Тайфун (Собрание рассказов) - Ирецкий Виктор Яковлевич (читаем книги онлайн бесплатно полностью TXT) 📗
— Только чтобы девчонка была полная и непременно понимала по-испански. А не то я верну тебе ее обратно.
Изобретательный Ляпорт, найдя то, что было нужно Мадарьяге, на этот раз послал ему фотографическую карточку кандидатки. Скотовод тщательно взвесил в уме все статьи своей будущей невольницы, остался ими вполне доволен и дал задаток посыльному.
Фройляйн Гоффман прибыла через три недели. Измученная отчаянием и изнурительной дорогой, она все же нашла в себе силы подготовиться к длинному монологу, который имел своей целью воззвать к человеческим чувствам Мадарьяги.
Но, увидев перед собой полудикого скотовода с разорванным ухом и обрубленным пальцем, позабыла все слова увещания. С искривленным от страха лицом она поплелась в приготовленную для нее комнату, упала на кровать и пролежала сутки, боясь шевельнуться. На другой день, вечером, к ней заглянул Мадарьяга.
На нем был лучший из его костюмов, а волосы были смазаны гвоздичным маслом. Протяжно вздохнув, он сразу заговорил о том, что Господь создал женщину для мужчины, а между тем… бывают мужчины… которые…
Тут язык ему изменил, и Мадарьяга никак не мог закончить фразу в осторожных словах. Поэтому он предпочел сорваться с места и принести подарки. Это были: соломенная шляпа его прежней пленницы, полфлакона духов, губная помада и два золотых браслета.
Фройляйн Гоффман почувствовала, как у нее зашевелились волосы, и она закрыла глаза. Мадарьяга потоптался на месте и сказал:
— Вы обдумайте, сеньорита, мои слова. А завтра мы поговорим снова. Обдумайте.
И фройляйн Гоффман думала всю ночь, до крови кусая себе пальцы, хотя думать было нечего, так как лишь два пути были перед ней: сдаться Мадарьяге или же немедленно покончить с собой.
Но фройляйн Гоффман придумала третье решение: бегство. Выпросив у Мадарьяги отсрочку — надо же немного свыкнуться с человеком, прежде чем сблизиться с ним! — она напрягала все свое умение притворяться и из тоскующей пленницы преобразилась в приветливую гостью. Она вынула из чемодана все свои вещи и книги, аккуратно разложила их, как бы устраиваясь надолго. Затем она попросила разрешения выходить из дома, следить, как загоняют скот и стригут овец. Мадарьяга усмехнулся и разрешил.
Она хорошо ездила верхом и два раза, отправляясь осматривать пастбище, Мадарьяга брал ее с собой. В третий раз, улучив момент, она хлестнула коня и ускакала по направлению к той дороге, по которой ее привезли. Разумеется, через полчаса Мадарьяга настиг беглянку и, поворачивая ее взмыленную лошадь, хмуро сказал:
— В следующий раз я вас, сеньорита, за такую штуку, пожалуй, побью. Да и какой толк в вашей затее, если вы даже и удерете от меня? По дороге вас изловит другой гациендеро и полакомится вами тут же, в степи. Он даже не станет откладывать этого, как я.
От последнего довода сердце у фройляйн Гоффман поникло навсегда.
В ту же ночь Хозе Мадарьяга пришел к ней в комнату, не постучавшись, и, закрыв своей широкой ладонью ее скошенный от ужаса рот, в голодном восторге сделал ее своей покорной наложницей.
Пять лет спустя у фройляйн Гоффман было двое детей, двое мальчуганов — двое черноглазых кроликов. Растить их в пустыне было не легко, но чадолюбивый Мадарьяга не жалел денег и не останавливался перед тем, чтобы послать в далекий Буэнос-Айрес специального верхового за игрушками или за тальковой пудрой и клистирной трубкой.
Что же касается самой фройляйн Гоффман, то неоглядные пампасы властно отодвинули от нее весь остальной мир, и, кроме материнской любви, она отдала детям еще и те чувства, которые она могла бы отдать любимому мужу или любимому делу.
А еще через год, в день празднования конституции, из соседней эстансии приехал в гости другой гациендеро — с детьми и женой. Фройляйн Гоффман тотчас же узнала в ней француженку Ляпорта и выжидающе улыбнулась. Улыбнулась и та. Им незачем было вспоминать о прошлом, и они сразу заговорили о том, о чем говорят между собой все матери — о своих детях.
