Я, бабушка, Илико и Илларион - Думбадзе Нодар Владимирович (книги серия книги читать бесплатно полностью TXT) 📗
– Тебе холодно?
– Холодно, – ответит Мери.
Зурико снимет тулуп, накинет на ее озябшие плечи, обнимет, и так они будут шагать до утра по белому нетронутому снегу…
Еще один одноглазый
Уже месяц, как Илларион живет у меня. Ему не нравится ни моя комната, ни моя библиотека.
– Бальзак – «Шагреневая кожа», Ромен Роллан – «Кола Брюньон», Проспер Мериме – «Матео Фальконе», Гюго – «Собор Парижской богоматери», Джавахишвили – «Квачи Квачантирадзе», Диккенс – «Давид Копперфильд», Галактион Табидзе – «Избранные стихи», Омар Хайям – «Рубаи», Гамсахурдиа – «Похищение луны», Илья… Акакий… Важа… Казбеги, Чонкадзе, – перебирает он книги на полке, потом смотрит на меня поверх очков и удивленно спрашивает:
– А куда ты дел Эгнатэ Ниношвили?
– Они ничем не хуже Эгнатэ, – успокаиваю я Иллариона.
– Не хуже? Кто из них может стать рядом с Эгнатэ?!
– Все!
– Кто, например? Половину этих фамилий первый раз слышу!
– А ты прочти – и узнаешь, – говорю я.
Илларион смотрит на меня с нескрываемой иронией и небрежно перелистывает книги…
…Весь день мы бродим по городу, заходим почти во все магазины. Илларион долго, с вожделением смотрит на красное кожаное пальто, подбитое мехом. Потом начинается детальное ознакомление с магазином скобяных изделий. Илларион тщательно осматривает привязанные к прилавку напильники, молотки, пилы и замки. Потом осведомляется – нет ли в продаже аппарата для опрыскивания виноградников, и, не дожидаясь ответа, выходит из магазина. Дольше всего мы задерживаемся в магазине «Охотсоюза».
– Порох есть? – шепотом спрашивает Илларион у продавца, перегнувшись через прилавок.
– Нет! – коротко отвечает продавец.
– Дробь?
– Нет!
– Эзала?
– Это еще что за черт – эзала? – повышает голос продавец.
– Капсюль, несчастный! – повышает голос и Илларион. – Пыж!
– Выражайся повежливее! – кричит продавец. – Кого ты называешь пижоном?!
– А ты чего орешь, словно раненый медведь? – наступает Илларион.
– Что ты сказал? – бледнеет продавец. – Уберите отсюда этого ненормального, иначе убью его на месте!
Дело принимает серьезный оборот, и я спешу вывести Иллариона из магазина.
– Чем ты меня убьешь, несчастный, – кричит Илларион, – у тебя ведь нет ни пороха, ни дроби!
…Иногда мы совершаем поездки на трамвае или троллейбусе. Билеты, как правило, приобретает Илларион, потому что я студент и у меня своего горя достаточно. Вначале Илларион радовался, когда кондукторша, получая от него деньги, подмигивала ему, щекотала ладонь, но билета не давала, – понравился, мол, думал он. Но однажды, когда такую же процедуру с ним проделал здоровенный детина-кондуктор, Илларион не вытерпел и гаркнул на весь вагон:
– Ты мне не подмигивай, лучше давай билет, а то залеплю по морде!
Вечерами мы ходим в кино. Водил я Иллариона и в цирк и в зоопарк – хочу удивить его чем-нибудь. Но в Тбилиси Иллариона ничего не удивляет, кроме трех вещей: первое – когда я успеваю заниматься; второе – почему у клоуна в цирке зеленые волосы; третье – как могут жить люди в городе без вина «Изабеллы», лука-порея и подогретого мчади.
В свободные от культпоходов вечера мы сидим у тети Марты вокруг пузатого желтого самовара, Илларион рассказывает нам разные истории, мы пьем кипяток и хохочем. Иллариону нравится тетя Марта, и тете Марте нравится мой Илларион, – у него, говорит, настоящий орлиный нос.
Я и Илларион спим вместе, в одной постели. Перед сном он или читает, или разбирает прочитанное, или расспрашивает меня о городских делах, или проповедует мораль. Иногда все это он делает вместе. Софья лежит между нами, внимательно прислушивается к нашей беседе и блаженно мурлычет. Илларион с первого же дня невзлюбил Софью. Она платит ему взаимностью. Когда Софья впервые увидела в моей постели Иллариона, она выгнула спину, задрала хвост и недовольно фыркнула. Илларион безо всякого вступления схватил Софью за загривок, открыл окно, и не успел я опомниться, как Софья оказалась в снегу. Я объяснил Иллариону, что Софья – равноправный член нашей семьи. Так же, по возможности, разъяснил Софье, что Илларион – близкий нам человек. Было достигнуто временное перемирие. Но восстановить прочный мир мне так и не удалось.
