Маски - Белый Андрей (читать книги txt) 📗
Как вырос нос? Щека, правая, – всосана ямою, шрам, процарапанный ярко, – вишневого цвета: стекает в усищи, которые выбросились над губами, как грабли над сеном: седины свои ворошить.
– Дело ясное!
Взаверть, – свою завернувши ноздрю, закосив на себя самого через плечо; на плече он серебряный волос увидел; серебряный волос с халата он снял.
Тут малютка какая-то, – барышня очень приятная, за руку взявши, от зеркала прочь повела:
– Не полезно, профессор, разглядываться!
Кабинетик был маленький; в темно-зеленых обоях себя повторяла фигурочка: желтая, с черным подкрасом.
Где туго набитые книгой шкафы?
Вот – кровать; стены белые, гладкие, с голубоватой холодной каемкою; коврик.
– Скажите пожалуйста!
Жмурился, точно от солнца, внимая себе:
– Ничего-с… Образуется…
Образовалась же комната – все-таки: было то – чорт знает что!
– Извините, я – кто, с позволенья заметить?
– Профессор Коробкин.
– Как так? Быть не может!
И руки потер: формуляр его ввел в овладение именем, отчеством, званием, рядом заслуг пред наукой; и – «Каппой» – звездою.
Припомнилось, —
– как Млодзиевский его волочил, точно козлище, в аудиторию – кланяться в щелки ладошей и в гавк голосов сквозь гвоздику кровавую; этот венок перед ним два студента держали, а Штернберг, астроном, огромную, «Каппу», – звезду, в отстоянии тысячи солнечных лет, – подносил!
Десять чортов, – или тысяч пустых биллиоников, лучше сказать, километров, его отделили с тех пор от… «Коробкина»?
– Каппа-Коробкин!
Тут он, положивши на сердце футляр от очков, как державу, другою рукой разрезалкой взмахнувши, как скипетром, над своим царством, над «Каппой», звездой, – депутацию встретил, иль…: личико высунулось, на одно став колено под ним; эта белая тень на халате, малютка, ему оправляла… – как-с, как-с, нет позвольте-с, – …штаны?
– Я и сам-с!
И к окну отошел: подтянуться.
Серебряно-синий издрог бриллианта, звезды, встал в окне; в размышленье ударился он, оправляя штаны: небо – дно, у которого сорвано всякое дно, потому что оно – глазолет: сквозь просторы атомных пустот; где протоны – сияют, как солнца; созвездья – молекулы; звездное небо, – вселенная, клеточка: звездного или небесного тела, в которое он, как в халат, облечен.
И он выкинул, рявкнув, в окно разрезалку свою.
– Макромир, – как сказал Фурнье д'Альб.
И увидел: с ним вместе в окошко знакомое, будто Надюшино, дочкино, личико, – высунулось; и ему из окна объяснил: небо – дно, у которого сорвано дно; и оконный квадрат, ими вместе распахнутый в небо, – распахнут из неба же.
– Небо, – наш синий родитель: протон; так сказать, электронное солнце!
Тут поняв, что – сад пред ним: зазаборный домок на припеке желтел в мухачах – в этом месте; и Грибиков шел проветряться; а тут – что такое теперь? – Неизвестный подъезд? – Над подъездом какая-то твердая морда из камня морочила.
– Где ж переулок?
– Какой?
– Табачихинский?
– Девкин!
– Взять в толк!
И – умолк.
Не сказал, что тревожится: память отшибло; вчера же он ехал к Матвею Матвеевичу Кезельману, к кассиру Недешеву, с дачи, в Москву, получать свое жалованье и с Матвеем Матвеевичем о делах перекинуться; пер он полями на станцию: и собиралась гроза; встала желтая тучища; после ж, – ударила молния.
Деньги-то, жалованье: получил и – куда-то засунул! «Фу, – чорт!» и похлопал себя по штанам: они пусты.
____________________
Актер входит в роль, ее даже не зная; и – он: он трудился над ролью «Коробкин».
Коробки ломались
Его навещали: пришел Задопятов:
– Уф, – сам я стал одр: умерла Анна Павловна.
Он – не расслышал: зажмурился, пальцами отбарабанив, внимая себе, как другому.
– Будь бодр: чего доброго, – встанет твоя Анна Павловна.
– Да умерла, – говорю.
– А… Взяв в толк…
И – умолк.
