Дневник проказника - Фуллер Метта Виктория (читать книги онлайн полностью .txt) 📗

Мне кажется, я никогда не получу пятьдесят центов, чтобы пойти в цирк.

Дорогой дневник, цирк был здесь и опять исчез, как прекрасный сон. Чарли и я пошли ему навстречу. Мы были так взволнованы, как будто сами принадлежали к нему. Сначала мы бежали за фургоном, где была музыка, потом побежали вперед, чтобы пропустить мимо себя все: носорогов, гиппопотамов, двух живых слонов, жирафу, у которой такая длинная смешная шея, что она может глотать разную еду всю дорогу, ужасного тигра, двух страшных львов, которых держат для того, чтобы человек мог положить в их пасть свою голову и попробовать, хотят ли они укусить его, потом разных диких животных, между которыми было несколько очень хорошеньких девочек, гораздо красивее Сюзи и Лили, и горбатых животных, на которых растет верблюжья шерсть – как там их называют.

Это было гораздо красивее, чем последний военный парад Четвертого июля [41]. Я остался без обеда, но совсем забыл про голод, потому что мне хотелось видеть, как люди расставляли цирковой шатер, а когда пришел домой, то только успел съесть кусок пирога, который оставила для меня Бетти. Она дала мне в долг десять центов на имбирное пирожное для кормления слона и пять центов на стакан лимонаду, и я полетел быстрее молнии.

Я не знал еще, что произойдет со мною, прежде, чем я вернусь домой. Бесс тоже хотела идти вечером – мне не нужно говорить, с кем. Я спросил маму, пойдет ли она тоже, но она сказала, что ее это не интересует. Странно, как это люди могут дожить до такой старости, когда им уже дела нет до того, что в город приехал цирк.

Когда я проходил мимо лавки Питерса, мне пришло в голову купить лот красного перцу. Он мог мне пригодиться, если придется когда-нибудь помогать готовить на кухне. Я купил также немного печенья для слона и заранее пошел туда, чтобы еще поглядеть на зверей, прежде чем начнется цирк. Ужасно, ужасно смешно было смотреть, как чихали обезьяны. Я чуть не лопнул от смеха. Сторож сказал, что какой-нибудь злой, негодный мальчик насыпал перцу в их клетку, и если он поймает его, то выгонит и велит арестовать. Он был ужасно зол, поэтому я пошел к слонам.

Я дал большому кусок пирожного, но слоны, оказывается, неблагодарные животные: только он проглотил пирожное, как со мной случилось нечто – я не знал, что: мои зубы застучали, точно я играл в кости, и – бум! Я полетел вверх до самого потолка и подумал, что теперь пришел конец маленькому Жоржи, но, по счастью, упал в телегу с опилками, которыми посыпают арену. Подлый слон рассвирепел только потому, что я прибавил чуточку перцу в его пирожное. Сторожу пришлось порядочно-таки повозиться, прежде чем он его успокоил. Он (сторож, а не слон) погрозил мне кулаком и сказал, что не пожалел бы, еслиб я расшиб себе голову; впрочем, она распухла у меня немножко, и я чувствовал себя так странно, что поскорее сел на свое место, чтобы ждать, когда начнется представление. Мне надоело заниматься зверями.

Голова у меня немного болела, но я веселился. Представление было первоклассное, без надувательства, а глупый клоун великолепен. Думаю, что я покраснел, когда он указал на меня пальцем и спросил жонглера:

– Почему этот малыш похож на Иону? [42]

Жонглер не смог ему ответить, тогда он сказал:

– Потому что его выбросил слон!

Зрители смеялись. Должно быть, этот клоун был невежа – в Библии пророка Иону выбросил совсем не слон!

Дрессированный пони был восхитителен, а когда маленькие артисты прыгали через обручи, у меня по спине забегали мурашки. О, как, я завидовал этим маленьким мальчикам, которые кувыркались и становились на голову своего отца! Я жалел, что мой отец не акробат. Думаю, что я сумел бы так же хорошо стоять на его голове, как они, если бы только он продал дом и поступил в цирк, но у него нет никакого честолюбия.

