Благие намерения - Лиханов Альберт Анатольевич (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации .txt) 📗
Я с тоской смотрю, как Андронова обедает. Без всякого аппетита, но много и может съесть бог знает сколько. Мартынова про это ничего не написала, думаю, умышленно. Каждому педагогу известно, что чувства сытости нет у умственно отсталых детей.
По всем правилам девочку следовало обследовать в медико-педагогической комиссии и отправить в специальную школу, но я пробовала бороться за нее. Звала не иначе как Женечка. Научила правильно называть дни недели в любом порядке: мы твердили их шепотом на ухо друг другу, у нас как бы получилась маленькая от всех тайна, и Женина угрюмость начала исчезать. Когда мы подбирали взрослых, я нашла для Женечки бывшую учительницу Екатерину Макаровну, и та уже помогла мне безумно много. Кто-кто, а Женечка первой среди всех нуждалась в матери! Не месяцы – годы требовались ей, чтобы ничем не отличаться от сверстников, а специальная школа, казалось мне, способна только утвердить девочку в своей неполноценности. Нет, я уж пока помолчу о комиссии!
Женечка проплакалась, я сказала ей какую-то пустяковую шутку, напомнила, что нос надо вытирать почаще, чтоб не оконфузиться перед мальчишками, повернула ее лицом к елке. Глаза у Женечки засияли, она кинулась в хоровод, совершенно не помня о слезах, а я вздохнула.
Как же это пробраться в каждого? В самую середку? Как умело и быстро ставить диагноз любому срыву? Ох, как далеко мне еще до такого!
Вокруг елки, гораздо больше похожей на Деда Мороза, чем загримированный, с бородой, артист, расхаживал Аполлон Аполлинарьевич. Его лысая голова напоминала елочный шар. Дед Мороз снова повел хоровод, и директор подбежал ко мне, потянул за руку.
– Победоносная! Ваше место в центре!
Я громко, в полный голос подхватила всеми любимую песню, и малыши мои задвигались быстрей.
Когда дошла до места, как срубили елочку под самый корешок, пришлось выбраться из хоровода: заплакал Леня Савич. Да, слезы у моих были близко.
Есть примета: что произойдет с тобой под Новый год, весь год потом будет повторяться.
Женечка и Леня успокоились быстро.
Мои слезы – впереди.
21
На каникулы всех моих малышей забирал зимний лагерь шефов. Ехать с ребятами вызвалась Маша, тем более что, кроме малышей, из которых создали специальную группу, нам дали еще тридцать мест, и директор помог Маше отправиться со своими детьми.
Я в свободные дни собиралась съездить домой, Аполлоша не возражал, и мысленно я уже звонила у родной двери, она распахивалась, на пороге возникали Татьяна, Ольга, Сергей, все ахающие, потрясенные моим изменившимся, совсем взрослым видом, наконец появлялась мама и вместо какой-нибудь жесткой фразы начинала всхлипывать.
День, день, еще день, и к вечеру я дома.
А пока предпраздничное волнение, встреча Нового года в редакции у Виктора, и это для меня не рядовое событие.
Во-первых, я никогда не была в редакциях на праздничных вечерах. Наверное, у них что-то необыкновенное, семейный, узкий круг, особая обстановка, так что я появлялась там как бы на семейном основании, подруга сотрудника. А во-вторых, Виктор, похохатывая, без всякого зазрения совести сообщил мне, что я буду на вечере еще и как героиня газеты, так что, верней всего, мне дадут слово, надо подготовиться к тосту.
Я отшучивалась и отнекивалась совершенно в его духе, но сердцем понимала, что на вечере в чужой компании, да еще такой интеллектуальной, мне придется плыть по воле волн. Выглядеть, однако, следовало достойно, и я попросила Лепестинью еще днем занять мне в парикмахерской очередь.
Последние в году проводы малышей получились особенно шумными и суматошными. Предновогодние часы вообще всегда суматошны – люди еще гоняются за елками, посылают телеграммы, толкутся в магазинах, при этом, конечно, что-то забыто, скорости нарастают, автобусы набиты народом, вокруг давка и суета, но все, как правило, доброжелательны, у всех хорошее в предчувствии особого праздника настроение. Так что малыши наши, сверхъестественно возбужденные, хоть и кричали нам с Машей и Нонной Самвеловной новогодние пожелания, исчезли быстро, видно, поддаваясь настроению взрослых, без обычных своих копаний. Еще бы: многим предстоял первый Новый год в семейном кругу, пожалуй, с полмесяца они лепили из пластилина и клеили из цветной бумаги свои новогодние подарки. Что ж, пусть Новый год принесет всем им новое счастье!
