Чиновники - де Бальзак Оноре (библиотека книг .txt) 📗

Бисиу (возвращается). Шазель с ума сошел? Где это он увидел тысячу правителей? Может быть, в собственном кармане?

Шазель. А вы сосчитайте: четыреста за мостом Согласия — он назван так потому, что ведет к палате, где можно любоваться постоянными разногласиями между левой и правой; еще триста — в конце улицы Турнон. Затем двор — его тоже приходится считать за триста, а ведь ему нужна воля в семьсот раз более сильная, чем воля императора, чтобы добиться хоть какого-нибудь места для одного из своих ставленников!

Флeри. Значит, в стране, где есть три власти, можно поставить тысячу против одного, что чиновник без покровителя никогда не получит повышения.

Бисиу (глядя то на Флeри, то на Шазеля). Ах, дети мои, вы еще до сих пор не поняли, что это не в нашей власти: ведь мы сами во власти государственной власти.

Флeри. Оттого что наше правительство конституционное.

Кольвиль. Господа, бросим политику!

Бисиу. Флeри прав. В наши дни, господа, служить государству — это совсем другое, чем служить государю, который умел и наказывать и награждать! Нынче государство — это все. А все не заботятся ни о ком. Служить всем — значит не служить никому. Никто никем не интересуется. И чиновнику приходится жить между этих двух отрицаний. У «всех» нет ни жалости, ни уважения, ни души, ни разума. «Все» — это эгоисты, «все» забывают сегодня услуги, оказанные вчера. И напрасно вы будете с самых юных лет чувствовать себя, как господин Бодуайе, гениальным администратором, Шатобрианом докладных записок, Боссюэ циркуляров, Каналисом делопроизводства, Златоустом депеш, — существует печальный закон, направленный против одаренных чиновников, закон средних норм продвижения по службе. Эти роковые средние нормы определяются сопоставлением закона о повышениях со статистикой смертности. Поступив восемнадцати лет в какое-нибудь учреждение, человек начинает получать восемнадцать сотен только к тридцати годам, а жизнь Кольвиля нам доказывает, что ни женская изобретательность, ни поддержка нескольких пэров Франции, ни влияние нескольких депутатов ничего не значат: чиновник не может надеяться, что в пятьдесят лет он будет получать шесть тысяч.

А вместе с тем не существует ни одной свободной и независимой профессии, благодаря которой молодой человек, окончивший курс гуманитарных наук, прививший себе оспу и свободный от военной службы, молодой человек, не обладающий чрезмерным умом, но способный, за десять — двенадцать лет не сколотил бы себе капиталец в сорок пять тысяч франков и столько-то сантимов, с которого он получает постоянный доход, как мы наше жалованье — с той разницей, что нам его выплачивают отнюдь не пожизненно. За этот срок бакалейщик наживет себе ренту в десять тысяч франков, затем объявит себя несостоятельным или сделается председателем коммерческого суда. Художник, если он размалевал километр холста, заслужит орден Почетного легиона или вообразит себя непонятым гением. Литератор — или станет преподавать что-нибудь, или будет писать в газетах фельетоны по сто франков за тысячу строк, а не то окажется в тюрьме Сент-Пелажи за блестящий памфлет, разозливший иезуитов, который придаст ему огромный вес и превратит в политическую фигуру. Наконец, лодырь, если он совсем ничего не делал — ведь иные лодыри все-таки что-то делают, — успеет наделать долгов и подцепить вдову, которая их выплачивает. Священник получит сан епископа, хотя и без епархии; водевилист приобретет недвижимость, если даже, как дю Брюэль, не написал целиком ни одной пьесы. Смышленый и трезвый малый, занявшись учетом, даже при крошечном капитале, как у мадемуазель Тюилье, купит четверть паев конторы биржевого маклера. Но спустимся ниже! Мелкий клерк успеет сделаться нотариусом, тряпичник получит ренту в тысячу франков, самые жалкие рабочие могут стать фабрикантами. Но в круговороте нашей цивилизации, где бесконечное дробление принимается за прогресс, какой-нибудь Шазель существует, получая в день двадцать два су на душу!.. Он обречен на постоянные неприятности с портным, с сапожником... у него долги, он — ничто, и вдобавок он, видимо, впал в кретинизм! Что ж, господа? Давайте сделаем красивый жест! А? Подадим все в отставку... Флeри, Шазель, сворачивайте на другую дорогу и становитесь там великими людьми!