Когда я буду большой, я смогу сам выбрать себе профессию. Я совсем не бездельничал, пока они выступали; я думал; как хорошо было бы не быть больше осмеянным своим родным городом, не слышать, как раз сто в день тебя называют злым мальчиком, не ходить в школу, не слышать постоянно брани. Я выучусь ремеслу акробата!

После представления я пошел навестить Сюзанну. Я надеялся, что она пригласит меня обедать, потому что они живут в гостинице, и рассчитывал, что когда мы пойдем к столу, то я, быть может, увижу некоторых из этих людей в трико – но, должно быть, они готовят себе сами. Я был разочарован. Я сказал доктору, что если бы у меня было пятьдесят центов, то пошел бы и на вечернее представление, но Сюзи сказала: «Нет, довольно и одного раза, а то ты слишком поздно придешь домой».

Я пошатался по гостинице до вечера, пока они не ушли вместе с другими молодыми людьми.

– Ну, Жоржи, дружок, теперь беги прямо домой, будь хорошим мальчиком, чтобы мама не беспокоилась, – сказала Сюзи.

У меня еще было время. План мой был готов. Я играл на улице с мальчиками часов до девяти, потом побежал в конюшню гостиницы, прошел через нее, вышел из-за большой палатки, где стояли все повозки, пролез в одну из них, завернулся в одеяло, чтобы меня не заметили, лег и стал ждать. Я знал, что все уедут в два часа ночи, я слышал, как об этом говорили. Я хотел, чтобы меня взяли с собою; а на другой день, когда они найдут меня, я скажу, что я сирота и хочу учиться их ремеслу. Тогда они примут меня, а на афише напечатают: «Маленький Жоржи, чудо-дитя, акробатические фокусы которого превосходят все виденное».

Должно быть, я заснул, хотя очень старался не спать. Когда я проснулся, повозка двигалась. Я видел, как сияли звезды, и мне захотелось домой, но я лежал спокойно, не желая, чтобы меня нашли раньше, чем мы будем очень далеко, и не могли отослать назад. Я уже не мог заснуть крепко; фургон покачивался, а кучер ужасно кричал на лошадей. Потом я вдруг совсем проснулся, стало светать, и я мог различать деревья и заборы. Я пошевелился немного, потому что ноги мои одеревенели, и вдруг что-то зарычало! Сердце мое остановилось, а потом забилось вдруг так сильно, словно в ушах у меня прогремела тысяча громов. Я боялся пошевелиться, а ноги у меня болели. Немного погодя, я повернул голову, быть может, на пару сантиметров и увидел льва. Я был в его клетке. Он лежал, вытянувшись, уткнувшись носом в лапы, и подмигивал мне своими желтыми глазами, как будто думал, что это недурная шутка.

«…недурная шутка.»

О, мой дневник, даже если я буду так стар, как Мафусаил [43], я не забуду этого момента! О, это было ужасно! Время страшно тянулось. Настал день. Лев стал махать хвостом и облизываться. Кажется, я потерял сознание. Когда я пришел в себя, я лежал на траве. Несколько человек стояло вокруг меня; вся процессия остановилась. Кто-то прыскал мне водою в лицо. Я сел и спросил:

– Он еще не съел меня?

– Немного недоставало до этого, – сказал кучер. – Скажи, пожалуйста, как ты попал в клетку Цицерона?

Я рассказал ему, как я пролез в повозку, потому что хотел научиться цирковому ремеслу. Все эти грубые люди смеялись и сказали, чтобы я лучше вернулся домой к моей матери.

– Ты можешь поздравить себя с счастливым спасением, – сказал кучер. – Мы оставили старого Цицерона в клетке, потому что он был болен, но как ты вошел в нее? Я рассказал ему, что я открыл что-то, что принял за дверь; повернул ручку и отпер дверь, вошел и снова запер ее – это была задвижная дверь, и я спокойно лег. Потом он рассказал мне, что услышал рычание льва, оглянувшись, увидел в клетке меня и испугался до смерти. Он как можно скорее вытащил меня вон; ему пришлось бить льва своим кнутом. Итак, я поехал до ближайшего города, сидя на высоких козлах, и, преисполнившись отвращения, отказался от циркового ремесла.