Лети, корабль! - Конецкий Виктор Викторович (читать книги онлайн без сокращений txt) 📗
Для одной из своих книг я взял эпиграфом из дневников адмирала и сенатора такую фразу: «Человека более всего поддерживает надежда, предложение, мечта». Заметили, как перекликается легендарная эпитафия на поморском кресте с Матюшкиным? Сейчас российскому флоту, как всем, невероятно трудно. Но надежда должна отдавать концы последней. Да, мы сами загнали себя в угол своим самоуничижением, для которого, прямо скажем, достаточно оснований.
Человек, который уходит в море, какова бы ни была его цель — бой или схватка с циклоном, или со льдами, или с тупым береговым начальством, — обязан поддерживать себя мечтой. Приправой для мечты обязательно служит юмор. Флот извечно стоял одной ногой на воде, другой — на юморе.
Поводом для юмора всегда и везде служит любая дурость в окружающей действительности. Этого вокруг навалом.
Включаю ТВ: рябит в глазах от тельняшек. Все виды сухопутных войск носят тельники. Включая министров и начальников разведок разного калибра и класса. Как только министр или верховные разведчики появляются в Чечне, так сразу облачаются в камуфляж с сине-белым треугольником на грудях. Для чего же камуфляж, ежели на грудях лихие и броские треугольники? А! Ясно! Для удобства работы дудаевских снайперов! Вежливость и интеллигентность — главные качества наших высших вояк. Сегодня без тельников только отцы церкви да хозяева «мерседесов» обходятся.
А куда сухопутные начальники морскую пехоту посылают? Научат ребят высаживаться в штормовой накат на вражеский берег, зарываться в мокрый песок, а потом отправляют их штурмовать седой Казбек и другие непокоренные горные вершины. Морской пехоте в заоблачных высях привычнее.
А чего мы в Антарктиде сейчас делаем? Закрываем полярные станции и строим часовни. Дешево и сердито: «Вы! Вороги! Знайте: мы тут, мы возле Южного полюса! Мы и на нем, на полюсе, вместо станции Восток колокольню построим! Как жахнем в колокола, так на Северном полюсе американские атомные подлодки на сто футов в грунт зароются со страху. И никаких тут шуточек!»
Символом зарождающегося христианства была рыба.
Русское православие — очень земная религия. Скиты наших отшельников — в дремучих лесах. На морских берегах Руси очень редко увидишь купол церквушки. А Прибалтика и Европа утыканы кирхами. Но! Команды наших кораблей с петровских времен от матроса до боцмана комплектовались из крестьян. На флот набирали лапотных мужиков из глубинки — волгарей, вологодцев, псковичей-скобарей, хохлов. Связь флота с деревней была органической, пуповинной. Ярчайший пример: Кронштадтское восстание. Бедовое положение в деревне — и матросня бунтует. Не по причине военно-морских тягот или послереволюционного похмелья (сами матросы в Питере оказались ядром революционных сил — земельку-то большевики обещали твердо: «Земля — крестьянам!»).
Так вот, и во времена Беринга, Крузенштерна, Нахимова обезьянами крутились на реях посконные мужики. И как крутились! Русского крестьянина, ничтоже сумняшеся, в лености упрекают всякие идиоты. Я в деревне никогда не жил, но ее знаю: и в мое время на кораблях и судах большинство — земные, сухопутные люди, нестоличный народец.
И парус, и железо требуют от экипажа тщательных, аккуратных, монотонных, предусмотрительных забот — иначе всех ждет гибель. Длительные заботы мы способны вынести только в том случае, если привязаны к предмету забот не за страх, а за совесть и любим его взыскательно.
Черты характера людей моря наглядно отразились в облике портовых городов.
В сложном искусстве архитектуры, где гармония поверяется не только алгеброй, но и геометрией, дух людей моря проявляется отчетливо. От мачт и рей — строгость петербургских проспектов и набережных.
Даже высота потолков имеет истоки в судовой архитектуре. Петр, например, был моряком и привык к низким подволокам кают. На земле ему хотелось или привычно низкого подволока, или очень большой, небесной свободы над головой.
