Рилла из Инглсайда - Батищева Марина Юрьевна (книги онлайн бесплатно txt) 📗

Кажется странным, что мы продолжаем жить обычной жизнью, словно в Европе не происходит ничего, имеющего к нам хоть какое-то отношение… словно нет опасности, что любой день может принести нам ужасное известие. И все же мы можем жить и живем, как жили. Сюзан сажает овощи в огороде; вместе с мамой они сделали в доме весеннюю уборку, а мы, молодежное отделение Красного Креста, устраиваем концерт для сбора пожертвований в помощь Бельгии. Мы репетировали целый месяц, и не было конца хлопотам и неприятностям из-за всяких вздорных людей. Миранда Прайор обещала помочь с постановкой одного из диалогов, но, когда она уже выучила свою роль, ее отец решительно воспротивился и запретил ей вообще участвовать в концерте. Не то чтобы я в чем-то винила Миранду, но мне кажется, она могла бы иногда проявить немного больше твердости. Если бы она иногда могла решительно воспротивиться, ей удалось бы вынудить отца принять ее условия, поскольку она ведет его хозяйство. Что стал бы он делать, если бы она «объявила забастовку»? Будь я на месте Миранды, у меня нашелся бы способ укротить Луну с Бакенбардами. Я бы отхлестала его кнутом или укусила, если бы ничто другое не помогло. Но Миранда — кроткая и послушная дочь, и продлятся дни ее, и хорошо ей будет на земле [60].

Мне не удалось найти никого на эту роль, так как никому она не нравилась, так что в конце концов пришлось самой взяться за нее. Олив Керк входит в комитет по организации концерта и постоянно вставляет мне палки в колеса. Но я все-таки настояла на том, чтобы пригласить из города миссис Чаннинг, которая споет для нас. Она великолепная певица и привлечет такую толпу слушателей, что выручка от концерта будет гораздо больше той суммы, которую нам придется заплатить ей за выступление. Олив Керк считала, что мы можем обойтись нашими местными талантами, а теперь Минни Клоу ни за что не соглашается петь в нашем хоре, так как стесняется выступать в присутствии такой знаменитости, как миссис Чаннинг. А Минни — наше единственное хорошее контральто! Иногда я испытываю такую досаду, что мне хочется заявить: я умываю руки и больше меня это дело не касается. Но, описав несколько кругов по своей комнате в настоящей ярости, я остываю и снова пытаюсь что-нибудь предпринять. В эту минуту меня терзает страх, что у детей Айзека Риза начинается коклюш. Они все ужасно простужены, а пятеро из них получили ответственные роли, и как я выйду из положения, если вдруг окажется, что это не простуда, а коклюш? Скрипичное соло Дика Риза — одна из наших лучших находок для этого концерта, а Кит Риз участвует практически во всех сценах, и три младшие девочки исполняют очаровательный номер, маршируя с флагом. Я потратила несколько недель на то, чтобы отрепетировать с ними этот номер, а теперь представляется весьма вероятным, что все мои труды пойдут прахом.

У Джимса сегодня прорезался первый зубик. Я очень рада, так как ему почти девять месяцев и Мэри Ванс намекала, будто отсутствие зубов — признак того, что он ужасно отстает в развитии. Он начал ходить на четвереньках, но не ползает, как ползают большинство младенцев. Во всяком случае, никто не может сказать, будто он отстает в том, что касается ходьбы на четвереньках… он даже опережает других детей, так как Морган указывает, что в среднем возраст, в котором начинают ходить на четвереньках, составляет десять месяцев. Он такой милый и сообразительный. Будет ужасно жаль, если его отец никогда его не увидит. Волосы у него тоже растут отлично, и я не теряю надежды, что они будут кудрявыми.

Всего на несколько минут, пока я писала о Джимсе и о концерте, мне удалось забыть об Ипре, об отравляющих газах, о списках раненых и убитых. Теперь все эти мысли нахлынули опять, с новой силой. Ох, если бы мы только могли точно знать, что у Джема все в порядке! Раньше я так злилась на Джема, когда он называл меня Долгоножкой. А теперь, если бы он только вошел, весело насвистывая, в переднюю и окликнул меня, как бывало: «Привет, Долгоножка», я подумала бы, что это прелестнейшее в мире прозвище».

