Бред зеркал (Фантастические рассказы) - Будищев Алексей Николаевич (библиотека книг .TXT) 📗

Он услышал:

— Вот. Вот так! Вот все, что нужно.

И она припала к нему на грудь в безотчетном порыве. В нем будто что дрогнуло благостно, как единая капля чистейшей живой воды посреди уже мерзлой глыбы. Ему хотелось сказать:

— Спасибо: не забывай!

Но он не сказал этого. Не мог. Словно непроницаемая пелена постепенно задергивала его от всего мира, как падающий занавес. По всему его телу властно разливались тяжесть и оцепенение. Последняя мысль лениво шевельнулась в нем, как отходящая ко сну птица:

«Вероятно, то же самое чувствует и вода, замерзая в лед; ту же тяжесть и то же оцепенение. Но вода не исчезает, а лишь изменяет первоначальную форму. Может быть, и я…»

Он не успел продумать до конца этой мысли.

Его мысль замерзла. Он перестал сознавать себя.

— Он умер! — сказал санитар, прикасаясь к его одеревенелому плечу. — Носилки капитану Шустрову!

— Хороший был офицер, вечная ему память!

— Вы знаете, он только что перед самой войной женился. Бедный!

— Ишь как! Все внутренности разворотило!

— Где здесь капитан Шустров? Убит? О, Боже!

— Сестричка! Поплакали и довольно. Эх-хе-хе, все здесь останемся! Соблаговолите оставить ваши слезки и для других прочих! Которые также в свой черед!

Капитан Шустров не слышал этих отдельных возгласов, однако. Он лежал вытянувшись, с лицом неподвижным, как восковая маска, и он только воспринимал их, все эти возгласы, как дерево воспринимает удары молотка. Сознание молчало в нем, как молчит горное эхо до первого голоса вечно существующей жизни.

И вдруг он почувствовал, что в его окаменевшем сознании словно затеплилась слабая искорка. Сознание его дрогнуло внезапно, будто пробуждаясь от сна, и слабая искорка разгоралась все сильнее и сильнее, как пламя угля, раздуваемого чьими-то благостными устами, непорочными и чистыми. Теплые и благодатные, как молитва, чувства наполнили сознание его ароматной волной. Он ощутил собой вновь движение жизни, впрочем, едва уловимое, как мелодичное гуденье шмеля в цветочной клумбе, среди тихого сияния майского дня.

— Кто ты? — безмолвно спросил он в своем сознании того, чьи непорочные уста раздували в нем светлое пламя жизни.

И он услышал:

— Я — гений жизни. Я — ангел Пославшего меня. Я — летний дождь. Я — солнечный луч. На светлом венце чела моего начертано:

«Да возродится семя, упавшее в землю, в новой жизни!»

Сознание вновь благодатно дрогнуло в нем, и он внезапно понял, что он уже не капитан Шустров, но все же кто-то весьма близкий этому последнему. Мучительные слезы закипели в нем, и он тяжко расплакался, словно все его сознание исходило одними горькими слезами и мученьями. Тот же голос спросил его:

— О чем ты? Что видишь ты?

Он отвечал:

— Я вижу изодранные лоскуты тела человеческого на острых колючках проволок. Капли крови падают с них на землю, как слезы, насыщая почву. Я вижу туловища, раздавленные в кровавое месиво, и землю, скользкую от крови. Я вижу зарева пожаров, изуродованные лица и все ужасы войны. Вот отчего мои муки!

— Что думаешь ты?

— Я думаю, возможно ли, чтобы ужасы эти творились во имя преходящих материальных благ? Во имя приобретения земель? Во имя успехов торговли?

Он вновь почуял на себе светлое дыхание чистых уст гения жизни и услышал снова в просветленном сознании своем:

— А теперь? Что думаешь ты теперь?

— Я думаю: человечеству не открыты истинные цели войны; истинные цели войны направлены лишь к свержению ее кровавого ига.

Голос спросил:

— О чем вспомнилось тебе?

— Я вспомнил. Когда один студент убивал старуху-закладчицу, он думал, что он убивает ее лишь для того, чтобы воспользоваться ее богатствами. А вышло, что он убил ее лишь для того, чтобы начертать в сердце своем: убивать нельзя!

