Среди мифов и рифов - Конецкий Виктор Викторович (читать полную версию книги TXT) 📗
Я вспомнил румяного юношу Лёву Шкловского. В пятьдесят третьем году вместе ходили на Дальний Восток. А вот он уже давно седой и давно капитан. Может, и седеть здесь начал — на внешнем рейде сардинского порта Арбатакс, когда итальянцы совали ему документы на непонятном языке. А переводчика присяжного нет, нашего консула нет, судно на камне, в Рим не дозвониться, время идёт, и от единственного капитанского автографа зависят десятки тысяч долларов убытку, и спасательное судно демонстративно отдаёт буксир…
— При ветре от вест-зюйд-веста с горы срываются жестокие шквалы. С дождём, — сказал капитан. — Смотрели лоцию?
— Да.
— Ветры не так страшны — порт маленький, закрыт хорошо. Но после шквалов действует мощный тягун. За тягуном смотреть в оба.
Из узкого горла порта выходило судно. Разглядели название — «Будапешт». Вокруг «Будапешта» крутился лоцманский катерок. Нам не было дела ни до венгра, ни до лоцмана — мы его заказывали на утро.
Но лоцман из Арбатакса был иного мнения. Он традиционно поддал на венгре после окончания выводки, и ему хотелось добавить. И катерок подвалил к нам. Мы вежливо спустили штормтрап. И в рубке появился здоровенный итальянец в куртке мехом наружу. От соединения лоцмана и куртки пахло венгерским вином и козлом.
Лоцман жаждал сразу же поставить нас на якорь.
Капитан обозлился. Он уже много раз бывал в Арбатаксе и поставить судно на якорь мог сам. На все поздравления с Рождеством, которое начинало бушевать над Европой, последовало гробовое молчание капитана. Но, конечно, своего «мерзавчика» лоцман добился.
В «Энциклопедическом словаре» за 1900 год написано о Сардинии: «Крестьяне очень бедны, ещё беднее, чем на Сицилии. Судами было разобрано в 1894 году исковых и спорных дел 235 420. На 100 000 жителей убийств было 24, случаев нанесения побоев и ран 271, грабежей 21, воровства 800. Приговорено судами к тюремному заключению 11 411 человек. В настоящее время в Сардинии нет ни одного посёлка, который бы находился ближе чем в 10 верстах расстояния от моря, — результат постоянных нападений со стороны корсаров. В центре острова можно встретить многих людей (особенно женщин), которые вовсе не знают, что живут на острове».
Считается, что одежда из овечьей шкуры мехом наружу создаёт внутри микроклимат, защищает от малярии.
Утренний лоцман тоже имел вокруг себя козлиный или овечий микроклимат. Лоцман был весел и улыбчив. Он сразу дал нам понять, что сардинский язык непонятен даже итальянцам, состоит из множества диалектов и близок к латыни. Английских слов у лоцмана было процентов десять.
Но странность заключалась в том, что многое в его командах и в речи казалось знакомым, вспоминались почему-то площадь Искусств в Ленинграде, Большой театр, филармония и… вытрезвитель.
— Пьяно, мистер! — орал лоцман. — Андестенд? Ритэнуто! О’кей! Аллегро!
И опять:
— Пьяно! Мэсто!
Капитан сказал:
— Хорошо, что в детстве интеллигентные родители учили меня, болвана, музыке. — И дал команду: — Самый малый ход!
— Меццо фортэ, плиз, мастер! — орал лоцман и бегал с крыла на крыло мостика.
— Средний вперёд! — почесав в затылке, скомандовал капитан.
Казалось, что лоцман должен возглавлять музыкальную самодеятельность Арбатакса.
Бетонные и каменные молы порта уже смыкались вокруг судна, они проходили весьма близко к бортам. Невольно вспоминался Сорри-док и искры, которые мы высекли из старых английских камней.
— Анкер! Сфорцандо!
— Отдать правый якорь! И не тяните на баке! Виктор Викторович, при швартовках ваше место, кажется, на корме.
Моё место было там, но я совсем забыл об этом. Очень уж всё чудно звучало на мостике. Когда я летел по трапам на палубу, вдогонку понеслось:
— Виваче! Маркато!
Двое сардов в моторной шлюпке подходили к корме, чтобы принять швартов и тащить его на причал. Они орали неизменное для всех портов мира:
— Давай-давай!
