышать о них в официальных рапортах, но все они рано умирают. Этот человек остался жить, и он является анахронизмом, потому что он относится к людям, жившим до каменного века. Взгляните-ка, ведь это самое начало человеческой истории — это Адам в раю, и нам не хватает только Евы. Нет! Он старше этой детской сказки, как лес старше самих богов. И знаете, Гисборн, я снова сделался язычником, и это уже навсегда.
Весь долгий вечер Миллер курил не переставая и задумчиво смотрел во мрак ночи, бормоча различные цитаты, между тем как с лица его не сходило выражение изумления.
Он ушёл в свою палатку, но скоро вышел из неё в величественном красном халате, и последние его слова, обращённые к лесу среди глубокой полуночной тишины, были следующие:
— Теперь я знаю, что кто бы я ни был, христианин или язычник, я никогда не постигну всех тайн леса!
Спустя неделю, в полночь, Абдул-Гафур, пепельно-бледный от ярости, стоял в ногах кровати Гисборна и шёпотом умолял его встать.
— Вставай, сахиб! — бормотал он. — Вставай и возьми своё ружьё. Моя честь погибла. Встань и убей его, пока никто не видит моего стыда.
Лицо старого слуги так изменилось, что Гисборн смотрел на него в полном недоумении.
— Вот почему этот пария из джунглей помогал мне убирать стол сахиба, носить воду и ощипывать дичь. Они убежали вместе, несмотря на все мои побои, а теперь они сидят, окружённые его дьяволами, которые унесут её душу в ад.
Он подал ружьё Гисборну, который взял его ещё не твёрдой со сна рукой, и повёл его за собой на веранду.
— Они там в лесу, на расстоянии одного выстрела от дома. Подойдём осторожно к ним поближе.
— Но в чем дело? Почему ты так встревожен, Абдул?
— Тут не один Маугли с его дьяволами, а моя собственная дочь, — сказал Абдул-Гафур.
Гисборн свистнул и пошёл за ним следом. Он знал, что недаром Абдул-Гафур бил по ночам свою дочь и недаром Маугли помогал в домашнем хозяйстве человеку, которого он сам, каким бы там ни было способом, уличил в воровстве. Лесная любовь возникает быстро.
В лесу раздавались звуки флейты, которые могли быть песнью блуждающего лесного бога, а когда они приблизились, послышался шёпот. Тропинка выходила на полукруглую полянку, окаймлённую высокой травой и деревьями. В центре её, на стволе упавшего дерева, повернувшись спиной к подошедшим, сидел, обняв за шею дочь Абдул-Гафура, Маугли, увенчанный свежей короной из белых цветов, и играл на примитивной бамбуковой флейте, а четыре огромных волка торжественно танцевали на задних лапах под эту музыку.
— Это его дьяволы, — шепнул Абдул-Гафур.
Он держал в руке пачку патронов. Звери взяли протяжную дребезжащую ноту и тихо улеглись, сверкая зелёными глазами, у ног девушки.
— Ты видишь теперь, — сказал Маугли, отложив в сторону флейту, — что тебе нечего бояться. Я ведь говорил тебе, моя храбрая малютка, что в этом нет ничего страшного, и ты мне поверила. Твой отец говорил, — ах, если бы ты только видела, как они гнали твоего отца через весь лес, не разбирая дороги! — твой отец говорил, что это дьяволы, но, клянусь Аллахом, твоим Богом, я не удивляюсь, что он так думал…
Девушка засмеялась переливчатым смехом, и Гисборн услышал, как Абдул-Гафур заскрежетал немногими оставшимися у него во рту зубами. Это была совсем не та девушка, которую Гисборн едва замечал, когда она попадалась ему навстречу, скользя по двору, молчаливая и вся закутанная в одежды, это была женщина, расцветшая в одну ночь, как орхидея раскрывается за один час влажной жары.
— Ведь все они товарищи моего детства и мои братья, дети той матери, которая вскормила меня своими сосцами, я тебе уже рассказывал об этом, когда мы были за кухней, — продолжал Маугли. — Это дети отца, который лежал у входа в пещеру между нами и холодом, когда я был маленьким голым ребёнком. Смотри, — один из волков поднял свою серую морду и стал тереться ею о колени Маугли, — мой брат знает, что я говорю о них. Да, когда я был маленьким ребёнком, он тоже был детёнышем, и мы вместе с ним катались по земле.
— Но ведь ты говорил, что ты родился от человека, — заворковала девушка, прижимаясь к его плечу. — Ведь ты же родился от человека?
— Да, я сказал это! Я это знаю потому, что все моё сердце в твоей власти, моя малютка.
