Джура - Тушкан Георгий Павлович (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .txt) 📗
– Не утруждай себя, я не могу принять этой жертвы, – сказал Кзицкий.
– Я рад быть тебе полезным, – возразил Муса. – Поедем вместе.
На улицу южного города въехали четыре человека. Прохожие останавливались и с удивлением смотрели на приезжих, одетых в меха. Солнце пекло, мухи жужжали, пыль висела в воздухе. А тепло одетые путники на хороших, но измученных лошадях ехали по самому солнцепеку. Милиционер с недоверием и тревогой посмотрел на их винтовки и потрогал кобуру. Приезжие остановились у дома, окруженного оградой. Муса прошел за ограду и вскоре возвратился с военным.
– Воды просил напиться, а сам хотел уехать, – говорил один боец, показывая на Кзицкого.
Муса молча показал на входные двери. Кзицкий с курджумом в руке вошел в дом.
– Начальника товарища Максимова нет, но его заместитель в кабинете. Я доложил. Пройдите, – сообщил Кзицкому военный и задержал Мусу у дверей кабинета.
Кзицкий вошел не сразу. Остановившись на пороге, он нерешительно посмотрел в полутьму: тяжелые гардины закрывали окна. – Движимый раскаянием и полный сознания своей вредной деятельности, стремясь искупить… – начал Кзицкий заученную по дороге речь, но, узнав сидящего за столом, внезапно осекся. – Пой, ласточка, пой! – сказал Козубай по-русски и потом добавил по-киргизски: – Как бы долго ни бегала лисица, все равно она попадет к охотнику.
Кзицкий выронил курджум, и голова Тагая глухо стукнулась об пол.
II
Спустя несколько дней в город примчался Кучак. Он погонял пегую кобылу камчой и каблуками, а когда она бежала рысью, смешно подскакивал в седле, махая растопыренными локтями и испуганно оглядываясь во все стороны. Встречный автомобиль перепугал пегую кобылу, и она умчала Кучака за город.
Несколько раз Кучак пытался въехать в город, но перепуганное животное то поворачивало назад, то, пугая прохожих, проносилось бешеным галопом по улицам через весь город. Но наконец он оказался в кабинете с опущенными шторами. Там он сел на ковер, поджав под себя ноги. Кучак быстро-быстро говорил, волнуясь и глотая слова. Он даже не притронулся к предложенной ему пиале с ароматным кок– чаем. Против него сидел за столом Козубай. Время от времени он кивал головой и что-то записывал.
– И когда я утром проспался, – рассказывал Кучак, – я подумал: «Эй, Кучак, поезжай за басмаческими винтовками к пещере на Биллянд-Киике, за теми винтовками, о которых говорил Кзицкий. Нехорошо бросать оружие. Джура узнает – рассердится». И я поехал. Взял я себе хорошего белого коня, такого большого, такого высокого, что, стоя на земле, до луки седла еле дотянешься… – Говори только самое главное, – прервал его рассказ Козубай. Кучак подумал, вздохнул и сказал:
– Хорошо. Так знай: Кзицкий – очень опасный враг и все врал. Мне врал, джигитам добротряда врал, и, если он будет говорить что-нибудь тебе, не верь: все ложь. Он ржаволицый, а ржаволицего пристыдить нельзя. Понимаешь, он со мной целовался, клялся. И вот… все мне Рыжебородый рассказал. Когда я подъехал к пещере и собаки залаяли, я немного испугался, потом слез с коня и пошел с винтовкой к пещере. Слышу, кто-то в глубине её ворочается. «Кто там – кричу. – Выходи!» А он стонет…
– Кто стонет?
– Вот я тоже так подумал: «Кто это, думаю, стонет?» Прямо с порога пещеры я один раз выстрелил вверх, в потолок. Напугать решил. «Кто тут? – кричу. – Все выходи! Нас много, и вы окружены. А то бомбы бросать будем». Собаки лают, я их камчой, камчой, а он мне: «Воды… пить… умираю». Сначала решил, что это хитрость, а потом по голосу понял, что человек кончается. Пришел в пещеру, а там лежит басмач Рыжебородый и умирает. Я ему принес воды. Он мне говорит: «Ты, Кучак, великий человек!»
– Пой, ласточка, пой, – смеясь, перебил его Козубай. – Скажи толком, что ты хотел рассказать?
– Ну, слушай…
И Кучак рассказал о том, что узнал от Рыжебородого. Он рассказал, что Тагай после стычки с Джурой повернул на восток и там встретил пограничников. Он бежал от них опять в горы, но бойцы шли за ним по пятам. Уже около Биллянд-Киика басмачи напоролись на вооруженный отряд «краснопалочников» и людей из отряда Зейнеб. Тагай повернул на юг и опять попал на засаду пограничников. Он потерял всех людей и сам, раненный, с помощью Кзицкого и Рыжебородого ночью скрылся в камнях. Кзицкий перевязал ему рану, ухаживал за ним, но Тагай умер. Кзицкий отрезал ему голову и спрятал в курджум. «С этой головой, – сказал он Рыжебородому, – мы пройдем через все заставы, все нас пропустят». Они пошли дальше. Но возле Сауксая, недалеко от пещеры, Рыжебородого ранили.
– Кзицкий втащил Рыжебородого в пещеру, – торопясь, заканчивал Кучак свой рассказ, – видит – рана серьезная, идти он не может. И, боясь, что Рыжебородый все расскажет, Кзицкий сам в него выстрелил два раза и думал, что тот умер. Оказалось, что нет. Все это мне рассказал Рыжебородый, умирая. А я встретил Кзицкого на берегу Сауксая и поверил ему…
– Знаю, знаю, – перебил его Козубай. – Все знаю. Спасибо, Кучак, ты верный человек. Ничего не соврал. Я все это сам уже знаю.
– Кзицкий сказал? – удивленно спросил Кучак. – И Кзицкий. Эх, Кучак, многого ты и сам не знаешь! – Не сердись на меня, товарищ командир-начальник, – поспешно сказал Кучак, – за то, что я делил хлеб-соль с врагом, не сердись на меня за халат, что я тогда у караванщика… Вот… – И он, присев на корточки, поспешно начал разматывать сверток, лежавший на полу. Развязав два платка, он вынул серебряную шкатулку, украшенную камнями, и подал её Козубаю.
– Что это? – спросил Козубай, взяв её в руки и поставив на стол.
– В позапрошлом году мы с Джурой нашли её в щели ледника, что на Биллянд-Киике. Это долго рассказывать, товарищ начальник, и я тебе расскажу, когда захочешь. Возьми её и не сердись на меня. Козубай раскрыл шкатулку и увидел, что она обита бархатом и в ней лежат рукописи, свернутые рулоном.
Козубай осторожно развернул пергамент и увидел затейливые заглавные буквы и большие восковые печати красного и зеленого цвета.
– Латинский шрифт, – прошептал он тихо и, обращаясь к Кучаку, добавил: – Я принимаю твой подарок, но не для себя, а для того, чтобы послать ученым людям. Пусть разберутся. Там, в Москве, прочтут, там все знают.
