До свидания, мальчики! - Балтер Борис Исаакович (читаем книги онлайн .TXT) 📗
– Артелью работаете? – спросил дядя Петя. Потом сказал нам: – Выбирайте себе по силам, – а сам присел в холодке под кустом.
Мы выбрали. Выбрали честно: противники были одного с нами роста и примерно такой же силы. Исход драки был предрешен присутствием дяди Пети. Мы вкладывали в свои удары всю пережитую боль и унижение. Сашка до того озверел, что, когда противник его, отбежав в сторону, сказал: «Хватит», еще пару раз ударил его. Я никогда раньше не видел Сашку таким. Из его носа тонкими струйками текла кровь, он, казалось, оглох и ослеп. Прибежал Витька. Он обнял Сашку и долго не мог ему втолковать, что драка кончена. Сашка рвался из рук и орал: «Убью!». Витьке пришлось повалить Сашку на песок. Ватага молчала.
– Если еще хоть раз артелью побьете, ноги повыдергиваю с того места, где растут, – сказал дядя Петя.
Он ушел береговой тропкой на промыслы.
Возбуждение, вызванное дракой, постепенно улеглось. Победители и побежденные, стоя по колено в воде, умывались. Мишка Шкура, с которым дрался я, выворачивал верхнюю губу и всем желающим показывал окровавленные зубы.
– Чем он меня звезданул, не пойму, – говорил Мишка и хохотал.
Происшествие имело продолжение. Вечером отцы избитых нами ребят пришли к дяде Пете «объясняться». Посмотреть драку взрослых собралась вся Пересыпь. Жаждущие реванша отцы пришли верхом, а уходили низом, отплевывая вместе с кровью песок: дядя Петя в разорванной и спущенной с плеч рубахе кидал их с обрыва.
Было нам тогда чуть больше четырнадцати лет. С тех пор никто на Пересыпи нас не трогал. И нам не надо было больше пробираться к Витьке тайком по диким пляжам. А главное – мы могли приводить на Пересыпь девочек, не боясь унижения. Улица тогда была совсем узкой. За четыре года море во время штормов намыло песчаные дюны, теперь улица стала шире.
Тетя Настя стояла в открытой калитке, смотрела на Витьку и то расстегивала, то застегивала на груди пуговичку ситцевой кофты. Тетя Настя была совсем молодая, – не верилось, что Витька ее сын.
– Отец дома? – спросил Витька.
– Ушел. Вернулся с работы, переодел все чистое и ушел.
Тетя Настя засматривала Витьке в лицо, а нас как будто не замечала. Плохой признак. Мы отошли на край улицы, но все равно все слышали.
– Ты меня прости, сынок. Я ведь не хотела. Отца мне жалко и тебя жалко. Закружили вы меня совсем. Глаз болит? Болит глаз? – Тетя Настя снизу вверх заглядывала Витьке в лицо и поправляла проворными пальцами сползший на щеку бинт.
– Подумаешь, болит. Что же, у меня синяков не бывало? – ответил Витька.
Он косился на нас и чуть отстранялся от материнских рук. Мы делали вид, что любуемся морем. На воде проступали краски: сиреневые, алые, фиолетовые – все разных оттенков и густоты. Они лежали полосами, не смешиваясь, а даль моря переливалась, подсвеченная сиянием уже невидного солнца.
Сашка повернулся, задев меня плечом.
– Дядя Петя идет, – сказал он.
Дядя Петя шел посередине улицы в черном костюме из грубого сукна. В этом костюме он приходил по субботам в школу. Он прошел калитку между женой и сыном, не взглянув на них. Тетя Настя и Витька пошли за ним. У крыльца дядя Петя остановился и вытянул в сторону левую руку. Тетя Настя проворно подошла к нему, и он опустил руку ей на плечо. Так они поднялись на террасу, а потом вошли в комнату. И когда дядя Петя поднимался на крыльцо, под его ногами скрипели сухие доски ступенек. Прежде чем войти в комнату, дядя Петя остановился и громко сказал:
– Запомни, Настя, скажут три человека: ты пьяный, – ложись и спи, хоть вина и не нюхал.
Дядя Петя как будто обращался к тете Насте, но мы-то поняли, кого он имел в виду. Мы подошли к ограде. Катя сказала:
– Тетя Настя совсем не похожа на маму. – Катя часто говорила невпопад. Мы к этому привыкли и не обращали на ее слова внимания.