Рилла отложила свой дневник и вышла в сад. Весенний вечер был удивительно красив. Длинная, узкая зеленая долина, тянущаяся в сторону моря, погрузилась в сумрак, а за ней лежали окрашенные закатом луга. Гавань сверкала яркими красками в лучах заходящего солнца: кое-где пурпур, местами лазурь, остальное — опал. Кленовая роща начинала затягиваться зеленой дымкой молодой листвы. Рилла с грустью смотрела вокруг. Кто сказал, будто весна — самое радостное время года? Ее приход вызывает в душе мучительную боль. Больно и от этих бледно-лиловых рассветов, и от звездочек нарциссов, и от шепота ветра в ветвях старой сосны. Вернется ли когда-нибудь прежняя жизнь, в которой не было ужасного страха?

— Так приятно снова увидеть здешние наши сумерки, — сказал Уолтер, присоединяясь к ней. — Я успел забыть, что море такое голубое, дороги такие красные, а в укромных лесных уголках не бывает никого, кроме фей. Да-да, феи все еще обитают здесь. Клянусь, я мог бы отыскать добрых два десятка фей под фиалками в Долине Радуг.

На миг Рилла почувствовала себя счастливой. Его слова напомнили ей прежнего Уолтера. Она надеялась, что он начинает забывать о терзавших его тревогах.

— А какое удивительно голубое небо над Долиной Радуг, правда? — сказала она, проникаясь настроением брата. — Голубое… голубое… пришлось бы произнести это слово сотню раз прежде, чем удалось бы выразить, до чего оно голубое.

Мимо прошла Сюзан; голова у нее была повязана платком, а в руках она несла охапку садовых инструментов. Док с дико горящими глазами крался за ней через кусты таволги.

— Может быть, небо и голубое, — заметила Сюзан, — но этот кот весь день был Мистером Хайдом, так что, вероятно, вечером пойдет дождь… об этом говорит и то, что я чувствую в плече ревматизм…

— Может быть, дождь и пойдет… но не думайте о ревматизме, Сюзан… думайте о фиалках, которые расцветут после него, — сказал Уолтер весело… слишком, пожалуй, весело, как показалось Рилле.

Сюзан взглянула на него неодобрительно.

— Право, Уолтер, дорогой, не знаю, что ты имеешь в виду, уговаривая меня думать о фиалках, — ответила она холодно, — а ревматизм не повод для шуток, в чем ты, возможно, сам когда-нибудь убедишься. Надеюсь, я не принадлежу к тем людям, которые вечно жалуются, что у них тут болит, а там ноет… особенно теперь, когда приходят такие ужасные новости. Ревматизм, конечно, не сахар, но я сознаю — и как нельзя лучше, — что это пустяки по сравнению с газовой атакой гуннов.

— О, боже мой, что вы говорите! — с чувством воскликнул Уолтер. Он круто повернулся и пошел обратно к дому.

Сюзан покачала головой. Она относилась с большим неодобрением к подобным восклицаниям с упоминанием Всевышнего.

— Надеюсь, он не скажет ничего подобного в присутствии своей матери.

Рилла стояла среди зацветающих нарциссов, и глаза ее наполнялись слезами. Вечер был испорчен для нее; она испытывала отвращение к Сюзан, которая своими речами причинила боль Уолтеру… И Джем… неужели он пострадал во время газовой атаки? Неужели он умер в мучениях?

— Я больше не в силах выносить эту неизвестность, — сказала Рилла в отчаянии.

Но она выносила ее — как и другие — еще неделю. Потом пришло письмо от Джема. У него все было хорошо.

«Папа, я вышел из этих боев без единой царапины. Не знаю, как мне и другим нашим ребятам это удалось. Ты найдешь подробности сражения в газетах… я не могу писать о том, как все было. Но гунны не прошли… и не пройдут! Джерри оглушило взрывом снаряда; он потерял сознание, но это была только легкая контузия. Через несколько дней он оправился. Грант тоже невредим».

Нэн получила письмо от Джерри. «Я пришел в сознание на рассвете, — писал он. — Не помнил, что случилось со мной, но думал, что мне конец. Я был совсем один и испуган… ужасно испуган. Со всех сторон от меня на этих отвратительных серых, мокрых, склизких полях лежали мертвые солдаты. Мне страшно хотелось пить… я думал о Давиде и колодезе Вифлеемском… [61] и о маленьком родничке под кленами в Долине Радуг. Мне казалось, я вижу его прямо перед собой… и ты, смеющаяся, стоишь по другую сторону его… и я подумал, что умираю. И мне было все равно. Честное слово, мне было все равно. Я испытывал лишь ужасный ребяческий страх оттого, что так одинок и вокруг меня мертвецы, а также нечто вроде удивления, как такое могло случиться со мной. Потом санитары нашли меня и увезли, а довольно скоро я обнаружил, что никаких серьезных травм у меня нет. Завтра возвращаюсь в окопы. Там нужен каждый, кто только может держать оружие».