Поиски Абсолюта - де Бальзак Оноре (читать книги онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗
— Ах, папенька, чем превращать металл в газообразное состояние, лучше бы вы его сберегли, чтобы оплатить векселя…
— Постой, постой!
— Папенька, приходил господин Мерсктус: к четырем часам необходимо уплатить ему десять тысяч франков.
— Да, да, сию минуту. Я подписал какие-то бумажонки сроком на этот месяц, это правда. Я рассчитывал найти Абсолют. Бог мой, будь у меня июльское солнце, мой опыт уже удался бы.
Он схватился за волосы, сел в плохонькое камышовое кресло, и слезы навернулись у него на глаза.
— Верно, барин! — сказал Лемюлькинье. — Вес это из-за подлого солнца, слабо светит, нерадивый увалень!
И господин и слуга не обращали никакого внимания на Маргариту.
— Оставьте нас, Мюлькинье, — сказала она.
— Ах! Есть еще один опыт! — воскликнул Клаас.
— Папенька, забудьте об опытах, — сказала дочь, когда они остались вдвоем, — вам нужно заплатить сто тысяч франков, а у нас ни гроша… Бросьте свою лабораторию, дело идет о вашей чести. Что с вами будет, ведь вы попадете в тюрьму! Неужели вы оскверните свои седины и имя Клаасов позором банкротства? Я этого не допущу. У меня хватит сил, чтобы справиться с вашим безумием, Как было бы ужасно, если бы под конец жизни вы очутились без куска хлеба. Не закрывайте глаз на наше положение, образумьтесь же наконец!
— «Справиться с моим безумием»? — закричал Валтасар, выпрямляясь и пристальным, сверкающим взглядом окидывая дочь. — Безумием! — скрестив руки на груди, повторил он с таким величием, что Маргарита вздрогнула. — Ах, твоя мать так не сказала бы, — продолжал он, — она способна была постигнуть всю важность моих исканий, она изучала науку, чтобы понимать меня, знала, что я работаю ради человечества, а не из личного, корыстного расчета. Вижу, чувство любящей жены выше дочерней привязанности. Да, любовь прекраснейшее из чувств! «Образумиться»? — продолжал он, ударяя себя в грудь. — Разве я потерял разум? Разве я — не я? Мы бедны, моя дочь, ну что же, таково мое желание. Я ваш отец, повинуйтесь мне. Когда захочу, обогащу вас. Ваше богатство — та же нищета. А когда мне удастся разложить углерод, то я всю залу наполню алмазами, и это еще пустяк в сравнении с тем, чего я ищу. Можете подождать, ежели я извожусь в гигантских усилиях…
— Отец, у меня нет права требовать от вас отчета в четырех миллионах безрезультатно поглощенных этим чердаком. Не стану говорить о матери, которую вы убили. Будь у меня муж, я, конечно, любила бы его так, как вас любила маменька. Я всем пожертвовала бы ради него, как она все принесла вам в жертву. По ее приказанию, я всецело посвятила себя вам, я доказала это тем, что до сих пор не выхожу замуж, лишь бы избавить вас от опекунского отчета. Но оставим прошлое, подумаем о настоящем. Моими устами говорит необходимость, которую вы сами создали. Нужны деньги для уплаты по вашим векселям, понимаете? Взять у нас нечего, разве только портрет нашего предка Ван-Клааса. Я пришла сюда во имя матери, которая сама оказалась слишком слабой, чтобы защитить детей от отца, и мне завещала противиться вам, я пришла во имя братьев и сестры, пришла, отец, во имя всех Клаасов требовать, чтоб вы прекратили ваши опыты до тех пор, пока не составите себе состояния. Вы опираетесь на отцовские права, которые дают о себе знать только в том, что вы нас убиваете, а на моей стороне ваши предки и честь, их голоса громче, чем голос химии. Сначала семья, потом наука. Я слишком долго была покорной дочерью.
— А теперь хочешь стать палачом? — сказал он слабеющим голосом.
Маргарита убежала, чтобы не изменить взятой на себя роли, ей показалось, что к ней доносится голос матери: «Слишком ему не противоречь… Люби его».
— Славную штуку устроила барышня там, наверху! — сказал Лемюлькинье, сходя в кухню к завтраку. — Вот-вот поймали бы мы секрет, для этого нужно только чуточку июльского солнца. Ведь что за человек барин! Чудотворец, да и только! Чтобы открыть основу всего, нам недостает вот столечко, — сказал он Жозете, прикусив ноготь большого пальца зубом, который в народе называют лопаткой. — И вдруг, трах-трах! пришла вопить о каких-то дурацких векселях…
— Что же, заплатите по этим векселям из своего жалованья! — сказала Марта.
