Необходима осторожность - Уэллс Герберт Джордж (е книги .TXT) 📗
– А что если он так и не продаст своих велосипедов? – заметил как-то Эдвард-Альберт, свистя на свой манер. – Если ему не позволят там, в Моттискомбе? Славная получится история.
Так оно и было. Баффин уехал в Моттискомб, и звезда Берлибэнков никогда уже больше не всходила над горизонтом Эдварда-Альберта. Во всяком случае, успех не сопутствовал их начинаниям. Видимо, Берлибэнк и Сын слишком израсходовались на подержанные автомобили, прежде чем узнали о применении стандартов в массовом производстве.
Эдвард-Альберт наблюдал этот взрыв предприимчивости сперва с завистливым неодобрением, когда думал, что затея может увенчаться успехом, а потом с тем чувством злорадства («Я ведь говорил!»), которое представляет собой одно из утонченнейших наших наслаждений в этой юдоли печали и Слез.
Но одобрение умственных способностей Баффина со стороны м-ра Майэма, хоть и недолго продолжавшееся, глубоко поразило нашего героя. В этом было что-то суетное. Казалось бы, м-р Майэм должен стоять выше всякой суеты. Во всяком случае, он прекрасно выпутался, так же, как и Нэтс… Тут было о чем подумать.
6. Первые шаги во французском
Феодальная основа мышления Эдварда-Альберта совершенно исключала для него возможность участвовать в подобного рода коммерческих комбинациях. Его установка сводилась к тому, чтобы ничего не делать до тех пор, пока не прикажут. Да и тогда еще успеется.
«Зарабатывать на жизнь», по его понятиям, значило найти «место», занять «положение» – слова, вызывающие представление о чем-то неподвижном. Прекращаешь при первом удобном случае опасное плавание по жизненному потоку и пускаешь корни. Находишь такую службу, где можно поменьше работать и побольше получать – желательно с периодическими прибавками и пенсией в перспективе, – и обосновываешься на ней, доверяя вышестоящим, восхищаясь ими, но в то же время по возможности избегая принижающего общения с ними. Заводишь свой собственный уютненький домашний очаг, но об этом позже. Придумываешь себе любимое развлечение, чтобы скрашивать часы досуга, посещаешь крикетные матчи, играешь в гольф и так понемногу пятишься к могиле, в которой тебя схоронят, какими бы ты ни обладал талантами. Почтительная, но тупая покорность, безоговорочное и благоговейное почитание высших, как сказано в добром старом катехизисе, – таков был феодальный идеал.
Еще до смерти матери Эдварду-Альберту пришлось задуматься над проблемой своего социального самоопределения и вот по какому случаю: ее знакомая как-то заметила, что, пожалуй, самое солидное положение, к которому может стремиться скромный, верующий юноша, – это положение клерка газовой компании. Чтобы оказаться достойным такого места, лучше всего, по словам этой дамы, два раза в неделю посещать вечерние занятия в Имперском колледже коммерческих наук и пройти там курс обучения конторскому делу. Окончившим выдаются удостоверения об их подготовке во всех отраслях конторского искусства – письмоводстве, простой и двойной бухгалтерии, торговом счетоводстве, калькуляции, стенографии и элементах французского языка – не французском языке, а элементах французского, что бы это ни значило. Этот курс специально рассчитан на то, чтобы из грубого и примитивного человеческого существа выработать клерка газовой компании, и ей доподлинно известно, что компания обращается в колледж и принимает окончивших курс без всяких сомнений. Согласно своей обширной программе, колледж готовит специалистов и для многих других видов деятельности – низших чиновников, канцеляристов и т.п. Но особенно поразил ее воображение один клерк газовой компании, с которым ей пришлось познакомиться. Такой милый молодой человек.
Сперва Эдвард-Альберт слушал рассеянно, но потом прислушался внимательнее и задумался. Колледж находился в Кэнтиш-тауне; забор его производил внушительное впечатление, но Эдварда-Альберта привлекала не столько перспектива застрять на должности клерка газовой компании, сколько возможность ходить вечером в колледж, без всякого наблюдения и надзора, по волшебно освещенным улицам. Можно будет уходить пораньше и возвращаться попозже: он был уже искушен в таких незаметных уклонениях от контроля. В нем еще много было мальчишеского легкомыслия и неизрасходованного романтизма «Невидимой Руки».