И:
— Аллегро! Пронто!
И мне показалось, что я вплываю в «Ла Скала».
Для моряков визитная карточка страны — лоцман — таможенный чиновник — полицейский — морской агент — стивидор — докер. И главным здесь, бесспорно, является докер. Колорит нации внешний и внутренний. Что можно узнать о нации, когда считаные дни наблюдаешь чужих людей? Внешний вид и отношение к работе — вот единственное, что ты действительно видишь. Остальное — мираж.
«Отношение к работе» — я сказал неправильно. Надо было сказать: «манера работы».
К внешнему виду и манере работы я, как грузовой помощник капитана, добавил бы третью легко замечаемую характеристику: количество, качество и степень артистизма воровства. Я был в портах почти всех континентов и утверждаю, что воруют, плутуют, обманывают, врут и опять воруют всюду. Только всюду по-своему.
В шесть утра неистовый вопль доисторического чудовища вылетает из пасти целлюлозно-бумажной фабрики-комбината Арбатакса. За тысячную секунды вопль достигает своей высшей мощи, вопль вздымается над окрестными горами и встряхивает не только сардов-работяг, для которых он предназначен, ибо у последних редко есть часы, но и сами горы и суда в порту. Затем вопль делается всё тоньше и отвратительнее. И в тот момент, когда ты чувствуешь, что сам сейчас заорёшь, как какой-нибудь рядовой неандерталец, вопль обрывается.
Тишина сардинского утра после такого начала представляется райской.
В тишине райского утра возникает и нарастает треск мотороллеров.
Обратите внимание: лондонский докер приезжает на работу в метро или на ржавом велосипеде. Сардинский — на мотороллере. Сардинский крестьянин, живущий в селении Тортоли — а оно не очень близко от Арбатакса, — без мотороллера попасть на работу просто не может.
Первые мотороллеры — жёлтые, зелёные, синие — появляются на жёлтой дамбе, ведущей к причалу. Ещё всё вокруг в утренних сумерках, но цвета видны отчётливо. Воздух прозрачен. Полыхает маяк на вершине ближней горы. Корячатся на дюнах неаполитанские сосны и огромные кактусы. Прохладно.
С палуб от слегка подсушенной солнцем осины пахнет грибами.
«На римском рынке сардинские рабы всегда были самыми дешёвыми вследствие неукротимости характера, строптивости и неспособности к подневольному труду.
Вероломство сардов вошло в пословицу».
Вероломные сарды ставят мотороллеры в ряд на причале Ванхиния — Овест.
У какого грузового помощника сердце не вздрогнет, когда он узнаёт, что его пять тысяч сто одиннадцать тонн осины будут выгружать люди неукротимые, строптивые и неспособные к подневольному труду? А труд в капиталистическом государстве, как всем известно, подневольный.
Для начала я приказываю зажечь люстры на палубах — всё-таки ещё сумерки, хотя солнце тронуло дальние пики сардинского хребта, где в пещерах жили прапрадеды тех парней, которые поднимаются сейчас на борт. В древние времена этот горный кряж даже назывался Безумные горы — вероятно, в связи с дикими свойствами местности и разбойничьим характером населения.
Ну, серповидные крюки, конечно, на левом плече каждого.
Одеты в комбинезоны или плисовые брюки и рубахи. Много здоровее, крупнее англичан. И главное, что бросается в глаза, бьёт даже по глазам, — задницы сардов. Как будто в каждый комбинезон ниже пояса засунуто по два астраханских арбуза. Степень волосатости тоже очень высокая. Кажется, шерсть на ляжках пробивается даже сквозь грубую ткань комбинезонов.
Молодёжь. И прекрасные рожи деревенских парней. Отличные улыбки. Зевают и чешутся, как любые грузчики утренней смены. Корзиночки, мешочки в руках. И никаких бутылей с вином, таких обычных на итальянской земле. И по этому признаку делается ясно — да, здесь не Италия.
Не могу сказать, что сарды бросились на работу как львы. Или даже как тигры. Нет. Во-первых, они, как и британцы, придумали себе приспособление для разгрузки баланса. Приспособление — металлическая качалка, такая, как у нас в скверах для детишек. На качалку кладут строп, а на строп крючьями наваливают брёвна.