— А масла на хлеб нынче не будет? — обратился Лемюлькинье к Жозете.
— На какие деньги его купить прикажете? — язвительно ответила кухарка. Как же так, старое чудовище? Золото вы делаете в своей дьявольской кухне, а почему же маслица не делаете? Не так это трудно, продавали бы на базаре, закипел бы у вас котелок. А мы едим себе хлеб всухомятку. Обе барышни только хлеб с орехами и едят, а вас, значит, надо лучше кормить, чем господ? Барышня тратит на все хозяйство не больше ста франков в месяц. Только обед и готовим. Коли полакомиться захотелось, так ведь есть у вас там печи, где жемчуг жарите, — только об этом на базаре и говорят. Так вот, зажарьте себе там цыпленка!
Лемюлькинье взял хлеб и ушел.
— Чего-нибудь купит на свои деньги, — сказала Марта, — ну, и хорошо, по крайней мере немножко сэкономим. Уж и скуп, чудище несусветное!
— Взять его, что ли, измором? — спросила Жозета. — Уже целую неделю нигде пыли не сотрет, ни-ни, все за него делаю, а он вечно наверху: мог бы мне и заплатить, хоть бы селедками угостил: пускай только принесет, я уж у него возьму!
— Ах, барышня, слышно, плачет, — сказала Марта. — Не отец, а колдун, весь дом слопает и слова по-христиански не скажет. Право, колдун! В наших краях давно бы его живьем сожгли; а здесь не больше веруют, чем у мавров африканских.
Маргарита с трудом подавляла рыдания, проходя через галерею. Она дошла до своей комнаты, достала письмо матери и прочла следующее:
«Дитя мое, если богу будет угодно, твое сердце проникнется моими чувствами, когда ты станешь читать эти строки, последние, какие я напишу. Они полны любовью к моим детям, оставленным на произвол демона, противостоять которому я не умела. Раз ты читаешь это письмо, значит он отнял у вас хлеб насущный, как уничтожил мою жизнь и даже мою любовь. Тебе известно, дорогая, любила ли я твоего отца! Но, умирая, я уже не люблю его, как прежде, — ведь я против него замыслила кое-что, в чем при жизни не решилась бы признаться. Да, из глубины могилы подам я вам последнюю помощь в тот день, когда вы достигнете высшей степени несчастья. Итак, когда он доведет вас до нищеты, когда нужно будет спасать вашу честь, ты получишь у г-на де Солиса, если он будет в живых, — если же нет, у его племянника, милого нашего Эммануила, — около ста семидесяти тысяч франков, которые помогут вам прожить. Если его страсть неукротима, если дети для него не большая преграда, чем мое счастье, и не могут остановить его на преступном пути, — то покиньте отца, пока вы еще живы! Я не могла бросить его, не имела права. А ты, Маргарита, спасай семью. Прощаю тебе все, чтобы ты ни сделала для защиты Габриэля, Жана и Фелиции. Будь бодра, будь ангелом-хранителем Клаасов. Будь тверда, не смею сказать — будь безжалостна; но, чтобы поправить уже нанесенный ущерб, следует что-нибудь из этих денег сохранить, и ты должна так держать себя, точно нищета вас уже постигла; ничто не остановит этой яростной страсти, все у меня похитившей. Итак, дочь моя, во имя сердечных чувств стань бессердечной; если придется лгать отцу, твое притворство будет ко славе твоей; какими бы дурными ни казались твои поступки, они будут героическими, ты свершишь их ради защиты семьи. Так мне сказал добродетельный человек, г-н де Солис, а еще не было на свете более чистой и более чуткой совести, чем у него. Даже перед смертью я не нашла бы в себе силы сказать тебе все это. Однако всегда будь почтительной и доброй в жестокой борьбе! Сопротивляйся, обожая отца; отказывай мягко. Итак, суждены мне и после смерти еще неизведанные слезы и горести… Обними за меня милых деток, когда станешь их защищать. Бог и все святые да пребудут с тобой!
К письму была приложена расписка обоих де Солисов, дяди и племянника, в которой они обязывались сумму, вверенную им г-жою Клаас, вручить тому из ее детей, кто эту расписку предъявит.