На террасу вышел Витька, сказал:
– Я дома останусь.
– Что случилось? – спросила Женя.
Витька спустился с крыльца и подошел к забору.
– Сам не знаю...
– Он что-нибудь говорит? – спросил Сашка.
– На терраске про пьяного сказал. Еще ужинать попросил, а больше ничего не говорит.
– Афоризм, – сказал Сашка.
– Ладно, идите. Женя, не обижайся: из дома сейчас уходить неудобно.
– Что я, дура? Завтра, как встанешь, приходи. В шесть часов встанешь – в шесть приходи...
– Отец твой ругаться не будет?
– Глупости. Пусть только попробует...
Мы никогда не обращали внимания на настроение Жениного отца и совершенно не интересовались, что он о нас думает. Не трогали меня и крики Сашкиной мамы. А вот перед дядей Петей я чувствовал себя в чем-то виноватым. Напрасно я повторял себе, что никакой вины перед дядей Петей за нами нет, на душе у меня все равно было погано, словно я совершил какое-то предательство. По Сашкиному лицу я видел, что ему тоже не по себе.
Витька стоял у ограды, пока мы не завернули за угол.
– Зло берет. Человек сдает завтра последний экзамен, а ему треплют нервы, – сказала Женя.
– Тебя часто берет зло. Ты тоже вчера на пляже кричала на Витьку за училище, – сказал Сашка.
– Глупости, я вовсе не кричала. Я просто говорила, что его могут послать в город, где нет консерватории.
– Правда, куда вас пошлют? В какой город? В какое училище? Мы ведь так ничего и не знаем, – сказала Катя.
– Они не знают, а мы знаем! Нам самим никто ничего об этом не сказал.
– Зайдем к Алеше, – сказал я, когда мы вышли на широкую улицу.
Мальчишки пробовали запустить змея – пустое занятие при таком безветрии. Мальчишка в порванной на плече рубахе надсадно орал:
– Выше поднимай, выше!
Он сгибался, чтобы посильнее крикнуть, и от азарта поднимал то одну, то другую ногу. На другом квартале его напарник держал над головой змея и тоже орал:
– Да натягивай ты, руки устали...
Пока я смотрел на мальчишек, на душе у меня стало легче. До сих пор, когда я вижу мальчишек, мне веселее становится жить. На оградах сидели сытые коты и, не мигая, смотрели зелеными глазами в море, где виднелись черные черточки рыбачьих лодок. К трамвайному кругу шли пересыпские девчонки. В город они всегда ходили одни. Им, а еще больше их кавалерам сильно попадало от пересыпских ребят, но девочки на Пересыпи были не из тех, кого можно было запугать.
На углу мы встретили Нюру. Она шла босиком в шикарном крепдешиновом платье и несла в руке лакированные туфли.
– Пришло ваше начальство. Идите быстрей, а то уйдет, – сказала она.
Наверно, Алеша увидел нас в окно, потому что, когда мы подошли к дому, он уже стоял на терраске без рубахи и босой. Он откинул назад волосы, сказал:
– Все в порядке, профессора. Не прозевайте завтра газету.
Алеша явно хотел от нас отделаться. Его шуточки мы хорошо знали. Газета сейчас нас меньше всего интересовала. Я прошел к терраске, а Сашка с девочками остался за калиткой.
– Порядок есть порядок. Рассказывай, какой разговор был с Витькиным отцом, – сказал я и сел на ступеньку крыльца.
Алеша попробовал отшутиться.
– Отчет требуете? До конференции еще два месяца, потерпите, – сказал он.
– Какой разговор был с Витькиным отцом?
– Вот пристали! Самый обыкновенный. Колесников объяснил Аникину: нельзя плыть в шторм поперек волны – опрокинет.
– Мы же тебя просили не доводить дела до скандала.
– Никакого скандала не было. А политическую кампанию срывать не позволим.
– Какую кампанию? При чем тут кампания?
– Политграмотой будем заниматься? Давайте займемся. Вы же знаете международную обстановку. Надо привлечь молодежь в армию. В школе вы самые видные. На будущий год за вами в училище потянутся другие. Понятно?
– Понятно. Мы самые видные. Но зачем обижать Витькиного отца?
– Пусть сам на себя обижается. Политическую кампанию никому срывать не позволим. Ясно? Тогда топайте домой. Я еще не ужинал.
– Мы-то уйдем, а дядю Петю зря обидели. – Я пошел к калитке.
Из комнаты Алешина мама спросила:
