Невеста Анатоля (Фантастические рассказы) - Нагродская Евдокия Аполлоновна (читаемые книги читать онлайн бесплатно TXT) 📗
— Хорошо, — сухо сказала Надежда Филипповна, тоже вставая. — Хорошо, я к вечеру приеду.
— Нет, сейчас, не позже как через час — я уеду.
— Ну послушайте, Марианна Петровна, вы злоупотребляете моей деликатностью, я прошу вас остаться хоть два часа. Через два часа я приеду, и если не найду сиделки, то сама сменю вас.
Марианна поспешно укладывала свои вещи.
Она решила не отвечать княжне, которая вертелась вокруг нее, поминутно задавая ей вопросы.
Наконец, княжна совсем забеспокоилась и, подойдя к Марианне, спросила:
— Вы, кажется, собираетесь уезжать?
— Да, да, уезжаю! — раздраженно крикнула Марианна.
— Нет, ma chère, вы останетесь, — решительно произнесла княжна.
У Марианны дрожали руки, но она сдерживалась, кое-как запихивая свои вещи в корзину.
— А я знаю, что вы останетесь, — опять повторила княжна, — я приготовила вам сюрприз, я вам что-то дам. Хотите? Вот!
Княжна вытащила из-за корсажа смятую открытку и, помахивая ею, говорила:
— Это принесли еще третьего дня, а я спрятала.
Марианна вскрикнула, в один прыжок очутилась возле княжны и вырвала у нее открытку.
Княжна хихикала, а Марианна читала письмо, она читала очень долго… Прошла минута, другая, а она все стояла, не двигаясь.
Княжна хотела взять у нее письмо, но Марианна высоко подняла его одной рукой, а другой толкнула княжну в грудь.
Княжна пошатнулась, чуть не упала, но потом кинулась к Марианне и, охватив стан девушки своими костлявыми руками, тесно прижалась к ней, плача и взвизгивая:
— Теперь ты — я! Ты свободна! Ты невеста Анатоля!
Пальцы Марианны тихо разжались, и желтоватый квадратик открытки, трепеща, упал на темный ковер.
На этом квадратике были написаны только две строки;
«Поручик Иван Лукьянов в сражении 25-го сентября — убит».
Надежда Филипповна торопится. Она опоздала. Почти три часа металась по городу, ища сиделку.
На время войны открыта масса лазаретов, и сиделку найти трудно. Ей обещали прислать завтра поутру девушку, чтобы присматривать за больной, а эту ночь ей самой придется возиться с теткой, ведь эта дерзкая Марианна, чего доброго, бросит все и уйдет.
Надежда Филипповна звонит у двери и, когда дверь отворяется, даже отшатывается с изумлением.
Перед ней княжна.
Княжна полураздета, на ней рубашка и бумазейная юбка, а на шее лисье боа Марианны.
— Что с вами, тетя? Неужели вас бросили одну? Где прислуга? — тревожно спрашивает Надежда Филипповна, входя в сени.
— Т-с! Тише. Чтобы не услыхала кухарка, а Дуняшу мы послали за фруктами и за закуской… Сегодня Анатоль обязательно приедет, — оживленно говорила княжна и быстро стала подниматься по лестнице, мелькая из-под короткой юбки своими босыми, жилистыми ногами.
Испуганная Надежда Филипповна почти вбежала в комнату и остановилась…
У ломберного стола сидела Марианна. Она была одета в платье княжны, платье было узко, не сходилось сзади на четверть, оставляя голой смуглую спину; в растрепанных волосах Марианны были кое-как заткнуты красные маки.
— Марианна Петровна, что у вас тут случилось? — в испуге воскликнула Надежда Филипповна.
Марианна повернула к ней свое бледное, странно улыбающееся лицо и, посмотрев на вошедшую какими-то невидящими глазами, спокойно сказала:
— Я жду Анатоля.
РОКОВАЯ МОГИЛА
По наследству от дальнего родственника мне досталась земля в одной из средних губерний. Я отправился туда, чтобы ввестись во владение и по дороге подумывал, не обновить ли мне дом, не завести ли хозяйство, чтобы иногда уезжать в «свой тихий уголок», когда сутолока столичной жизни слишком утомит нервы, но, приехав на место, я отказался от этого проекта.
Хотя земля была «клад», по выражению моего приказчика, но она была ужасно плоска. Река — тоже клад, судоходная, — текла безнадежно прямо и в таких низких и неживописных берегах! Дом был старый, но не старинный и нисколько не поэтичный, так что я решил как можно скорей продать все это.
Я был женихом Нади Ромовой, был в нее безумно влюблен и мне не хотелось сидеть в деревне хотя бы лишние сутки.