Любое мореплавание — и парусное, и нынешнее — древнейшая профессия и древнейшее искусство. Оно умрет еще не скоро, но оно стареет уже давно. Все стареющие профессии и искусства, как уводимые на переплавку пароходы, хранят в себе нечто приподнимающее наш дух над буднями.
Но передать это словами — безнадежная затея. Такая же, как попытка спеть лебединую песню морской профессии, не поэтизируя ее старины, хотя старина эта полна ограниченности и жестокости.
Судно — единственное человеческое творение, которое удостаивается чести получить при рождении имя собственное. Кому присваивается имя собственное в этом мире? Только тому, кто имеет собственную историю жизни, то есть существу с судьбой, имеющему характер, отличающемуся ото всего другого сущего.
«И люди, и суда живут в непрочной стихии, подчиняются тонким и мощным влияниям и жаждут, чтобы скорее поняли их заслуги, чем узнали ошибки… В сущности, искусство власти над судами может быть более прекрасно, чем искусство власти над людьми. И как все прекрасные искусства, оно должно опираться на принципиальную, постоянную искренность». Это сказал английский писатель Джозеф Конрад.
Каждое судно начинается с имени. У автомобилей, самолетов или ракет имен нет, только номера или клички.
Нет на планете и живых памятников. Бронзовые и каменные монументы мертвы, как бы величественны и прекрасны они ни были. Имена знаменитых людей остаются в названиях континентов и городов, дворцов и бульваров. Но даже самый живой бульвар — это мертвый памятник. Только корабли — живые памятники. И когда ледоколы «Владимир Русанов» и «Афанасий Никитин» сердито лаются в морозном тумане, в лиловой мгле у двадцать первого буя при входе в Керченский пролив, то их имена перестают быть именами мертвецов. Об этом сказано много раз. И все равно опять и опять испытываешь радостное удовлетворение от неожиданного общения с хладнокровным, но азартным и честолюбивым Русановым или лукавым и трепливым Афанасием, хотя от них давным-давно не осталось даже праха.
Смысл жизни судна — движение. Любое движение в пространстве есть беспрерывная смена обстоятельств и свойств среды вокруг. Чем сложнее существо, тем заметнее оно реагирует на притяжение Луны, влажность, холод и жару, плотность космических излучений, напряженность магнитного поля. И чем сложнее существо, тем таинственнее его связь с собственным именем. Имя влияет на человеческий характер и судьбу. И в этом тоже нет мистики.
Несколько слов о сложностях писательства для профессиональных моряков. Великий Данте жил в пору расцвета парусного мореплавания и глубоко чтил высокое искусство парусного маневрирования.
«Он был учеником этого наиболее уклончивого и пластического спорта — идти против ветра, идя по нему» — так написал Мандельштам. И еще заметил, что Данте не любил прямых ответов и прятался за спину или маску Вергилия. Понятие «лавировать» в человеческих отношениях имеет налет несимпатичный. Такой же налет — «сменить галс», когда дело идет о линии человеческого поведения.
Моряки знают, что в этих понятиях, которые являются синонимами, нет ничего плохого.
Думаю, что нелюбовь Данте к прямым ответам, если она была, никак не может являться следствием его увлечения парусом и вообще мореплаванием. Море требует прямых вопросов и прямых ответов. Способность к быстрым решениям — одно из основных качеств хорошего судоводителя. Характерным в большинстве случаев на море является еще то, что результат решения, его следствие бывает наглядным и наступает быстро. Моряки — плохие философы. Если рефлектирующий Гамлет уйдет в океан, он перестанет мучиться проблемой «быть или не быть».
Может, Гамлет будет слишком ждать возвращения к конкретной земле, чтобы заниматься отвлеченными вопросами? Почему морские рассказы так легко превращаются в «травлю» и так легко забываются? Вероятно, потому, что в «травле» чересчур много выдумки, то есть лжи. А откуда она? Ведь основная штурманская, судоводительская заповедь «Пиши, что наблюдаешь!». И эта заповедь въедается в морское нутро: никогда не писать в журнал того, чего не наблюдаешь; всегда писать даже то, что кажется невероятным, если это невероятное наблюдается. Случаи заведомой «липы» не рассматриваются.