Дети же — пять непоседливых сорванцов, — убежав от взрослых, мигом придумали для себя интереснейшую игру, которая в пампасах была еще неведома. Она заключалась в том, что книги по экспериментальной психологии разрывались на мелкие клочки, и тот из малышей, кто проделывал это быстрее других, награждался званием национального героя.
Когда фройляйн Гоффман заглянула к детям и увидела облако бумажной пыли, она онемела от огорчения. Но неподдельный восторг играющих не позволил ей помешать им. Она только решила несколько видоизменить игру и научить маленьких степных дикарей тому, чему некогда обучали ее. Из уцелевших страниц она стала делать бумажные кораблики. Так создалась флотилия пампасов, отдельные суда которой были названы по главам уничтоженных книг: «Рефлекс», «Психомотор», «Зигмунд Фрейд» и «Клапаред».
Тайфун
Повесть
Начало было достаточно банальное: сперва манекенша в парижском салоне, потом знакомство с богатым плантатором из Гондураса, который проявлял явно экваториальную влюбленность (212 град. по Фаренгейту) и обещал все сокровища Майев за ее согласие поехать с ним в столицу его республики Тегусигальпу и там обвенчаться. Очень скоро он оказался авантюристом и притом бедным.
Мариэтт, уж чуть было не подарившая ему свою первую благосклонность, дала себе слово впредь быть более осторожной и стала заниматься наведением красоты на перезрелых дам в косметическом салоне. Эта утомительная работа оплачивалась плохо, и когда пришла телеграмма от дяди, вызывавшая ее в Сингапур для такой же работы, но по лучшему тарифу, она, не раздумывая, покинула Европу.
Однако в Сингапуре Мариэтт даже не вышла на берег и очутилась в Шанхае, потому что на пароходе ею серьезно увлекся англичанин Оливер Дильк, действительно богатый и подкупивший ее честным признанием, что он женат и только поэтому не может просить ее руки. Но если бы она захотела стать его возлюбленной, он немедленно внесет в банк на ее имя пять тысяч фунтов для доказательства своего серьезного к ней отношения. Мариэтт попросила предоставить ей два дня на размышление, но больше плакала, чем размышляла, и в восьми часах езды от Сингапура стала его любовницей.
Англичанин был приятно поражен некоторой неожиданностью, крайне необычной в наши дни для самостоятельной женщины, вдобавок побывавшей в роли манекенши, и за это стал относиться к ней еще серьезнее. В Шанхае он поселил ее в своей же квартире и, нисколько не смущаясь, выдавал ее за свою жену, хотя весь Дальний Восток есть не что иное, как большая деревни, население которой отлично осведомлено друг о друге.
Казалось бы, жизнь Мариэтт сложилась неплохо. Оливер Дильк был джентльмен с головы до ног. Он окружил ее вниманием и заботливостью. Ввел ее в круг своих друзей. Денег у него было много, а главное, он не жалел их. Деликатно предложил ей ежемесячно посылать приличную сумму в Париж, то есть матери и брату. И кроме того, дал понять, что если его болезненная супруга, жившая в Лондоне, покинет сей неблагоприятный для нее мир, он немедленно узаконит свои отношения с Мариэтт. Что лучшего могла ожидать бывшая манекенша из русских эмигранток?
Но в то время, как болезненная леди Дильк беспрестанно куталась в платки и три раза в день пила «Гиппотрат», чтобы увеличить число кровяных шариков в своем бескровном теле, ее полнокровный супруг, однажды нагнувшись за упавшим мундштуком, тотчас же оказался трупом.
Безмятежная жизнь Мариэтт кончилась. Правда, в банке у нее было пять тысяч фунтов, а в шкатулке собралось несколько ценных подарков от великодушного Дилька, но жизнь надо было начинать сызнова.
Сначала она твердо решила вернуться в Париж к матери и брату, но вскоре раздумала. Париж мог предоставить ей прежнее положение русской эмигрантка. Здесь же, в Шанхае, она была такой же привилегированной иностранкой, как и все другие. Вдобавок, экзотический Восток, неизменно поражавший неожиданностями, не отпускал ее на Запад, прозаический и мелочный. Как мусульманин оставляет свои башмаки у дверей мечети, так европеец, вступая на землю Востока, оставляет свои маленькие мещанские масштабы. Здесь все чудо, колдовство в огромных размерах, в больших пропорциях, и притом изменчивое и каждый раз ослепляющее по-новому. Мариэтт осталась в Шанхае. Друзья Дилька и его знакомые приняли в ней самое теплое участие и даже пытались устроить для нее дело — вроде салона красоты. Мариэтт, однако, предпочла поступить на службу в экспедиционную контору.