– Прогони ее к чертям, покоя от нее нет! – говорит Илларион.
– А чем она мешает тебе? – говорю я.
– Как не мешает, когда я ночью боюсь пошевелиться, – еще раздавишь ее, проклятую!
– А ты не шевелись!
– Может, мне перестать дышать?
– Куда же я ее дену?
– Пусть дрыхнет под кушеткой!
– Под кушеткой холодно!
– Хорошо! Тогда под кушетку полезу я, а она пусть нежится в постели!
– Пожалуйста! Лезь!
Илларион ничего не отвечает, хватает кошку за хвост и швыряет на пол. Софья жалобно мяукает, лезет под кушетку и терпеливо ждет, пока не раздастся храп Иллариона, чтобы вновь залезть в постель и занять свое законное место. Но Илларион долго не засыпает.
…Илларион болен. У него болит левый глаз, очень болит. Любовь ко мне и болезнь привели Иллариона в Тбилиси. Илларион не трус, но идти к врачу боится, про больницу и слышать не желает! А глаз болит все больше. По ночам боль становится просто нестерпимой. Бедный Илларион готов лезть на стену. Я хожу за ним, успокаиваю, как могу, – напрасно…
Наконец я решаю, что ждать больше нельзя.
Мы одеваемся, заворачиваем в газету бутылку водки и один хачапури и, по рекомендации тети Марты, отправляемся в Сололаки к частному врачу. Правда, он сам одноглазый, сказала тетя Марта, но зато самый искусный, самый знаменитый врач во всем городе, участник Отечественной войны, который, оказывается, за какой-нибудь месяц вылечил ее от ячменя. Поэтому мы очень удивились, не увидев перед домом врача очереди ожидающих пациентов.
– Я погиб! Видно, у него сегодня нет приема! – простонал Илларион.
– Ничего, Илларион, не волнуйся! Пойду, брошусь перед ним на колени, уговорю принять! – успокоил я Иллариона и решительно постучал в дверь. В коридоре что-то загрохотало, потом раздался шепот, потом кто-то с шумом захлопнул дверь комнаты, снова раздался грохот, и дверь открылась. На пороге стояла маленькая испуганная женщина. В нечесаных волосах ее торчали пух и перья из подушки.
– Извините, пожалуйста, – начал я, – у уважаемого профессора сегодня, кажется, нет приема, но мой дядя приехал из деревни, у него страш…
– Ну вас… – оборвала меня женщина, – а я думала – вы инкассаторы!
Женщина проворно вкочила на стул, достала из кармана халата скрюченный кусок проволки – «жулик», затолкала его под электрический счетчик и спрыгнула.
– Ну, что хотите?
– Уважаемый доктор должен обязательно принять нас. Без этого мы не уйдем отсюда! – сказал я и приготовился к отражению атаки.
– Что вы, что вы! Сию минуту! Пожалуйста сюда, – засуетилась женщина. – А кто вас направил к нам? Пройдите, пожалуйста, в комнату!.. Мамонтий! Мамонтий! Больные пришли! Больные!
Женщина схватила нас за руки, втолкнула в комнату, снаружи заперла дверь на ключ и с криком «Мамонтий! Мамонтий!» убежала. Спустя минуту в комнату ворвался высокий небритый мужчина в полосатой пижаме. Один глаза у него был зеленый, а другой – красный.
– Садитесь! – сказал он строго.
Мы огляделись. В комнате стояли кровать, письменный стол и два стула.
– Сюда сядет больной, сюда сопровождающий, – указал он на стул и кровать; сам подсел к письменному столу.
Мы заняли указанные места.
– На что жалуетесь? – спросил врач.
– На глаз! – ответил Илларион.
– А в чем дело? Болит?
– Нет, танцует! Не видишь? Слепну.
– Чем лечился в деревне?
– Сперва чаем промывал, потом сырым молоком…
– А сахаром не пробовал?
– Смеешься?! – обиделся Илларион.
– Наоборот! Видать, много у тебя молока и чаю! Вино пьешь?
– Пью!
– Нехорошо!
– Я хорошее вино пью! – успокоил его Илларион.
