Царство земное - Карпентьер Алехо (читать книги онлайн бесплатно полностью без .txt) 📗

– Сигнал мандукумана! – воскликнул Кристоф, швырнув треуголку оземь.

И тотчас ряды караулов расстроились, солдаты беспорядочной толпой рассеялись по плац-параду. Забегали офицеры с саблями наголо. Распахнулись окна казарм, и оттуда гроздьями посыпались люди в расстегнутых мундирах и панталонах, не заправленных в сапоги. Грянули выстрелы – кто-то палил в воздух. Знаменщик полка принца крови разорвал полковое знамя с изображением корон и дельфинов. Среди всеобщей суматохи промчался во весь карьер уланский эскадрон, позади мулы тянули фуру со сбруями и прочим конским снаряжением. Люди в мундирах толпами покидали дворец, повинуясь приказу полковых барабанов, по коже которых молотили чьи-то кулаки. Из лазарета выбежал солдат, серый от малярии; мятеж захватил его врасплох, он успел только завернуться в простыню и теперь на бегу поправлял подбородный ремень кивера. Пробегая под окном, возле которого стоял Кристоф, он сделал непристойное телодвижение и умчался со всех ног. Затем в сгущавшихся сумерках наступила тишина, только где-то вдалеке жалобно прокричал павлин. Король повернул голову. Королева Мария Луиза и принцессы Атенаис и Аметиста плакали во тьме опочивальни. Теперь понятно было, почему нынче спиртное текло рекою в О-ле-Кап.

Хватаясь за перила, занавеси и спинки стульев, Кристоф побрел по дворцу. Отсутствие придворных, лакеев, караула придавало жутковатую пустоту переходам и покоям. Стены словно раздались вширь, потолок словно поднялся выше. В бесконечности отражающих друг друга перспектив Зеркальной гостиной виднелась одна только человеческая фигура – фигура короля. И какое-то разноголосое гудение в тишине, какие-то прикосновения, и потом еще сверчки, они стрекотали где-то вверху, в лепнине плафонов, никогда раньше их не было слышно, а теперь своими паузами и перемежающимися ритмами они придавали тишине особую многоступенчатую глубину. Свечи медленно оплывали в канделябрах. Ночной мотылек кружился в аудиенц-зале. Какие-то насекомые ударялись о золоченые рамы, падали на пол, там и сям слышалось характерное сухое потрескивание надкрыльев летучих жуков. В большой приемной, распахнутые окна которой выходили на оба фасада, Кристоф услышал только стук собственных каблуков, и от этого еще острее ощутил неизбывность своего одиночества. По служебному входу он спустился в поварни; огонь еле теплился под вертелами, на которых не было мяса. На полу, подле стола для резки овощей, валялось несколько пустых бутылок из-под вина. Исчезли связки чеснока, висевшие над очагом, снизки грибов дьон-дьон, окорока, подвешенные коптиться. Дворец был пуст, был предан во власть безлунной ночи. Он принадлежал любому, кто пожелал бы им овладеть, – челядинцы увели даже охотничьих собак. Анри Кристоф вернулся в свои апартаменты. При свете люстр в белизне лестницы было что-то мертвенно холодное и безысходное. Сквозь слуховое окно ротонды влетела летучая мышь, кружилась бестолково под тусклым золотом потолочной росписи. Король оперся о мрамор балюстрады, ища опоры в его незыблемости.

Там, внизу, на самой нижней ступени парадной лестницы, сидели пятеро молодых негров, их полные тревоги лица были обращены к королю. В этот момент Кристоф почувствовал, что любит их. То были его потешные телохранители: Деливранс, Валантен, Ля-Куронн, Джон, Бьен-Эме, африканские юноши, которых Анри Кристоф купил у работорговца и которым даровал свободу, дабы они обучались тонкому камер-пажескому искусству. Кристофу всегда было чуждо мистическое преклонение перед африканскими культами, свойственное провозвестникам независимости Гаити, он старался придать своему двору европейский отпечаток во всем, вплоть до мелочей. Но теперь, когда он оказался в одиночестве, когда его предали те, кого он сделал своими герцогами, баронами, генералами и министрами, верность ему сохранили только эти пятеро африканцев, пятеро юношей из племени конго, фула или мандинга, и точно верные псы сидели они на лестнице, мрамор которой холодил им ягодицы, и ждали, когда прозвучит ultima ratio regum, на сей раз из уст самого короля, ибо орудия королевской артиллерии отныне бессильны были выполнить это свое назначение. Кристоф долго смотрел на своих камер-пажей, потом ласково кивнул им, они ответили печальным поклоном, и король прошел в тронный зал.

