Свадьба Тоотса - Лутс Оскар (читать книгу онлайн бесплатно без txt) 📗
Когда свадебный поезд проезжает мимо домика мастера-портного Кийра, младший из его рыжеголовых сыновей вбегает со двора в комнату и кричит дурным голосом:
– Едут! Едут!
– Что ты орешь! – восклицает отец семейства, отбрасывая в сторону замусоленный журнал мод. – Кто едет?
– Уф, уф, Тоотс со своими свадебными гостями. Да как их много-то!
Сказанного вполне достаточно, – чтобы увидеть проезжающих, все домочадцы, оттесняя друг друга, кидаются в комнату, обращенную окнами на большак. В узких дверях, к которым все подбегают одновременно, из старого мастера и его семейства образуется пробка, некоторое время она не подается ни вперед, ни назад. Возникает толкотня, вилка, которую госпожа Кийр забыла в своей руке, втыкается младшему сыну в бедро, в то же время у среднего сына Оттомара, прижатого к косяку дверей, лопается чирей. «Ай, ай, ай! Не нажимайте!» – кричат сыновья в один голос. «Пропустите маму! – восклицает старый мастер, – вы же знаете, она тяжелая!» Оттомару удается высвободить свою левую ногу, и он тут же ударяет ею Аадниеля в пах, отчего старший брат испускает такой дурной запах, что у папаши еще спустя полчаса есть основание фыркать. «Ты, Йорх, в следующий раз не валяй дурака, – делает он сыну внушение, – лучше уж спусти штаны и с… как положено».
В конце концов, все же эта пробка или затычка – как кому больше нравится! – проталкивается между косяками дверей и Кийры показываются, наконец, в окне. Они смотрят на большак с таким вожделением, словно хотят съесть глазами свадебный поезд Тоотса, а по возможности и проглотить. Только младший отпрыск Бенно никак не может забыть о ране на своем бедре, которую мамаша, «разумеется» нанесла с умыслом. В то время как все другие, отставив зады, торчат у окна, он переворачивает над конфоркой кухонной плиты вверх дном сковороду с жарким и говорит сам себе: – Вот так-то!
– Черт побери! – вскрикивает внезапно Георг Аадниель возле окна. – Одно из двух, либо Тоотс, эта старая падаль, сошел с ума, либо я сам сумасшедший!
– Ты сумасшедший, верно, – со злостью отвечает ему Оттомар, – иначе с чего бы ты стал давить мой чирей.
– Заткнись ты со своим чирьем! Хоть бы у тебя на каждой ягодице по три штуки их вскочило… лягается, как турецкий жеребец. Ты соображаешь, в какое место меня ударил? Такой удар мог быть и смертельным. Разве ты не знаешь, что туда нельзя бить?
– Пошел ты к черту со всеми своими местами! Знаешь, как мне больно было?! Скажи спасибо, что я еще не вцепился в твое «место» зубами.
– Ну тихо, тихо! – вмешивается папаша Кийр. – Довольно браниться! Как бы вы, чего доброго, маме не навредили. Ах да, а с чего это ты, Йорх, назвал Тоотса сумасшедшим? Конечно, невесть каким умником он никогда не был, но и вовсе сумасшедшим его тоже не назовешь.
– А ты, папа, подумай, что станет он делать в Юлесоо с такой оравой гостей! – возражает Аадниель, всплескивая руками. – Чем будет кормить их? Мне известно, у него нет ни… ни… ни одной вареной свиной ноги в доме, ни капли пива, вина тоже ни одной капли. Куда он гостей посадит? На плечи друг другу? В Рая и то было тесно – а ведь там большие комнаты. Нет, ты ответь мне, папа, разве такой человек не сумасшедший? Я бы сейчас не знаю, что отдал, отдал бы свою сберегательную книжку, чтобы хоть одним глазком увидеть, что там, на хуторе Юлесоо, станут делать.
– Но гости все же поехали в Юлесоо, – высказывается мамаша Кийр, – стало быть, у Тоотса найдется, чем их накормить.
– Веришь ли, мама, у него нет ничегошеньки, кроме свиньи… и опилок – летом у них чинили хлев и пилили бревна.
– Ну, тогда и я тоже не знаю, что он станет с гостями делать, – соглашается мамаша и вдруг испуганно восклицает: – Силы небесные! Откуда это горелым салом несет?!
XIX
Действительно, на хуторе Юлесоо, как Тээле и сообщила своему мужу давеча в Рая, все в порядке. Полы начисто выметены, столы в первой и второй комнатах сдвинуты и покрыты чистыми скатертями. На плите скворчат сковороды и булькают несколько чугунов, – как известно, в одном чугуне несколько блюд зараз не сваришь, хотя по слухам в государстве Незнамогде это и умудряются делать, там некоторые повара в одном и том же котле варят одновременно два-три-четыре сорта каши и при этом проявляют такое усердие, что успевают сами сходить на рынок и поторговаться с торговками. Всюду заметен установленный рукою Тээле порядок, и это наполняет сердце Тоотса чувством гордости. Да, такая энергичная и расторопная жена только у него, у Йоозепа Тоотса из Паунвере.