Шазель (охлажденный речью Бисиу.) Спасибо!

(Общий смех.)

Бисиу. Напрасно! Будь я на вашем месте, я бы не дожидался предложения от секретаря министра.

Шазель (с тревогой). А какого предложения?

Бисиу. Одри [70] сказал бы вам, и притом вежливее, чем де Люпо, что для вас есть место только на площади Согласия.

Помье (стоит, обхватив печную трубу). Да и Бодуайе вас не пощадит, не беспокойтесь!

Флeри. И ко всему прочему — еще теперь этот Бодуайе! У вас не начальник, а сущая пила! Господин Рабурден — вот это человек! Он мне положил на стол столько работы, что вы бы здесь и в три дня не кончили... Ну, а он получит ее от меня сегодня же в четыре часа. Но зато он не будет стоять у меня над душой, если я захочу пойти поговорить с приятелями.

Бодуайе (появляясь). Всякий имеет право порицать работу палаты и действия административной власти, но согласитесь сами, господа, — нужно делать это в другом месте, а не в канцелярии. (Обращаясь к Флeри.) А вы зачем здесь, сударь?

Флeри (дерзко). Пришел предупредить моих коллег, что началась кутерьма. Дю Брюэля вызвали к секретарю министра, Дюток пошел туда же! Все гадают, кто же будет назначен.

Бодуайе (уходя). А это, сударь, не ваше дело, возвращайтесь-ка к себе в канцелярию и не нарушайте порядок в моей...

Флeри (уже в дверях). Какая несправедливость, если Рабурдена обойдут! Право, я тогда ухожу из министерства. (Возвращается.) Ну что, составили анаграмму, папаша Кольвиль?

Кольвиль. Да, вот она.

Флeри (наклоняется над столом Кольвиля). Замечательно! Замечательно! И это непременно случится, если правительство будет продолжать свою политику лицемерия. (Показывает знаками, что Бодуайе подслушивает за дверью.) Пусть бы правительство честно заявило о своих намерениях, без задних мыслей, тогда либералы знали бы, что им делать. Но когда оно восстанавливает против себя своих лучших друзей, как, например, Шатобриана и Ройе-Коллара, газету «Деба», — просто жалость берет...

Кольвиль (посоветовавшись со своими товарищами). Знаете что, Флeри, вы славный малый, но не рассуждайте здесь о политике, вы сами не понимаете, как нам вредите.

Флeри (сухо). До свидания, господа. Пойду работать. (Возвращается и говорит на ухо Бисиу.) Ходят слухи, что у госпожи Кольвиль есть связи в Конгрегации.

Бисиу. Бедный муж!

Флeри. Вы не можете не сострить!

Кольвиль (с тревогой). О чем это вы?

Флeри. Вчера сбор в нашем театре был опять тысяча экю, а все благодаря этой новой пьесе, хотя она идет уже в сороковой раз. Вам следовало бы посмотреть, декорации великолепны!

В это время де Люпо принимал в своем кабинете дю Брюэля, вслед за которым явился и Дюток. Де Люпо узнал от своего камердинера о смерти де ла Биллардиера и хотел угодить обоим министрам, выпустив в тот же вечер его некролог.

— Здравствуйте, милейший дю Брюэль, — сказал полуминистр помощнику начальника отделения, даже не предложив ему сесть. — Слышали? Ла Биллардиер скончался, оба министра были при нем, когда он причастился святых тайн. Старик очень настаивал на том, чтобы назначили Рабурдена: ему-де будет тяжело умирать, если он не получит обещания, что его преемником станет тот, кто столько лет за него работал. Видимо, агония — это такая пытка, что люди во всем сознаются... Министр согласился тем охотнее, что считает нужным, как и весь Совет, наградить господина Рабурдена за его многочисленные заслуги (покачивает головой), да и государственный совет нуждается в его просвещенном опыте. Говорят, молодой господин де ла Биллардиер уходит из отделения своего покойного отца в комиссию хранителя государственной печати. Это все равно, что получить от короля в подарок сто тысяч: ведь это место можно продать, как нотариальную контору. Ваше отделение порадуется, Бенжамен мог быть назначен именно туда. Слушайте, дю Брюэль, надо бы набросать о старике заметку в десять — двенадцать строк, знаете — как для отдела «происшествий»; может быть, попадется на глаза их превосходительствам (просматривает газеты). Вам известна биография папаши ла Биллардиера?