И огонь пожирает огонь - Базен Эрве (читать книги онлайн полностью .TXT) 📗

— Надеюсь, вы не собираетесь нестись через город всем скопом? — надрывается Артуро. — Всякие сборища запрещены.

— Да ресторан совсем рядом! — кричит Хосе.

— А если он закрыт? — стонет Елена.

— Надо рискнуть! Уж невесту в фате видно издалека, так что Кармен нам будет защитой! — невозмутимо провозглашает патриарх, седовласый Фернандо Пачеко, подталкивая в спину внучку, куда менее уверенную в своей неприкосновенности, чем он.

Довод достаточно весом, и клан Пачеко в конце концов увлекает клан Гарсиа следом за Кармен, которая сходит на мостовую и идет словно ступая по стеклу. Мануэль, державшийся все это время в стороне, взмахом руки прощается с будущими родственниками, но почти никто ему не отвечает. Он ничуть не удивляется, обнаружив, что шофер уже не ждет его в машине; впрочем, машина украшена кокардой и пользоваться ею сейчас все равно невозможно. Мануэль подсчитывает флаги.

— Смотрите-ка! — восклицает он. — А все-таки нашелся храбрец, который не побоялся в знак траура приспустить свой.

— Идемте, — молит Мария, вцепившись ему в локоть.

Раз невеста — залог целости и сохранности для всех, она может сыграть эту роль и для Мануэля, хотя главная опасность таится именно в нем. И он прекрасно это понимает. Он тщетно пытается отстраниться от Марии, а та тянет его за собой, заставляет сойти на одну ступеньку, потом на другую. Вот он уже на тротуаре. А вот — на краю мостовой, между «крайслером» и «тойотой», метрах в тридцати позади всей компании, которая удаляется, сбившись стадом, дробно стуча восемьюдесятью каблуками. Внезапно Артуро оборачивается.

— Ну уж нет! — исступленно ревет он. — Чтоб никаких красных! Убирайтесь к дьяволу! — и, не задерживаясь, бросает через плечо: — А ты, дура, оставь этого негодяя! Он же в черном списке. Смотри, станешь вдовой еще до свадьбы…

Воздух наполняется гулом очередной эскадрильи, тени самолетов плывут вверх по проспекту, и Артуро снова примыкает к группе, которая бежит по проспекту вниз; храбрецы мужчины в арьергарде укрываются за женщинами, спешащими следом за Кармен, их белым флагом. Если и нашелся среди беглецов кто-то, считавший, что политическим страстям не место в лоне семьи, если кто-то и возмутился — а это вполне возможно, поскольку Хосе, шагавший, размахивая руками, рядом с Артуро, пытался что-то ему доказать, — Мария никогда об этом не узнает. Она в объятиях Мануэля, ее подбородок уткнулся ему в шею, ее рыжие волосы, сплетаются с его темной шевелюрой. Она шепчет:

— Я остаюсь с вами, Мануэль! — И, не отдавая себе отчета в том, что задерживает его, что дорога каждая минута, добавляет: — Бегите, бегите, Мануэль!

Она так растерянна, так близка к обмороку, что Мануэль не решается ни отстраниться, ни напугать ее еще больше, признавшись в том, что он, как и она, лишился всего и понятия не имеет, как быть, куда сейчас бросаться; что он не предвидел поражения, не подготовил никакого убежища, даже и не думал об этом, что он презирает свое бессилие и чувствует себя чуть ли не изменником. Закрыв глаза, не шевелясь, Мануэль с горечью ощущает нелепость ситуации. Это чудовище — Мануэль Альковар, человек, находившийся у кормила власти, трибун, вызывавший ненависть как у оппозиции, так и у военщины, человек, чьи фотографии столь часто появлялись в газетах, — вот он, господин генерал! Он здесь, стоит посреди улицы, всем на обозрение, и обнимает девушку. Да первый же патруль…

Мануэль открывает глаза, и они чуть не вылезают у него из орбит, однако у него хватает разума впиться губами в губы Марии и хотя бы помешать ей закричать. Он не заставил себя ждать, этот первый патруль, он тут как тут! Из боковой улочки на ребристых шинах выезжает машина — небольшой бронеавтомобиль, какие компания «Панар» экспортирует во все страны Латинской Америки; среди общего грохота он едет почти неслышно. И проходит мимо, выплевывая рыжеватый газ, с той медлительностью железного носорога, которая свойственна маленьким броневикам. Позор сержанту, позор всему экипажу, не узнавшему врага! Машина удаляется, не обращая внимания на эту влюбленную парочку, которой, видать, нет дела ни до чего на свете, раз она обнимается в самой гуще этой заварухи.