Приходила сюда Василиса Сергевна:
– Мы – что; мы – живем: а вот Надя твоя долго жить приказала…
– Что ж: я поживу еще…
Видно, – не понял; вдруг – понял он:
– Наденька?… Как?
И из глаза, единственного, – в три ручья!
____________________
Громко фыркая, плачась, что вот он – один и что некому плакаться, протопотошил с неделю под дверью; и выплакался, положив седину, на колени: к сестре.
Лир – Корделию встретил.
Плаксивый период прошел.
____________________
С того времени в памяти рылся: расспрашивал:
– Ну, а Цецерко-Пукиерко, чорт побери, – что и как? Василиса Сергевна:
– Ах, – не говори, скрылся Киерко твой; след простыл; писал – в «Искре».
– Все умерли, – что ли?
И глаз – вспыхнул искрою; не избежать горькой доли; и глаз – погас! Каждый из нас, вспыхнув искрой, знать, гасит свой след – в бездне лет
– Да!
Без дна – времена!
И по памяти он заметался кругами: когда улепетывали: как испуганный заяц; и он припустился в бежавшее время, – испуганный заяц!
____________________
И вновь косохлест, подымающий бреды, где – Грибиков (дрянь снится нам) из-за форточки сызнова фукнул; и – сызнова (рухнули прахом года, как в дыру). —
«Дррр!…»
– Война мировая, профессор Коробкин!
____________________
«Драмбом» —
– точно рапортом дробь выдробатывал, вздрагивая, барабан; дрдррр —
– тарртаррадар! —
– дрр-дро!
– Право! Раз! – вскрикивал прапор в туман: за забором отряд пехотинцев прошел: «Дрроо!»
Карета, квадрат
Удар, драма: дар: —
– даррр —
– ман… дрррооо!
Головою отпрянув и носом влетев в потолок, он вскочил, точно бой барабанов, свою разрезалку, как меч, вознеся
И залаял, кидаясь, – залаял усами: во тьму:
– Патентованный вы негодяй-с… Я-с – ученый; и – да-с: патентованный!
Ус белой граблей топырился: форточка в ухе открылась; я голос, плаксиво визжащий, как ножик точимый, мозги и составы оттуда разрезывал —
– Что же, – давайте, давайте тягаться; попробуем, как патентованный ножик задействует над патентованным мясом!
– А, а!
Вынималось дыхание; тряпкой заклепывали разорвавшийся рот; он, всплеснув голубою полой, на которой оранжевые, сизо-синие, желтые пятна в глаза Серафиме взлетели, зажав свои уши, спасался; под столик – на корточки сесть.
Серафима – под столик: на корточки сесть, успокаивать, одеколоном за ухом тереть, чтобы —
форточка в ухе: закрылась.
____________________
– Дрроо!
– Дроби пролеток, профессор: чего вы волнуетесь?
– Дроби?
К окну выходил уверять: эти дроби открыл математик Бернулли:
– Вот что-с: теорема Коши, – та, которая связывает теорему Фермата с рядами дробей в разложении сумм степеней…
И в светящийся блеск, пролитой из окна, засветяся своей сединою, он тыкался пальцем в пылиночки, тщася их вычислить:
– Дробь: единица, – гм, – в степени «эм», плюс, два в степени «эм», плюс ряд точек, плюс «эн», степень «эм», по, – гм-гм, – степеням: «эн» – пылинку на пальце разглядывал; к пальцу приставился носом:
– Бернулли ввел дроби такие; поэтому их называют
Бернуллиевыми; в них память прочислена; а то – дыра вместо памяти.
Глазом своим из опухшего века глядел вопросительно: память в квадрат возвести? Открыть скобки?
– Сто чортов и двадцать пять ведьм! – залягался он носом.
Удар за ударом: —
– оглоблей —
– по памяти!
Черный квадрат, а не память: на глазе сидит.
____________________
Он выносит за скобки его…
– Не срывайте повязки!
И – перекувырки: незыблемый остров, звезда его, «Каппа», которую знал, как пять пальцев, где жил, – унырнула, как кит под ногами; квадрат, став каретою черною – ринулся; он – за квадратом: довычислить!
– Тряпку и мел.
И сквозь солнечный луч, расплескавши халат, как павлиний, играющий красками хвост, – в двери он; а – за ним: Серафима, Матвей Несотвеев и Тер-Препопанц, – все, – повыскакав, ринулись в планиметрические коридоры: со шлемом и гавком!
