Солдатами не рождаются - Симонов Константин Михайлович (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗
А Сталин тогда пришел к ним пешком, автомобиль, на котором прибыл, оставил не доезжая и как раз хвалил их за окопы полного профиля, говорил, что будет на Реввоенсовете ставить в пример другим обороняющимся частям.
Потом, осмотрев окопы, поднялся по ходу сообщения наверх, на наблюдательный пункт, немного поглядел в бинокль в степь и вернулся обратно в окоп. День был тихий, белоказаки так до вечера и не стреляли. Вскипятили на костре в котелке чай, пили впятером: Сталин, Гринько, Иван Алексеевич, Серпилин и еще прибывший со Сталиным не то адъютант, не то из охраны, неразговорчивый. Когда сели пить чай, Сталин сделал ему знак пальцем, и тот вынул из висевшей на боку офицерской полевой сумки газетный фунтик и высыпал из него на крышку котелка немножко мелко наколотого сахара. Сталин засмеялся и сказал:
– Чай ваш, сахар наш.
Сидел он тогда у них не особенно долго, расспросил о боевой готовности и настроениях, ответил на несколько их вопросов и сказал, что ему пора.
Сейчас, через двадцать пять лет, стоя над белой змейкой снега – все, что осталось от тогдашнего царицынского окопа, – Серпилин вспоминал, как все это было: где развели костер и кто из них где сидел, пока пили чай. С краю – тот, молчаливый, в кожанке, потом Сталин и рядом с ним Гринько, а они с Иваном Алексеевичем вдвоем – с другой стороны, лицом к Сталину. А сахар был наколот на мелкие-мелкие кусочки, и когда допили чай и Сталин уже встал и отошел, то этот молчаливый, в кожанке, взял крышку котелка и ссыпал оставшийся сахар обратно в газетный фунтик.
Потом Серпилин с Иваном Алексеевичем остались, а Гринько провожал Сталина до автомобиля и, вернувшись, хвалил его за то, как откровенно, не скрывая тяжести положения, отвечал на их вопросы о продовольственном деле и обстановке на фронтах республики.
Так все это было тогда, в восемнадцатом…
За спиной у Серпилина нетерпеливо топтался его ординарец Птицын, недоумевавший, что такого нашел генерал на этой пустоши, а Серпилин стоял и думал, что или уже никогда не напишет Сталину о Гринько, или напишет сегодня же, когда сама судьба не только привела, а, можно сказать, ткнула носом: пиши!
Ночью он написал то письмо, из-за которого, надо думать, его теперь вызывали. Начал с того, как теперь, в сорок третьем, снова оказался там, куда к ним в восемнадцатом приезжал товарищ Сталин, а в заключение просил пересмотреть дело Гринько. Написал, что не только знает Гринько по совместной службе, но может подтвердить, что он и в лагерях оставался до конца преданным Советской власти в лично товарищу Сталину. А в самом конце написал: «Дорогой товарищ Сталин! Считаю своим долгом доложить Вам, что комкор Гринько не меньше меня предан Родине и не хуже меня защищал бы ее от фашистских захватчиков. Если Вы верите мне, то нам с комкором Гринько обоим место на фронте, здесь, где я, а если Вы мне не верите, то, значит, нам обоим место там, где он».
Когда перечел эти слова, дрогнул и уже хотел вычеркнуть их, но не дал себе этого сделать и отправил. А когда письмо ушло, несколько ночей подряд, несмотря на усталость, подолгу не мог уснуть и только через неделю пересилил себя и заставил не думать об этом. Решил, как в бою: сколько бы ни взвешивал и ни колебался перед началом, потом, когда пошли вперед, уже поздно вдогонку думать, надо или не надо было начинать.
Когда самолет приземлился в Москве на Центральном военном аэродроме и Серпилин первым спустился из него по лесенке, навстречу ему из подъехавшей прямо к самолету «эмки» вылез высокий майор в золотых погонах с синими просветами и, приложив руку к ушанке, спросил:
– Генерал-майор Серпилин?
– Да.
– Ожидаю вас.
– Там у меня вещи, – сказал Серпилин. – Чемодан и вещмешок.
– Водитель останется и возьмет, – сказал майор. – А мы с вами пройдем к телефону. Тут недалеко.
Майор показал рукой на видневшееся в нескольких десятках шагов двухэтажное в камуфляжных пятнах здание. Серпилин помнил его. Там в январе они вместе с Артемьевым в ожидании вылета грелись у оперативного дежурного.
