До свидания, мальчики! - Балтер Борис Исаакович (читаем книги онлайн .TXT) 📗
– Ладно, черт с ним, с попом. А Жестянщика могут выбрать?
– Вот что, Витька, – сказал я. – Как по-твоему, можно выбрать в Верховный Совет твоего отца?
– Он не согласится...
– Как это не согласится?
– Он скажет: грамотности маловато.
– Ерунда! Каждая кухарка должна уметь управлять государством. Твоего отца нельзя выбрать по другой причине. Выбирать в органы власти будут самых сознательных.
– Договорился. Мой отец и Жестянщик...
Я бы скорей язык проглотил, чем приравнял Витькиного отца к Жестянщику.
– Не перебивай, – сказал я. У меня в голове так все хорошо сложилось, а теперь Витька все перепутал. – Я взял твоего отца как пример, чтобы ты понял: не всех будут выбирать. Право избирать и быть избранными будет у всех одинаковое. Но выбирать будут только тех, кто заслужил доверие народа.
– Вопросы есть? – спросил Сашка. – Логика! Я всегда говорил: Володька – это голова.
Тоже открытие! Наша учительница по истории еще в седьмом классе сказала, что я удивительно тонко чувствую и понимаю эпоху. Она, конечно, ставила это в заслугу моей маме. Чепуха! Мама тут была ни при чем. Просто я сам все хорошо понимал.
Я оглянулся. Инка смотрела на меня. Она улыбнулась и наклонилась над книгой.
– Таких, как Жестянщик, надо в море топить, а не права им давать, – сказал Витька.
Сначала поп, теперь Жестянщик. Но я по Витькиному лицу понял: он сказал это так, лишь бы что-то сказать. Ведь никому неохота признать себя побежденным.
– Не надо его топить, он сам умрет, – сказал я.
– Вот и хорошо, вот и договорились, – сказала Катя. – Идем дальше. Дальше, мальчики, про вас. Наша Конституция будет самой демократической еще и потому, что в голосовании будут участвовать военнослужащие. А в капиталистических странах армия в выборах не участвует. Там армия вне политики. – Катя говорила, как будто читала. Если она и взглядывала на кого-нибудь из нас, то все равно не замечала. Это видно было по ее глазам. У Кати была удивительная память. Стоило ей разойтись, и она могла пересказать подряд целые страницы. Не надо было только сбивать ее с мысли.
Я косился на Сашку. Он сидел с закрытыми глазами. Глаза у него были особенные – выпуклые, с короткими веками. Даже когда Сашка спал, глаза его плотно не закрывались. Со стороны казалось, он за кем-то подглядывает. Сашка притворился, будто дремлет. Но я видел его насквозь: он не простил мне Сократа, наверняка приготовил какую-то остроту и только ждал, когда я оглянусь на Инку. Нашел дурака. Я и не думал оглядываться. Зачем? Я представлял себе Инку и думал о том, что она тоже обо мне думает.
Соседка Жени поливала за забором сад. Шипела вода. Женщина монотонно покрикивала:
– Шурка, не трогай кран...
Крана Шурка не трогал, и женщина покрикивала так, ради профилактики. Я знал этого шкодливого пацана: раз женщина покрикивала, значит, он появился где-то близко.
Сашка открыл один глаз, потом второй. Но смотрел он не на меня. Сашкин нос повернулся к террасе Жениного дома. Нос у Сашки был тоже особенный: большой и тонкий, он мог поворачиваться, как лодочный руль. Когда мы были меньше, то так и называли Сашку – Руль. Сашка обижался. Со временем мы оставили его нос в покое.
– Пончики! – сказал Сашка. – Сегодня нас будут кормить пончиками.
Как я ни принюхивался, но ничего, кроме запаха сирени и влажной земли, не уловил. А вот Сашка уловил...
– Опять перебили, – сказала Катя.
– Продолжай, продолжай. – Сашка посмотрел на меня выпуклыми глазами: мы хорошо понимали друг друга.
– Продолжай, продолжай, – сказал я ему.