— Продать можно, — сказал приказчик, — вот ваша соседка г-жа Горланова уже давно меня спрашивала, она на наши луга зарится. Вот съездите к ней, да смотрите — не продешевите, она дама-делец, — именье-то свое все округляет. Дождется случая и скупает за бесценок. Поезжайте завтра, она с хлебом почти убралась, — не равно в Петербург уедет.
Я отправился.
Усадьба г-жи Горлановой так же, как и моя, стояла на безнадежной плоскости. Это был такой же неуклюжий старый дом в один этаж с мезонином, но он был окружен большим садом — почти парком — и теперь, в ярких осенних красках, этот сад был очень красив.
Въехав на двор, я увидел несколько подвод, нагруженных мешками с зерном, которые, очевидно, собирались куда-то отправлять. За этой отправкой наблюдала какая-то высокая женщина в сером ватерпруфе, с черным платком на голове, которая, едва заметив меня, быстро убежала в дом.
Босая, растрепанная баба через минуту отворила мне дверь, и я с крыльца, через темную переднюю, по пестрому половику прошел в гостиную. Это была почти пустая комната с какой-то сборной мебелью, крытой пеньковой материей.
Я попросил доложить о себе и вручил бабе карточку.
Баба скрылась, а вместо нее в комнаты вплыла полная особа, лет сорока, и представилась мне, как компаньонка г-жи Горлановой.
— Я — Анна Семеновна Прутикова, а Лидия Сергеевна сейчас придет, присядьте.
Анна Семеновна старалась меня занимать разговором о том, о сем и, заметив взгляд, которым я обвел комнату, сказала:
— Здесь была прежде отличная мебель, — старинная, с бронзой, дом был полон старинными вещами. Кто продавал именье, в этом ничего не понимал. Лидия Сергеевна купила всю обстановку за триста рублей, а один клавесин барон Брек у нее за шестьсот купил. Говорят, за каждую вещь антиквары в Петербурге прямо дрались. А вот и Лидия Сергеевна.
Я поднялся и слегка вскрикнул, пораженный. В квадрате двери, ведущей из сада, стояла высокая, красивая, очень худая женщина, одетая в какой-то белый хитон, с охапкой желто-красных веток клена в руках. Я вскрикнул не оттого, что она появилась, а потому, что в Петербурге, в литературно-артистических кружках, я часто встречал г-жу Горланову, но знал ее под именем Лидии Андал.
Она была мне известна, как автор книги стихов туманно-эротического содержания и как исполнительница античных танцев.
— Неужели это вы, Лидия Сергеевна?! — воскликнул я, пораженный.
— Как видите, — улыбнулась она, откидывая движением головы прядь золотистых волос, упавшую на лоб. — Я рада видеть вас… может быть, больше, чем всякого другого… Анна Семеновна, дайте нам чаю.
Если бы я не был женихом и не так любил Надю, — я, может быть, влюбился бы в Лидию в этот день. Она была умна, образована, интересна и совершенно иная, чем в Петербурге, — словно другая женщина сидела передо мной. Что-то робкое, беспомощное было в ее движениях, голос звучал тихо, и на лице было какое-то странное выражение страдания.
— Я слышала, что вы женитесь на Наде Ромовой? — спросила она.
— Да.
— Как это странно… — она встала и сделала несколько шагов по комнате.
— Почему странно? — спросил я.
— Нет, нет, это я так сказала… — произнесла она, останавливаясь.
— Я завидую всем, кто может любить, не боясь призрака прошлого, — быть во власти его страшно… Этот призрак так силен… так властен…
— Надя слишком молода, а у меня, слава Богу, нет «призраков прошлого», — сказал я, смеясь, и вдруг вспомнил, зачем я приехал, и поспешил изложить свое дело.
Она выслушала меня внимательно до конца, потом рассмеялась.
— Неужели вы думаете, что я занимаюсь всем этим? Делами ведает Анна Семеновна, она любит меня и блюдет мои интересы, я ей дала как бы опеку над собой в этом отношении; я сама ничего не понимаю в житейских делах. Я пришлю ее завтра к вам, вы и поговорите с ней… Как она решит… А вы приезжайте опять вечером, я прочту вам мою новую поэму… Странную… непонятную для других… но вы ее поймете, я чувствую это… Здесь я сама перерождаюсь и пою другие песни. Я удаляюсь сюда, чтобы, как Антей, прикоснувшись к матери-земле, встать с новыми силами… Мое искусство — моя жизнь, но искусство — требовательный любовник; оно требует всех ваших сил, всех нервов… А здесь у искусства есть соперник, это — «призрак прошлого», — здесь он властвует и требует моей души.