Но вот дула спаренных пулеметов слаженно поворачиваются, опускаются на несколько градусов — это еще что за сборище в нижней части проспекта?! О чем прежде всего подумали те, кто сидел в бронеавтомобиле? Кому придет в голову, что это свадьба? Сзади — и этого патриарх, выставивший вперед невесту, не мог предугадать — они видели только группу, какие сейчас десятками формировались в предместьях и рыскали в поисках оружия, или пытались где-нибудь учинить саботаж, или пробовали соединиться с другими бандами, чтобы оказать сопротивление путчу, а такие группы приказано обезвреживать любым путем. Ошибки тут быть не может! Раз люди улепетывают, значит, у них совесть нечиста. Вы только взгляните, взгляните вон на того безумца — поднял руку, а дружки его, совсем потеряв голову от страха, понеслись еще быстрей. Когда люди хотят сдаться, они останавливаются. Когда люди хотят сдаться, они поднимают обе руки кверху, а не одну, да еще так, точно кулак показывают. Кулак? Но это же откровенный вызов! Бронеавтомобиль прибавляет газу, устремляется на беглецов и с пятидесяти метров открывает огонь.

II

Отчаявшись дозвониться до Парижа, Сельма, как всегда в минуты волнения, бросает взгляд на генеалогическое древо, с которого спускаются шесть медальонов; древо это — чистая фикция, ибо уж слишком далеко отстоят друг от друга Гюлльшпенг (где отец и мать Сельмы проживают свою folkpension [2] в 1500 крон на берегу озера Дальбо), городок Ире (в лесистом Верхнем Анжу, где вдова, мадам Легарно, еще держит в деревне бакалейную лавку) и многочисленные места пребывания супружеской четы, людей во многом схожих, а во многом различных, которых недавно перевели в Южную Америку. Сельма хочет улыбнуться. И ей это удается. На древе, последним отростком которого является розовощекое существо с голубыми глазами и светлыми ресницами, скоро появится седьмая ветвь. Но тут Сельме приходится склониться к аппарату и крикнуть в трубку:

— Ничего не могу поделать! Связи нет.

Сельма больше не улыбается. Она встает из-за письменного стола и подходит к окну, по обе стороны которого, как свидетельство скандинавской любви к вечнозеленым растениям, стоят два фикуса с длинными узкими листьями. Да, заваруха что надо! Сколько же их? Эрик, военный атташе, которого, конечно, вовсе не радуют всякие реплики насчет того, как используется «его» техника, все утро не спускал глаз с неба, уверяя каждого встречного и поперечного, что все истребители — американского производства, — так вот Эрик говорит, что их скопилось уже около двухсот, гостиные битком набиты, точно во время приема 14 июля. Сельма сама убедилась в этом, когда спустилась вниз перекусить; в большинстве своем это были мужчины, и стоило на них взглянуть, как становилось ясно, чем они занимались и к какой принадлежали партии; имена многих значились в списках, которые хунта зачитывала по радио, требуя, чтобы эти люди явились в ближайший комиссариат полиции. Но Сельма заметила среди них две-три семьи в полном составе, включая грудного ребенка: его мать, дочь министра, в спешке не захватила ни пеленок, ни соски, и теперь никто не мог успокоить младенца, ибо в посольстве не было того сорта порошкового молока, к которому он привык.

Сколько же их будет вечером? Каждую минуту прибывают все новые и новые кандидаты на право убежища; едва переступив порог, они попадают в объятия своих, и теперь их уже столько, что приходится направлять их в сад, где они располагаются на траве, инстинктивно группируясь вокруг своих лидеров.

— Сельма! — кричит кто-то с лестницы.

Но Сельма не отвечает. Положив руку на живот, начинающий выступать под свободным платьем, она слышит лишь хрип девочки, которая внезапно упала прямо на клумбу и забилась в припадке эпилепсии. Сельме и самой точно не хватает воздуха среди этой шумной, говорливой толпы; перебивая друг друга на своем певучем языке, столь не похожем на классический испанский, оставшийся у нее в памяти со времен лицея, они взвешивают свои шансы или ругаются на чем свет стоит. У Сельмы такое ощущение, будто она слишком туго затянула бандаж, хотя его на ней вовсе нет. Она устремляет взгляд вдаль. Туда, где за посольским садом утопает в зелени городской парк, настоящий ботанический рай; там важно расхаживает по дорожкам старик сторож в соломенно-желтой униформе, там струи большого фонтана непрерывно освежают воду, чтоб не подохли золотые рыбки, и пенящийся каскад падает в искусственную реку, вьющуюся вдоль газонов, которые тщательно выстригает механическая косилка, волоча за собою набитый травой мешок.