— Какой же вывод делаешь ты в пробужденном разуме своем?

— Я еще раз делаю вывод. Человечеству неведомы истинные цели войны. А между тем, везде и всегда человечество воюет лишь за идею вселенского мира. Только ради нее! Иначе сказать: во времени — народ воюет с народом, вне времени — война истребляет войну.

— Легче ли тебе?

— Со дна сознания моего будто поднимается радостный трепет, как светлое облако.

— Почему? Кем стал ты теперь? Что раскрылось твоему взору?

— Я — розовое облако светлой зари счастья народного. Я вижу: вот подо мной великий город с шумной радостью приветствует братающиеся народы, только что подписавшие грамоту вселенского мира. Войны больше нет; она съела самое себя, как отвратительное чудовище! Я слышу ликования всего света!

— Что чувствуешь ты?

— Слезы бесконечной радости падают из моего розового лона на счастливый город, как золотой дождь. Голубоглазые дети с венками на головах приветствуют меня, как счастливое знамение новых дней. Я слышу их безмятежные крики: «Розовое облако! Прими наш привет, о, розовое облако!»

— Капитан Шустров!

Он весь вздрогнул, проснулся и вскочил на ноги. Протирая заспанные глаза, он огляделся.

Над зловещим городом зловеще горела багровая, как кровь, заря. Барабаны сердито трещали. Из темных подземелий выходили железные люди, молчаливо строясь в ряды. Среди безмолвных небес, раскинувшись, как пламенный цветок, внезапно разорвалась шрапнель. В багровом тумане показались тучеобразные колонны медленно надвигавшегося неприятеля. Капитан Шустров стал впереди солдат, весь сосредоточенный и строгий.

— Я сегодня буду убит, — тихо шепнул он молоденькому, совсем безусому офицерику. — Вы замените меня. Я вам верю, как себе.

И с тем же чувством, с каким он, бывало, в дни далекого детства подходил к причастию, он медленно извлек из ножен свою блеснувшую багровым лучом саблю.

— С нами Бог! Вперед!

Бред зеркал

Тонкая молодая женщина с большими, темными и прямо-таки страшными своей отчужденностью от всего земного глазами, нездешними глазами нестеровских ангелов, сидела на вокзале захолустной станции в ожидании поезда и беседовала с нами, ее случайными спутниками. Она говорила, а мы внимательно слушали, не отводя глаз от ее прекрасного нервного лица, грустно освещенного мистическим светом ее глаз.

— На свете много непознанного, — говорила она нам грустно, нервно двигая бровями, — и много тайн окружает нас. Что мы знаем о том мире, среди которого мы живем? Жалкие отрывки по всем отраслям знания — вот научный багаж современного образованного человека. Разве он в состоянии объяснить, почему крылья вот у этой бабочки цветисты, как перламутр, а вон той черны, как уголь? Разве химический состав яичек, из которых они вылупились, не однороден? Как зародилась первая клеточка первичной водоросли? Где? При каких обстоятельствах? Куда девается духовная сущность человека после смерти его? Во что перерабатывает ее земля? Кто сможет отвечать на все эти вопросы и какими доказательствами подкрепит он свои соображения? Все это — тайны и тайны, которые не в силах осветить никакой ум. Не правда ли, как ограничен предел человеческого зрения, и разве вы поверите мне, если я скажу вам, что однажды я видела событие, происходившее от меня на расстоянии десятка тысяч верст? Да, да. Я жила в уездном городке Саратовской губернии и видела своими глазами смерть моего мужа на Дальнем Востоке у бухты Посьета. Вы мне верите? Хотите, я расскажу вам, как произошло все это?

— О, пожалуйста! — раздались голоса.

Она спросила:

— Зачем? Ведь все равно вы не поверите ни единому моему слову?

— Пожалуйста, — просительно проговорил кто-то, — ради Бога!

Опять она повторила капризно и нервно:

— Зачем? Вы прослушаете мою правдивую историю, изломавшую мою жизнь, как святочный рассказ, а я… что я пережила в ту ночь… — Она схватилась за голову с жестом отчаяния и, как черные бриллианты, страшно замерцали ее нездешние глаза.