А на обратном пути можно будет задерживаться у сверкающих соблазном фасадов кино. Можно будет останавливаться, рассматривать и читать все, что выставлено для обозрения и прочтения, и любоваться увлекательными фото. Глядеть на входящих. Сам он не будет входить. Это было бы нехорошо. Но спросить, сколько за вход, можно. Ведь при этом ничего не увидишь. А если в конце концов он когда-нибудь и войдет? Это будет грех, конечно, страшный грех – непослушание, обман и все такое… Вдруг тебя переедут на обратном пути и ты попадешь с этим грехом прямо в ад…
Ну а если не переедут! Красивые женщины, крупно, во весь экран. Поцелуи. Разбойники увозят красавиц на седле. Перестрелка. Кидание ножей. Что плохого в том, чтобы поглядеть на все это разок? Тогда блистали молодой Чарли Чаплин, Фатти Арбэкль, Мак-Сеннет. И очаровательная Мэри Пикфорд в «Маленьком друге» всходила над миром, который полюбил ее навсегда. Они были таинственно безмолвны и двигались под волнующий аккомпанемент рояля. За запертыми дверями слышалась музыка. Можно украдкой заглянуть на мгновение…
Конечно, потом перед сном его будут жестоко мучить угрызения совести. Необходима осторожность, и потому он станет молиться, чтобы бог спас его, и давать обещания, что никогда больше не будет. Бог все-таки довольно охотно прощает, если правильно взяться за дело. Семью семьдесят и все такое. «Боже, помилуй меня, грешного, помилуй меня. Я подвергся искушению. Я уступил соблазну».
Эдвард-Альберт решил, что в конце концов все уладится. Эти вечерние курсы будут для него широкой дверью, ведущей к неизведанным тайнам, к свободе. Можно будет приходить домой не раньше десяти.
Поэтому, когда проект был представлен на рассмотрение м-ра Майэма, осуществление его было отложено лишь после очень большой дискуссии.
– Я всецело за это, – заявил м-р Майэм. – В свое время. Когда он созреет. Но сейчас еще рано. Видите ли, по некоторым предметам он иногда ленится. Мне приходилось отмечать это в его матрикуле. Способности, я утверждаю, у него неплохие, но пока он не добьется определенных успехов в элементарном курсе французского языка, в арифметике, в диктанте, в разборе и правописании… Взгляните на эти пальцы в чернилах, м-сс Тьюлер. Судите сами, готов он к поступлению в Коммерческий колледж?
Эдвард-Альберт почувствовал прилив ненависти к м-ру Майэму.
– Ведь в колледже, наверно, лучше учат, – промолвил он и, чтобы смягчить удар, прибавил: – Быстрее то есть.
– Легкого пути к знанию не существует, – возразил м-р Майэм. – Нет. Моим девизом всегда было: «Досконально». Как у знаменитого графа Страффорда. Поэтому займемся основами, элементами. Как будет по-французски определенный артикль, Тьюлер?
Это был легкий вопрос.
– Ле-е, ла-а, лэ-э, – пропел Эдвард-Альберт.
– Элементарный курс, – продолжал м-р Майэм, – вот все, что ему надо пройти. В повышенном курсе много нежелательного. Я надеюсь, что ваш сын никогда не будет читать французских книг и не станет совершать поездок в Булонь и Париж, которые теперь так рекламируются. Даже лучшие произведения французских литераторов имеют какой-то континентальный привкус. Что-то в них есть неанглийское. Все сколько-нибудь значительное уже переведено и при переводе надлежащим образом очищено. Иначе многого у нас совсем нельзя было бы печатать. Но вернемся к нашей маленькой проверке. Скажи еще раз, Тьюлер, как будет по-французски определенный член в единственном числе.
– Мужской род – ле-е, женский – ла-а.
– А средний, мой милый? – спросила м-сс Тьюлер ободряющим тоном.
На губах м-ра Майэма появилась снисходительная улыбка.
– К сожалению, во французском языке нет среднего рода. Нет совсем. Третье слово, которое вы слышали – лэ-э, – просто множественное число. Французский язык во все вносит половое различие, – продолжал он свои объяснения. – Такова его природа. Любой предмет либо иль, либо эль. Иль – он, эль – она. По-французски нет ничего среднего, решительно ничего.
