Хозяин Черного Замка и другие истории (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан (читать книги .txt) 📗
На том мы и распрощались, и я совсем было выкинул из головы эту историю.
Следующий эпизод касается мисс Норткотт непосредственно, и я опишу его во всех подробностях, хотя подробности эти весьма неприятного свойства. Впрочем, быть может, именно они подскажут разгадку всех последующих трагедий. Однажды морозным вечером, спустя несколько месяцев после разговора с Броуди, я шёл от пациента по самой запущенной и омерзительной части города. Было очень поздно, я пробирался мимо пивной сквозь толпу грязных бездельников. Вдруг от толпы отделился какой-то забулдыга и, приблизившись нетвёрдым шагом, с пьяной ухмылкой протянул мне руку. Свет газового рожка упал на его лицо, и в этом жалком, опустившемся существе я с изумлением узнал своего знакомца, Арчибальда Ривза, который прежде славился безупречными манерами и одевался с иголочки. Я был так ошеломлён, что поначалу не поверил собственным глазам, однако черты его, хотя и расплывшиеся от пьянства, всё же сохранили остатки былой привлекательности. И я твёрдо решил вызволить его – пусть на одну только ночь – из столь ужасного окружения.
– Привет, Ривз! – сказал я. – Пойдём-ка со мной, нам по пути.
Он невнятно извинился, что нетрезв, и уцепился за мою руку. Я довёл его до дома, ещё по дороге поняв, что нынешнее состояние Ривза отнюдь не случайность, что его нервы и рассудок крайне расстроены неумеренным потреблением спиртного. Он шарахался от каждой колышащейся тени и хватался за меня сухой горячей рукой. Речь его была бессвязна и более походила на горячечный бред, чем на пьяные откровения.
Доставив Ривза домой, я снял с него верхнюю одежду и уложил в постель. Судя по пульсу, у него был сильнейший жар. Он, казалось, впал в забытье, и я уже хотел украдкой выскользнуть из комнаты и предупредить хозяйку, что жилец заболел, как вдруг Ривз вздрогнул и ухватил меня за рукав.
– Не уходи! – воскликнул он. – Мне с тобой легче. Ей тогда меня не достать.
– Ей? – переспросил я. – Кому?
– Ей! Да неужели не ясно? – раздражённо проговорил он. – Ты просто её не знаешь! Она – дьявол! Она прекрасна, но она сущий дьявол!
– У тебя жар, ты не в себе, – проговорил я. – Попробуй заснуть хоть ненадолго. Поспишь, и полегчает.
– Поспишь! – простонал он. – Да не могу я спать! Только лягу – сядет в ногах и глазищи свои с меня не сводит. Часами так сидит. Всю душу, все силы вытянет. Оттого и пью. Господи, спаси меня и помилуй, я пьян, пьян…
– Ты очень болен. – Я протёр ему виски уксусом. – Ты бредишь. Сам не знаешь, что говоришь.
– Прекрасно знаю, – оборвал он и взглянул на меня в упор. – Я знаю, что говорю. Сам навлёк на себя всё это. Сам выбрал такую жизнь. Но я не мог – клянусь Богом, – не мог сделать иного выбора. Не мог относиться к ней по-прежнему. Это выше человеческих сил…
Я сидел возле кровати, держа его пылающую руку в своей, и пытался осмыслить услышанное. Помолчав, он снова вскинул глаза и вдруг жалобно спросил:
– Но зачем она не предупредила меня раньше? Зачем дождалась, чтобы я полюбил её так глубоко?
Разметавшись на подушках, он повторял свой вопрос снова и снова и наконец заснул, беспокойно и тяжело. Я на цыпочках выбрался из комнаты и, убедившись, что хозяйка о нём позаботится, пошёл домой. Однако слова его остались в памяти надолго, а позже обрели для меня новый, глубокий смысл.
У моего друга Баррингтона Каулза в ту пору были летние каникулы, и я несколько месяцев не имел от него вестей. Когда же начался семестр, я получил телеграмму с просьбой снять прежние наши комнаты на улице Нортумберленд, он сообщал также номер поезда, с которым приедет. Я встретил его на вокзале. Каулз заметно посвежел и выглядел прекрасно.
В первый вечер, когда мы, сидя у камина, обменивались новостями, он вдруг сказал:
– Кстати! Поздравь меня!
– С чем же?
– Разве ты не слышал о моей помолвке?
– О помолвке? Нет! Но теперь слышу и счастлив за тебя, мой дорогой. Поздравляю от всего сердца.
– И как это до тебя не дошли слухи? – сказал Каулз. – Ведь получилось удивительное совпадение. Помнишь девушку, которой мы с тобой любовались на открытии академии?