– Пошли. – Он подавил желание спросить, кому они будут звонить прямо с аэродрома. Вместо этого спросил, искоса взглянув на погоны: – Давно здесь, в Москве, на новую форму перешли?
– Вторую неделю.
Они поднялись на второй этаж, но зашли не в ту комнату, где он когда-то грелся у оперативного, а в другую, с табличкой «Командир части».
– Селезнев у себя? – спросил майор у поднявшегося из-за адъютантского стола лейтенанта.
– На летном поле.
– Мы пройдем, позвоним.
Майор кивнул на дверь в глубине комнаты и, не дожидаясь ответа, властно, как свою, открыл, пропуская вперед Серпилина.
– Сейчас доложу. – Майор подошел к столу с четырьмя телефонами, снял трубку, набрал номер и, целую минуту продержав трубку прижатой к уху, напряженным голосом назвал знакомую Серпилину понаслышке фамилию помощника Сталина. – …Докладывает Рудаков. Генерал-майор Серпилин прибыл. Находится на аэродроме. Есть! Передаю трубку…
Серпилин взял трубку и едва успел сказать: «Серпилин слушает», как услышал хриплый, рассерженный голос:
– Где вы там провалились? Товарищ Сталин о вас спрашивал, а вас нет!
– Сидели, ждали погоды в Рязани, – сказал Серпилин.
– Вот и просидели, – все так же сердито сказал голос. – Квартира в Москве есть?
– Есть.
– Поезжайте на квартиру, сидите и ждите. Безотлучно. Понятно?
– Понятно.
– Передайте трубку сопровождающему.
Так и не услышав ни «здравствуйте», ни «до свидания», Серпилин протянул трубку майору.
– Слушаю, – сказал майор. – Ясно. Есть! Ясно. Есть! – И, положив трубку, посмотрел на Серпилина: – У вас где квартира?
– Около Академии Фрунзе.
– А телефон в ней есть?
– Есть.
– Тогда ясно. А то мне приказано, если квартира далеко или без телефона, везти в гостиницу «Москва». Поехали?
– Поехали, – сказал Серпилин, – только надо проверить. Какой тут из них городской? – спросил он про телефоны и, набирая номер, подумал: «А может, к лучшему, если никто не ответит. Поеду и буду ждать в гостинице».
К телефону долго никто не подходил, и он уже собирался положить трубку, как вдруг незнакомый молодой женский голос сказал:
– Слушаю вас…
– Марию Александровну, – сказал Серпилин.
– Ее нет, она на работе.
– Тогда сына ее.
– Его тоже нет.
– А кто это? – спросил Серпилин, уже догадываясь, кто это.
– Это их соседка, – сказал молодой женский голос. – Может, им что передать?
Но Серпилин ничего не ответил, положил трубку и повернулся к майору:
– Поехали.
Когда вышли, оказалось, машина уже у подъезда и в ней на заднем сиденье лежат вещи. Майор открыл перед Серпилиным переднюю дверцу, а сам сел сзади, рядом с вещами. Серпилин сказал адрес, и машина тронулась.
– Товарищ генерал, хотите газету? – спросил майор.
– Давайте…
Серпилин взял в руки сегодняшний номер «Правды», развернул, даже посмотрел на заголовки, но проехал полдороги, прежде чем заставил себя читать, – все думал об этом звонке, прямо с аэродрома и о раздраженном голосе: «Товарищ Сталин о вас спрашивал, а вас нет…»
На первой странице и в утреннем и в вечернем сообщениях Информбюро о Донском фронте уже не упоминалось. Войска Юго-Западного, Южного, Северо-Кавказского, Закавказского, Воронежского, Ленинградского, Волховского фронтов вели наступательные бои на прежних направлениях, а их Донского фронта в сводках больше не было. Не было и уже не будет! Штаб фронта, имеющий опыт таких боев, конечно, сохранят и перебазируют на новое направление. Но какие армии потянут за ним, а какие оставят в резерве Ставки или передадут на другие фронты – это уже другой вопрос. «А с тобой лично тем более вопрос открытый», – подумал он, снова вспомнив о Сталине, который спрашивал про него, очевидно, всего два или три часа назад.
Он сложил газету, через плечо протянул майору:
– Благодарю, – и повернулся к водителю: – Здесь, направо!
