Заговор равнодушных - Ясенский Бруно (книги полностью txt) 📗
Релих смотрит вслед удаляющейся колонне. Ему не по себе. Как будто только что в двух шагах, не заметив его, промаршировала целая процессия умалишенных. Опасности нет, но все же немножко неприятно…
Усталый, почти ведомый инстинктом, он набредает наконец на освещенный подъезд отеля. Ряженный министром швейцар, кланяясь в пояс, открывает перед ним дверь в безмятежное царство сна.
2
Следующее утро ушло на визит в полпредство и на телефонные звонки. В полпредстве Релиха встречают с нескрываемым удивлением. Наркомтяжпром великолепно знает, что при нынешней политической обстановке посылать сюда людей нет никакого расчета. Последние две партии энергетиков и тепловиков, не высаживаясь в Берлине, отбыли во Францию. Если Релих дорожит временем, он сделает самое разумное, последовав их примеру.
Релих покидает особняк полпредства, унося целый ворох советов и напутствий. За дверью медным грохотом военного оркестра его встречает Германия.
В укромном элегантном ресторанчике его кормят досыта супом из бычьих хвостов и рябчиками в сметане. «Эйнтопфгерихт», к счастью, полагается один раз в месяц. Бутылка замороженного рейнского вина окончательно мирит Релиха с Берлином. Закурив папиросу «Мурата Приват» («Стоит понюхать их, даже не глянув, чтобы понять наслажденье гурманов»), в самом благодушном настроении он выходит из ресторана.
Долговязый автобус, скрипя рессорами, увозит его в Шарлоттенбург.
Сойдя на Вильгельмплац, после минутного раздумья он подзывает такси и велит везти себя на Бюловштрассе. У Ноллендорфплац он расплачивается с такси и дальше идет пешком. На углу Винтерфельдштрассе он покупает «Берзенцейтунг», «Ангриф» и, зайдя в угольное кафе, заказывает чашку черного кофе по-турецки.
Из блаженной сиесты его выводит мужчина в сером английском пальто из великолепного толстого драпа с чуть широковатыми лацканами.
– Ба! Кого я вижу? – кричит по-немецки незнакомец и, подойдя вплотную к Релиху, восторженно трясет его руку. – Какая встреча! Рудольф только сегодня сообщил мне, что вы в Берлине!
– Очень рад вас видеть, – любезно улыбаясь, говорит по-немецки Релих. – Мария перед отъездом поручила мне непременно повидать вас и передать самый горячий привет. Садитесь. Чашку кофе с ликером?
– Не стоит. Что вы вообще здесь делаете? Поедемте куда-нибудь. Расплачивайтесь поскорее. Я пойду позову такси. Такая встреча заслуживает, чтобы ее достойным образом вспрыснуть!
Они сидят уже в такси. Пять минут спустя такси останавливается у серого четырехэтажного дома, ничем не примечательного на вид. Немец первым поднимается по широкой темноватой лестнице. Релих послушно следует за ним. На площадке третьего этажа немец останавливается и ключом открывает дверь.
– Пожалуйста, прямо и направо.
Несколько старомодная и мрачная гостиная не отличается ничем от сотни других берлинских гостиных времен 1912 года – с кружевными салфеточками на спинках кресел и неизменной копией беклинского «Острова смерти» в почерневшей золоченой раме. Все это пахнет студенческими временами. От тюлевых штор на окнах, от засиженных мухами неразборчивых морских пейзажей Релиха обдает ветерком приятных воспоминаний. Даже воздух в этой комнате, приторно-кислый на вкус, – так пахнут иногда старые ковры – кажется, устоялся с довоенных времен, нетронутый сквозняком неугомонных событий. Нужно заглянуть в суровое трюмо, обросшее, как озеро, резными деревянными лилиями, всмотреться в отражение длинного бритого лица с большим коричневым лбом и с мешками у глаз, чтобы не ошибиться в летосчислении почти на четверть столетия.