Он остановился перед гобеленом, на котором красовался его герб. Два льва в коронах поддерживали щит с главной геральдической фигурой: венценосный феникс с девизом: «Возрождаюсь из пепла». По складкам развевающейся ленты летели слова «Бог, мое право, моя шпага». Кристоф поднял крышку тяжелого ларца, незаметного под кистями бархатной драпировки. Вынул пригоршню серебряных монет со своим вензелем. Затем швырнул наземь одну за другой несколько корон литого золота, разной толщины. Одна корона докатилась до самых дверей, покатилась по лестницам, громыхая на весь дворец. Король сел на трон, поглядел на желтые огоньки свечей, догоравших в канделябре. Губы его бессознательно твердили слова, коими открывались все королевские рескрипты и указы: «Мы, Генрих, божьей милостью и государственными конституционными уложениями король гаитянский, державный владыка островов Ла-Тортю, Гонаив и прочих близлежащих, Искоренитель Тирании, Спаситель и Благодетель гаитянской нации, Создатель ее статутов, нравственных, политических и воинских, Первый Коронованный Монарх Нового Света, Столп Веры, Основоположник Королевского Рыцарского Ордена святого Генриха, ко всем нашим подданным, сущим и будущим, обращаем свое приветствие…» Кристоф внезапно вспомнил про цитадель Ла-Феррьер, про свою крепость, вознесшуюся над облаками.

Но в то же мгновение ночь наполнилась грохотом барабанов. Призывая друг друга, ведя перекличку с гор, поднимаясь с побережья, выбираясь из пещер, проплывая под деревьями, спускаясь по теснинам и пересохшим руслам, гремели барабаны

Рада, барабаны конго, барабаны Букмана, барабаны Великих Договоров, все барабаны воду [123]. То был единый мощный раскат, надвигавшийся со всех сторон, зажимавший Сан-Суси в кольцо. Громы, обложившие круг горизонта и неумолимо приближавшиеся. Буря, обрушившая свою ярость на трон, близ которого не было более ни герольдов, ни жезлоносцев. Король вернулся в опочивальню, подошел к окну. Его угодья, его службы, его плантации уже пылали. Барабаны все наступали, но теперь впереди летело пламя, оно перебрасывалось с постройки на постройку, с поля на поле. Занялся амбар, обуглившиеся искрасна-черные доски рухнули на сарай, где держали корм для скота. Северный ветер подхватывал горящие соломинки на кукурузных полях, нес их к самому дворцу. Раскаленный пепел сыпался на террасы.

Анри Кристоф снова подумал о цитадели. Ultima ratio regum. Но эта крепость, не имевшая равных в мире, была слишком велика для одного человека, а монарх никогда не думал, что наступит день, когда он останется совсем один. Бычья кровь, напитавшая толщу стен цитадели, была надежной защитой против оружия белых. Но кровь эта никогда не обращалась против черных, а крики черных слышались все ближе; они шли, оставляя за собой движущиеся зарева, и взывали к Вышним Силам, которые требуют кровавых жертв. Кристоф, преобразователь, знать не хотел воду, ударами хлыста создал он сословие господ католического вероисповедания. Но сейчас он понимал, что истинными предателями его дела оказались в эту ночь святой Петр-ключарь [124], и капуцины святого Франциска, и черноликий святой Бенедикт, и смуглая приснодева в лазоревом плаще, и евангелисты, книги которых должны были целовать его подданные, принося присягу, и все мученики, хоть он повелел ставить им свечи, в каждую из которых было вложено тринадцать золотых монет. Бросив гневный взгляд на белый купол часовни, где было столько изображений, отвернувших от него лицо свое, столько символов, перешедших в неприятельский стан, король велел подать свежее белье и благовония. Приказав принцессам выйти, он облачился в самый пышный из своих парадных мундиров. Через плечо перекинул широкую двухцветную ленту, знак своей королевской власти, концы завязал бантом на эфесе шпаги. Барабаны били совсем близко, – казалось, они грохочут за решеткой плац-парада, у подножия фундамента в виде итальянской лестницы. В этот миг заполыхали зеркала во дворце, заполыхали бокалы, подвески из граненого хрусталя, и хрусталь ваз, и хрусталь светильников, заполыхали стаканы, стекла, заполыхал перламутр консолей. Языки пламени были повсюду, и нельзя было разобрать, где настоящее пламя, а где – отражение. Все зеркала Сан-Суси запылали разом. Здание исчезло в этом холодном пламени, которое разрасталось в ночи, окутывая стены бушующим разливом огня.