– Что?! – воскликнул я, охваченный смутным предчувствием. – Не хочешь ли ты сказать, что она – твоя невеста?
– Так и знал, что ты удивишься! Я жил у старой тётушки в местечке Метерхед в Абердиншире, а они тоже приехали туда – кого-то навестить. Нашлись общие друзья, и мы вскоре познакомились. Выяснилось, что её помолвка – просто ложная тревога, ну и… Сам понимаешь, в такую девушку нельзя не влюбиться, да ещё в этакой глухомани. Нет-нет, не подумай, что я сожалею, – добавил он поспешно. – Я не сглупил и не поспешил. Наоборот – с каждым днём восхищаюсь и влюбляюсь всё больше. Вот я вас скоро познакомлю, и ты оценишь её сам.
Я выразил полную готовность познакомиться с его невестой. Говорил я – по возможности – непринуждённо, но на самом деле был глубоко встревожен и огорчён. Слова Ривза, ужасная судьба бедняги Прескотта – всё вдруг всплыло в памяти, соединилось, и, без видимой причины, я ощутил смутный страх и недоверие к мисс Норткотт. Быть может, именно из-за этого глупого предубеждения все её поступки и слова стали укладываться для меня в некую надуманную дикую схему. По-вашему, я заранее настроился на поиски зла? Что ж, каждый вправе считать, как хочет. Но неужели то, что я сейчас расскажу, вы тоже спишете на мою предвзятость?
Спустя несколько дней я в сопровождении Каулза отправился с визитом к мисс Норткотт. В Аберкромби нас оглушил истошный собачий визг. При подходе к дому обнаружилось, что визг доносится именно отсюда. Нас провели наверх, и Каулз представил меня старой тётушке, миссис Мертон, и своей невесте. Неудивительно, что мой друг совсем потерял голову, – девушка была необыкновенно хороша. Сейчас на её щеках проступил румянец, в руке она сжимала толстую собачью плётку. У стены, поджав хвост, поскуливал маленький скотчтерьер, его-то визг мы, похоже, и слышали с улицы. Очевидно, побои привели пёсика в совершенное смирение.
Когда мы уселись, мой друг укоризненно заметил:
– Кейт, ты, я вижу, опять повздорила с Карло.
– Ну, на сей раз слегка, – сказала она, очаровательно улыбнувшись. – Он, симпатяга, всем бы хорош… Впрочем, острастка никому не помешает. – И, повернувшись ко мне, добавила: – Плётка любому полезна, не так ли, мистер Армитедж? Чем после смерти ждать кары за содеянное, не лучше ли сразу получать нагоняй за каждый проступок? Тогда и люди, верно, стали бы куда осмотрительней.
Я поневоле согласился.
– Только представьте! Поступает человек дурно, и тут же одна гигантская рука хватает его покрепче, а другая хлещет и хлещет кнутом, пока человек не обезумеет от боли… – Плётка в её руке со зловещим свистом рассекла воздух. – Это подействует на людишек почище заумных нравоучений.
– Ты сегодня чересчур кровожадна, Кейт, – заметил мой друг.
– Ну, что ты, Джек, – рассмеялась она. – Я всего лишь предлагаю мистеру Армитеджу поразмыслить над моей идеей на досуге.
Тут они принялись вспоминать о днях, проведённых в абердинской глуши, а я смог наконец рассмотреть миссис Мертон, которая во время нашей краткой беседы не проронила ни слова. Старушка была престранная. Прежде всего в ней поражала совершенная блёклость, полное отсутствие иных тонов: абсолютно седые волосы, бледное лицо, бескровные губы. Даже глаза голубели слабо, не в силах оживить общей мертвенной бледности, которой вполне под стать было и серое шёлковое платье. На лице её отпечаталось какое-то особое выражение, но определить его я пока затруднялся.
Она сидела с работой, плела какие-то старомодные кружева, и от движения рук её платье шуршало сухо и печально, точно листья в осеннем саду. От неё веяло чем-то скорбным, гнетущим. Придвинувшись вместе со стулом поближе, я спросил, нравится ли ей в Эдинбурге и как долго она здесь прожила.
Поняв, что я обращаюсь к ней, старушка вздрогнула и взглянула на меня с испугом. Я вдруг понял, чтo за выражение не сходило с её лица, какое чувство постоянно владело ею, – страх. Жуткий, всепоглощающий страх. Он отпечатался на лице старушки явственно – я мог бы поклясться, что когда-то она испугалась так сильно, что не знала с тех пор иных, кроме страха, чувств.