– Извините, я тут немного замешкался. Черт их знает, где у них что стоит! – обращается к нему вдруг по-русски спутник, наполняя вермутом две зеленоватые рюмки. – Прозит! С приездом! Хорошо, что вы позвонили с утра. По правде, мы ждали вас значительно раньше. Думали, уже не приедете. Завтра вы бы меня не застали. Уезжаю с вечерним поездом. Через неделю буду в Париже. Там сможем поговорить подробнее. Когда возвращаетесь в СССР?
– Через месяц, возможно, через полтора.
– Срок вашего пребывания за границей придется сократить до минимума. Как только управитесь, поезжайте обратно.
– Намного раньше вряд ли сумею.
– Сумеете. Есть дела поважнее, которые требуют вашего присутствия на заводе.
– Какие именно?
– Пошлем к вам одного человека. Устроите его к себе на завод.
Релих отвечает не сразу.
– К сожалению, должен вас предупредить, – говорит он медленно, взвешивая слова. – Мои дела на заводе сильно пошатнулись. Никого больше, по крайней мере в ближайшие два-три месяца, устраивать у себя не смогу.
– Что, вас сняли с работы?
– Пока еще не сняли.
– Так в чем же дело? Боитесь?
– Не поймите меня превратно. Мне кажется, я могу быть вам полезен лишь постольку, поскольку остаюсь в партии и занимаю определенный пост. Если меня снимут с завода и вышибут из партии, польза от меня будет минимальная.
– На основании чего вы решили, что вас подозревают?
– Для этого не надо быть особенно проницательным Спас меня лишь удачный маневр: я вовремя взял в свои руки инициативу!…
– Вот как!
– Счастливое стечение обстоятельств, – спешит пояснить Релих, приняв восклицание собеседника за проявление интереса. – Заболел мой секретарь райкома. Подсиживает меня уже год. А второй секретарь, к счастью, парень малограмотный, не особенно разбирается в тонкостях политики.
– Гм… Это клад, а не секретарь. Чем же вы еще недовольны?
– В моем положении, чтобы завоевать доверие, надо было проявить чудеса сверхбдительности! – Он выдерживает паузу и добавляет почти со скорбью: – Пришлось разыграть целую детективную комедию с прологом и эпилогом… Впрочем, снятия секретаря я так и не добился. Заступился крайком… Сейчас там работает специальная комиссия…
– Но вы, видимо, должны были сообщить мне не только об этом…
– Вы правы, – выпрямляясь, говорит Релих. – Я приехал передать информацию и получить указания.
– Давайте, что у вас там?
Релих расстегивает портфель.
– Докладная записка?
– Да.
– Это все, что вас просили передать?
– Нет. Вот еще новый шифр. Прежним на всякий случай лучше не пользоваться. – Релих достает из портфеля однотомник Гвиччардини. – Страница помечена…
– Хорошо! Управляйтесь поскорее и возвращайтесь обратно. В конце будущего месяца мы направим вам отсюда человека. Будьте добры устроить его у себя на заводе.
Релих долго закрывает упорно не застегивающийся портфель.
– Я только попрошу об одном, – говорит он после длительного молчания; уши его горят. – Чтобы у этого человека не было таких липовых бумаг, как обычно.
– Не беспокойтесь, бумаги у него будут в порядке. Устроите его у себя месяца на два. Парень изворотливый, одна беда – не знает советских условий… Без опытного руководства может засыпаться…
Релих молча кивает головой.
– Давайте чокнемся за успех! Первоклассный вермут, зря брезгуете. Вид у вас не больно веселый. Если бы мне не говорили о вас как об одном из преданных людей, можно было бы подумать, что немножко дрейфите. Ну, обижаться нечего, я пошутил! Так как же, когда выезжаете в Париж?
– Завтра.
– Позвоните мне по парижскому телефону так недельки через четыре, перед отъездом. Сведу вас там с одним близким нам человеком, немцем. Он оказывает нам очень большие услуги. Договоритесь с ним окончательно. Насчет субъекта, которого направим к вам на завод, и еще кое о чем другом… Допивать не будете? Тогда давайте уберу… Можете меня не дожидаться. Выходите один. На углу найдете такси. Всего хорошего!