Сашка улыбнулся уголками губ и снова прикрыл глаза. Он воображал, что я не выдержу и рано или поздно оглянусь на Инку. Интересно, что он придумал, но рисковать не стоило. Теперь я тоже уловил легкий чад горелого оливкового масла. Сашкиному нюху можно было позавидовать. Все дело в том, что Сашка очень любил поесть. На переменках Сашка не выходил из класса. Он неторопливо обнюхивал портфели девочек, определяя, что они принесли на завтрак. При этом Сашка был щепетилен: он брал не подряд, а с выбором, и не все, а только половину. Когда однажды у одной девочки кто-то утащил весь завтрак, больше всех возмущался Сашка.
Дружба с Катей началась у Сашки тоже на почве завтраков. Сашка очень любил французскую булку со сливочным маслом и ливерной колбасой. Как только Катя это заметила, в ее портфеле Сашка стал находить отдельный сверток для себя. Надо было быть черствым эгоистом, чтобы не оценить Катиной души. Сашка оценил. Одного мы не понимали: куда девалось все, что Сашка пожирал? Он был на полголовы выше меня и Витьки. Но ходить с Сашкой на пляж было просто стыдно: таким он был тощим. Витька объяснял это малым коэффициентом полезного действия. Витька редко удачно острил и поэтому удачные остроты часто повторял. Сашка злился. Но поскольку другого объяснения не давал, Витькино оставалось в силе.
Соседский Шурка наконец добрался до крана. Шипение воды за забором оборвалось, и женщина закричала истошным голосом:
– Шурка! Ухи оборву!
X
В калитку вошел Женин отец. Но прежде я увидел за дощатым забором его форменную фуражку. У Жениного отца была удивительная походка: сначала он отрывал от земли пятку, потом носок и делал это так стремительно, что со стороны казалось, будто он подпрыгивает. Фуражка так и подскакивала над забором.
Женин отец пробежал от калитки по инерции несколько шагов и остановился.
Отношения с Жениным отцом у нас были очень сложные. Он работал агентом квартирного бюро. Утром к приходу поезда он отправлялся на вокзал, бегал по перрону и кричал:
– Лучшие комнаты в городе! На любой вкус и любой карман!
Конечно, бегал не он один, бегало еще человек десять агентов. Но Женин отец был проворней. В пухлой записной книжке у него были вписаны адреса. Комнаты сдавал он, а адреса узнавали мы. Мы тоже бегали. Мы бескорыстно носились по всему городу, узнавали, где сдаются удобные квартиры. В особо удачные дни Женин отец выдавал нам деньги на мороженое.
В полдень агенты собирались в погребке у Попандопуло. У винной стойки они выглядели закадычными друзьями, которые сошлись выпить по стаканчику. Но мы видели их не только у Попандопуло, мы встречали их во время «работы» на вокзале и поэтому знали: друзьями они не были. С нашей помощью Женин отец зарабатывал больше всех. Он часто угощал агентов, и они как-то с ним мирились. Зато нас агенты ненавидели. Но нам было на это наплевать. Если смотреть на дело с государственной точки зрения, то какая разница, какой агент сколько сдаст комнат? Главное, чтобы были обеспечены жильем курортники. Мы смотрели с государственной точки зрения, и поэтому совесть наша была спокойна.
Пока мы были меньше, мы хорошо ладили с Жениным отцом. Но с тех пор как он догадался о дружбе Жени с Витькой, все переменилось. Витька, по его мнению, был недостаточно культурен. В прошлом Женин отец был комическим актером. Неудачники вообще тяжелые люди. Но неудачники актеры или писатели просто невыносимы. Прямо Женин отец ничего против Витьки не говорил: боялся Жени. Но мы ясно видели: Витьку он терпеть не мог. Как только мы это поняли, так сразу же перестали помогать Жениному отцу. Витька пробовал втайне от нас узнавать для него адреса, но мы не потерпели такого холуйства. Женин отец злился на всех нас. Его дело! Мы понимали: дети – одно, родители – другое. Это хорошо доказал своим подвигом Павлик Морозов.
Женин отец стоял на дорожке и смотрел. Под высокой фуражкой с широким верхом из бумажного коверкота его узкое лицо казалось совсем маленьким и все было в густых и глубоких морщинах. Как он умудрялся бриться, непонятно. Он попеременно осмотрел всех нас, потом уставился на Витьку. Витька спустил с топчана ноги, но Женя удержала его за плечи и не дала ему встать. Она вся повернулась к отцу и загородила Витьку спиной. Картина была как в «Ревизоре» – все замерло! Одна Катя ничего не заметила. Она сидела спиной к калитке и говорила:
