Мэнсфилд-парк - Остин Джейн (книги бесплатно без регистрации .txt) 📗
– Я так мало была склонна заимствовать мненья у дядюшки, что вряд ли вы правы, – сказала мисс Крофорд. – Но коль скоро вы настаиваете, должна заметить, что, поскольку я гощу сейчас у своего брата доктора Гранта, я не вовсе лишена возможностей наблюдать духовенство. И хотя со мною доктор Грант чрезвычайно добр и предупредителен, и хотя он поистине джентльмен и, мне кажется, человек ученый, умный и весьма почтенный, и его проповеди часто очень хороши, я вижу, что он праздный себялюбивый бонвиван, у него все зависит от того, вкусно ли он поел, он и пальцем не шевельнет ради чьего-либо удобства, более того, если кухарка допустила промах, он гневается на свою превосходную жену. Сказать по правде, нынче вечером нас с Генри отчасти выгнало из дому его разочарование в недожаренном гусе, с которым он не мог совладать. Моя бедная сестра вынуждена была остаться и терпеть его недовольство.
– Право же, я не удивлен, что вы его осуждаете. Это большой недостаток, усугубленный прескверной привычкой потворствовать своим желаниям. И при вашей чувствительной натуре вам, должно быть, весьма больно видеть, как страдает от этого ваша сестра. Это свидетельствует против нас, Фанни. Нам нельзя пытаться защитить доктора Гранта.
– Да, – отвечала Фанни, – но это вовсе не значит, что нам не следует защищать его профессию. Ведь какую бы профессию доктор Грант ни избрал, он остался бы при своем характере. А так как во флоте ли, в армии ли под его началом оказалось бы куда больше людей, чем сейчас, я думаю, будь он моряком или солдатом, а не священником, плохо пришлось бы куда большему числу людей. И еще я поневоле думаю, что малоприятным свойствам доктора Гранта грозила бы еще большая опасность усугубиться, когда бы он избрал занятие более деятельное и мирское, где он имел бы меньше времени и обязательств перед самим собой, где не обязан был бы познать самого себя, во всяком случае, не так часто вынужден был бы пытаться познать самого себя, чего никак не избежать в нынешней его профессии. Человек, такой здравомыслящий человек, как доктор Грант, который привычен каждую неделю наставлять других в их обязанностях, каждое воскресенье дважды ходить в церковь и так прекрасно произносить такие прекрасные проповеди, поневоле при этом и сам становится лучше. Это должно побуждать его думать, и я не сомневаюсь, что он чаще старается сдерживаться, чем если б был не священником, а кем-нибудь другим.
– Противное мы, конечно, не можем доказать, но я желаю вам лучшей судьбы, мисс Прайс, чем стать женою человека, чья благожелательность покоится на его проповедях, потому что, хотя каждой воскресной проповедью он может привести себя в хорошее настроение, совсем нерадостно, если с утра понедельника и до вечера субботы он будет препираться из-за недожаренного гуся.
– По-моему, на того, кто способен часто пререкаться Фанни, никакие проповеди не подействуют, – с нежностью сказал Эдмунд.
Фанни еще более отворотилась к окну, а мисс Крофорд едва успела очень мило сказать: «Сколько я понимаю, мисс Прайс чаще заслуживает похвалы, чем слышит ее», – как сестры Бертрам принялись усердно приглашать ее присоединиться к их веселому пенью, и она быстро прошла к фортепиано, а Эдмунд смотрел ей вслед в безмерном восторге ото всего множества ее добродетелей, начиная с предупредительности и кончая легкой грациозной походкою.
– Вот оно, воплощение доброго нрава, – сказал он через минуту. – Вот натура, которая никого не заставит страдать. Какая у ней прелестная походка! и с какой легкостью она отзывается желаниям других людей! идет навстречу, едва ее позовут. – И на миг задумавшись, прибавил: – Какая жалость, что она была в таких руках! Фанни согласилась с этим и имела удовольствие видеть, что, несмотря на ожидавшееся пение, Эдмунд все еще стоит с нею у окна: вскоре он обратил взгляд за окно, где все, что было внушительного, навевающего покой, радующего глаз, предстало во всем великолепии ясной ночи, на фоне укрытой тенью рощи. Фанни дала волю чувствам.
– Это истинная гармония! – сказала она. – Истинный покой! То, с чем не сравнится никакая живопись, никакая музыка, о чем одной поэзии дано попытаться поведать. Вот что может утишить любую тревогу, вызвать в душе восторг! Когда я смотрю на такую ночь, мне кажется, будто на свете нет ни зла, ни горя; ведь конечно же, и того и другого будет меньше, если чаще внимать величию природы и, созерцая подобный вид, люди будут чаще печься не о себе.
– Меня радует твое воодушевление, Фанни. Ночь восхитительная, и можно лишь очень пожалеть тех, кого не научили чувствовать с той же глубиною, как ты, кого сызмала хотя бы не приохотили к природе. Они так много теряют.
– Это ты, кузен, научил меня думать о ней и чувствовать ее.
– У меня была очень способная ученица. Вон Арктур, он сегодня очень яркий.
– Да, и Большая Медведица. Хорошо бы увидеть Кассиопею.
– Для этого надобно выйти на газон. Ты бы не побоялась?
– Нисколько. Мы уже так давно не наблюдали звезды.
– Да, не знаю даже, отчего это получилось. – У фортепиано запели. – Мы дождемся, пока они кончат, Фанни, – сказал Эдмунд, отворотясь от окна; а те все пели и пели, и она с обидой замечала, что он понемногу, шаг за шагом отходит к фортепиано, и, когда певцы умолкли, он был рядом с ними и один из тех, кто всего настойчивей выражал желание послушать их еще.
Фанни вздыхала в одиночестве, пока тетушка Норрис не разбранила ее за неосторожность – так ведь недолго и простыть – и не отогнала от окна.
Глава 12
Сэр Томас должен был воротиться в ноябре, старшего же сына дела призвали домой раньше. Приближенье сентября принесло вести о мистере Бертраме, сперва в письме к леснику, а потом в письме к Эдмунду; а в конце августа приехал и он сам, по-прежнему готовый быть веселым, милым и галантным, как располагали обстоятельства или требовало присутствие мисс Крофорд, готовый рассказывать о скачках и Уэймуте, об увеселительных прогулках и знакомых, что полтора месяца назад было бы ей небезынтересно, а теперь силою наглядного сравнения привело к убежденью, что она решительно предпочитает ему младшего брата.
Это было весьма неприятно, и она искренне огорчалась, но так уж оно вышло; и теперь она столь далека была от намерения стать женою старшего, что, не считая простейших притязаний красавицы, знающей себе цену, даже не стремилась его пленять; его затянувшееся отсутствие из Мэнсфилда, вызванное одной только жаждой удовольствий да потворством собственной прихоти, с совершенной ясностью показало ей, что он ее не любит; но его равнодушие далеко уступало ее собственному, так что, окажись он уже сейчас новым сэром Томасом, полновластным владельцем Мэнсфилд-парка, каковым ему со временем предстояло стать, она и то навряд ли приняла бы его предложение.
Время года и те же дела, которые привели мистера Бертрама в Мэнсфилд, вынудили мистера Крофорда отправиться в Норфолк. В начале сентября Эверингем не мог без него обойтись. Он уехал на две недели; две недели такого уныния для сестер Бертрам, что это должно было бы их насторожить, и Джулию, при ее ревности к сестре, заставило даже признать, что нельзя доверять его ухаживанью, и уж лучше бы он не возвращался; в эти две недели, когда между охотой с ружьем и сном было вдоволь досуга, и, будь сей джентльмен более привычен разбираться в своих побуждениях и размышлять, к чему ведет его праздное тщеславие, он убедился бы, что ему следует задержаться подолее; но преуспеяние и дурной пример сделали его слишком беспечным себялюбцем, и он не заглядывал в завтрашний день. Красивые, умные и столь много обещающие сестры забавляли его пресыщенную душу и, не найдя в Норфолке ничего, что могло бы сравниться с развлечениями мэнсфилдского общества, он с удовольствием возвратился к ним в назначенное время и с таким же удовольствием был там встречен теми, с кем намеревался развлекаться и дальше.
Мария, которую окружал вниманьем один только мистер Рашуот, обреченная выслушивать все одни и те же подробности его ежедневных занятий, удач и неудач, его похвальбу своими собаками, его завистливые сетования на соседей, его сомненья в связи с новым законом об охоте и гнев на браконьеров – предметы, которые находят путь к сердцу женщины единственно если есть кое-какой дар у рассказчика либо кое-какая привязанность у слушательницы, отчаянно скучала без мистера Крофорда; а Джулия, никем и ничем не занятая, чувствовала себя вправе скучать по нем и того более. Каждая из сестер полагала, что предпочтенье отдано ей. Джулию могли в том оправдать намеки миссис Грант, склонной верить в то, чего ей хотелось, а Марию – намеки самого мистера Крофорда. С его возвращением все вошло в ту же колею, что и до отъезда: с сестрами Бертрам он держался, не изменяя той живости и приятности, которая позволяла сохранить расположение обеих, но без тени того постоянства, прочности, заботы, тепла, которые бы могли привлечь внимание общества.