Когда ребята разошлись, я ощутила непривычную опустошенность. Но Маша и Нонна потащили в учительскую. В тарелках маленькие бутербродики на деревянных шпильках, в стаканах пенится шампанское, все принаряжены и суетливы.
– Друзья! – воскликнул Аполлон Аполлинарьевич. – Вот и Новый год! Пусть он принесет счастье всем нам! И всем нашим ученикам. Особенно воспитанникам Надежды Георгиевны, Марии Степановны, Нонны Самвеловны! Им счастье необходимо больше, чем всем нам! Эта осень прошла в школе под знаком первого «Б».
– Пусть же, – перебила его Елена Евгеньевна, – когда-нибудь мы окажемся под знаком счастливого десятого «Б»!
Зазвенели стаканы. К нам подходили чокаться пожилые учителя, поздравляли, желали удачи, обращаясь почему-то прежде всего ко мне. Я снова оказывалась в центре внимания, и это как-то коробило.
– Ну что, подружки дорогие! – прошептала Маша. – За наш десятый! Дай бог ему счастья!
Мы выпили, Нонна Самвеловна покачала головой.
– Десятый будет без меня, – сказала она. – Я же учительница начальных классов.
– А я, например, – сказала Маша, – помню, как зовут мою первую учительницу.
– Странно, – улыбнулась я. – Неужели и нас кто-то будет помнить?
Потом была парикмахерская и время для раздумий.
Наверное, я все время улыбалась чему-то своему, так что парикмахерша наклонилась ко мне и неожиданно спросила:
– Замужем?
– Не-а! – засмеялась я.
– В новом году выйдешь! Предсказываю!
Я усмехнулась, но на всякий случай вгляделась в зеркало. Неужели похоже?
Я вспомнила панику в интернате, звонок из инспекции, скрипучий голос и неожиданный поворот темы:
– Целую тебя!
Сумерки за окном сменил густой мрак. Когда я вышла из парикмахерской, на остановках клубились толпы, а переполненные автобусы, надрываясь, с трудом набирали скорость. Поразмыслив, я двинулась пешком.
Вначале шагалось легко, я вспоминала предсказание парикмахерши и глупо улыбалась. Замуж? Готова ли я к таким переменам? Правда, дома мне объясняли, что чем раньше, тем лучше.
Поживем – увидим. Пока никаких намеков нет, и Виктор молчит. Может, сегодня? Как в рассказе у Чехова… Мы поедем с какой-нибудь ледяной горки после вечера, под утро, и он шепнет мне: «Я люблю тебя». Только уж я не стану сомневаться, как та дурочка, то ли ветер ей принес эту фразу, то ли послышалось… Да, конечно!
Мороз подстегивал меня, я то шла, то, припрыгивая, бежала и смеялась сама себе: ну какая же я бестолковая! Конечно! Виктор скажет. Именно сегодня. Ведь этот вечер почти семейный, как он объяснил.
Я катилась по ледяным дорожкам на тротуарах, раза два шмякнулась как следует, но даже не почувствовала боли.
Мне было смешно и радостно. Бежать, катиться. Мне было смешно и радостно от дурацких мыслей.
Может, я бегу одна в последний раз?
Нет, я, конечно, могу бегать и кататься в одиночестве, разве он запретит? Но я буду бежать тогда, зная, что не одна. Что где-то есть он. Ждет меня. Или даже не ждет – в командировке. Впрочем, и там тоже ждет.
Он ждет меня, а я его, и я могу бегать, и кататься, и знать, что я не одна, если даже одна!
О! Я совсем и забыла!
Лепестинья и Зина Пермякова глядят на меня восторженно. Стол: полон яств – холодец, заливное, пироги с капустой, с грибами, с луком – ой, чего тут только нет – и в двух рюмочках дрожит алая наливка домашней, с осени, изготовки.
– Заждали-и-ся! – стонет Лепестинья, а я бессмысленно трачу слова, что опаздываю, что не могу…