Но самый большой сюрприз ждет молодого супруга и главу семьи в жилой риге. Там тоже накрыт стол на десять-двенадцать человек, на столе горят воткнутые в пустые пивные бутылки свечи. Посередине стола, между двумя мисками со студнем, помещен большой лист бумаги, на котором написано: «Стол для школьных подруг и друзей». Сама жилая рига чисто подметена, более того, чисто вымыта и натоплена, словно бы ждет, что в ней сейчас начнут писать свои новые романы некие известные и неизвестные писатели; да-а, в жилой риге постарались создать уют, словно бы в надежде, не объявится ли там какой-нибудь модный лирик. Сидя на краю печи, покачивая ногами и слушая сверчка мог бы он – и губами, и пером – петь свою жалостливую песню, которой переполнено его сердце, ведь должно же быть у каждого человека какое-нибудь место, где можно приклонить голову.
– Но вы, надеюсь… – внезапно восклицает Тоотс, с испугом уставившись на печь, – надеюсь, вы все же вынули из печи аптекаря, когда начали топить?
– Вынули, а как же, – отвечает Тээле с улыбкой. – Не могли же мы оставить его там. Он перебрался на печку, мы положили туда матрац и подушку, говорит, что ему уже полегчало, но хочет еще отдохнуть.
После этих слов молодой хозяин лезет на печь, чтобы перекинуться несколькими словами с больным другом.
– Ну, теперь оно, стало быть, в руках? – спрашивает аптекарь.
– В руках! – улыбается Тоотс.
– И вы счастливы, гм, а?
– Хм-хью-хьюх.
– В таком случае, примите и мои поздравления и быстренько слезайте отсюда, мне еще никогда не доводилось слышать, чтобы какой-нибудь жених в день своей свадьбы околачивался на печи риги. Потом, когда у вас выберется время, пришлите мне сюда малюсенькую рюмку вина и стакан пива. Ах да, еще одно слово. Возможно, вы, господин Тоотс, и правы, что поступили именно так, как вы поступили. После того, как я пробыл почти два дня в печи вашей риги, мне вспомнились несколько куплетов, несколько высказываний поэта. «Любовь есть и всегда будет самой возвышенной поэзией природы, жаль только, что она похожа на алоэ, которое цветет лишь один единственный раз» – это первое. И второе: «Хотя любовь и приносит нам, в конце концов, слезы, все эти горькие слезы, которые мы проливаем потОм, уже заранее оплачены первым поцелуем». Так. Теперь идите. Сейчас мне больше нечего сказать вам, мой молодой друг и благодетель.
– Ага, жаль только, что она похожа на алоэ… – бормочет Тоотс, слезая с печки, и сразу же мысленно добавляет: «Аптекарь остается аптекарем – даже и любовь он сравнивает со своим алоэ и balsum vulnerum kuntsum, хорошо еще, что он не стал ее сравнивать с каким-нибудь другим лекарством, к примеру – ну да, гм, гм…
На последней перекладине лестницы Тоотс задерживается, чуточку думает, мотает головой и произносит вполголоса себе под нос:
– Но второе высказывание, которое он привел, чертовски славное! Завтра попрошу аптекаря повторить его еще раз.
Вскоре в Юлесоо приступают к обеду, который мало чем отличается от вчерашнего на хуторе Рая, – разница лишь в том, что его начинают не с молитвы, как это было накануне (пастор почему-то не прибыл, кистер же, как видно, устал от рождественских молитв), а с доброй старой водки. Нет тут также ни первого, ни второго столов, а есть все три разом: в передней комнате, в задней комнате и в жилой риге, да и усаживается каждый либо куда сам пожелает, либо куда придется. Единственное более или менее заметное исключение составляет застолье школьных подруг и друзей, но даже и туда, в жилую ригу, просачиваются некоторые «посторонние» лица, такие как арендатор, Либле, батрак с мельницы, Киппель со своей предполагаемой-ожидаемой половиной и кое-кто еще. Разумеется, по прошествии некоторого времени начинается хождение от стола к столу, подсаживание друг к другу «в гости», суетня и бесцельное шатание туда-сюда, – всего такого, как говорится, хватает. Однако вся эта неразбериха, по-видимому, лишь подогревает настроение гостей. Один из «лесовиков» выбирается из задней комнаты, ищет, ищет и, наконец, находит своего вчерашнего соседа по столу. «Поди-ткась, Яакуп, а ты чего тут не видал, чего к нам не идешь? Видали мужика! Иди лучше к нам, поговорим чутОк». – «Погодь, погодь, Таавет, брось, не дергай меня, ну, мне и тут не дует. Лучше сам перебирайся сюда, видишь, здесь места хватает». – «Ну что ты за чертов мужик, Яакуп, ну скажи, разве ж я тебе что запрещал или мешал? Пошли со мной, не валяй дурака!» – «Ну, так и быть, пойду, только прежде опрокинь со мною на пару рюмку». – «Эту рюмку, что ли?» – «Да хоть и эту – ну давай, пропустим! За здоровье бычка Пуну!» – «Пусть оно так и будет, за здоровье бычка Пуну!».
