Ночной портье - Шоу Ирвин (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений txt) 📗
— Ну, а вы-то сами?
— Я британский подданный с постоянным местожительством на Багамских островах. И даже не заполняю анкету для обложения налогом. И вот еще наглядный пример. Вам, как американцу, запрещено покупать и продавать золото, хотя ваше правительство время от времени шумит, что оно отменит этот запрет. У меня же нет таких ограничений. А ведь в наши дни золотой рынок наиболее соблазнительный. Забавляясь игрой со Слоуном и молодым греком, я заодно купил изрядное количество золота. Вы следите за его курсом?
— Нет.
— Так вот я… простите, мы уже имеем на нем десять тысяч.
— За три недели? — удивился я.
— За десять дней, если быть точным, — поправил меня Фабиан.
— Что же еще вы сделали с моими деньгами? — спросил я, все еще цепляясь за то, что они мои, но уже с меньшей силой…
— Ну… — он несколько замялся. — От компаньона ничего не следует скрывать. Я купил коня.
— Коня? — почти простонал я. — Какого коня?
— Породистого скакуна. Из-за него-то я и не приехал, как было условлено, во Флоренцию, к большой досаде Лили. Отправился в Париж, чтоб завершить сделку. Еще прошлым летом в Довилле я обратил внимание на этого скакуна, но, увы, был не в состоянии купить его. Да он тогда и не продавался. У меня есть друг в Кентукки, у которого скаковая конюшня и ферма, где он выращивает породистых лошадей. Его интересуют жеребцы-производители, и я убежден, что он будет весьма благодарен, если я дам ему знать об этом коне. Из чувства дружбы, так и быть, продам его.
— А если он откажется? — К этому времени я почти незаметно оказался втянутым в обсуждение того, что четверть часа назад показалось бы мне бредовыми фантазиями игрока. — Что тогда?
Фабиан пожал плечами и любовно подкрутил кончики своих усов — водилась за ним такая привычка, когда у него не было готового ответа.
— Тогда это прекрасное начало для нашей скаковой конюшни. Я еще не выбрал цвета для жокеев. Какие вы предпочитаете?
— Те, что в синяках. Черный и синий.
Он раскатисто рассмеялся:
— Весьма рад, что вы наделены чувством юмора. Скучно иметь дело с мрачными людьми.
— Можно мне узнать, во сколько же обошлось это животное?
— О, безусловно. Шесть тысяч долларов. Прошлой осенью на пробежке эта лошадка немного повредила себе ногу, поэтому продавалась по дешевке. Но ее наездник, старый мой друг, — похоже, у Фабиана друзья по всему свету и во всех профессиях, — заверил меня, что сейчас она в полном порядке.
— В полном порядке, — машинально повторил я. — А куда еще вы вложили мои деньги?
Фабиан снова подкрутил свои усы.
— Случился и такой грех, — кивнул он. — Надеюсь, вы не чересчур стыдливы.
— В меру, — ответил я, вспомнив отца и его чтение Библии. — А в чем дело?
— Есть у меня одна знакомая, восхитительная француженка. Я обязательно навещаю ее всякий раз, когда бываю в Париже, — он мечтательно улыбнулся, видимо, представив себе эту очаровательную француженку. — Она интересуется кино. Говорит, что в свое время была актрисой. Теперь она продюсер, занимается производством фильмов. Ее старый поклонник ссужает ее деньгами для этого. Но он жмот, как я понял. Сейчас у нее в разгаре производство одного фильма. Очень неприличного. Я бы даже сказал, исключительно непристойного. Мне показали отдельные кадры. Гм… чрезвычайно забавно. Вы знаете, какую прибыль дают эти фильмы? Скажем, такой порнофильм, как «Глубокое горло», сделанный в Америке?
— Понятия не имею.
— Миллионы, браток, миллионы! — мечтательно вздохнул он. — Моя француженка дала мне прочитать сценарий. Весьма грамотно состряпано. В выдумке им не откажешь. И очень возбуждает. Хотя в целом достаточно невинно. Обстановка изысканная, декорации — просто шик, словом, всего понемногу на любой вкус. Сочетание Генри Миллера и «Тысячи и одной ночи». Моя подруга — кстати, она же и режиссер фильма — приобрела сценарий за бесценок у одного молодого иранца, которого не пускают обратно на родину. Расходы она уменьшила до предела, но все же постановка может влететь в копеечку. Хотя некоторые фильмы подобного рода обходятся менее чем в сорок тысяч долларов. А такая классика, как «Глубокое горло», стоила порядка шестидесяти тысяч. Одним словом, моей француженке не хватало пятнадцати тысяч долларов.
— И вы, конечно, пообещали дать ей.
— Совершенно верно, — лучезарно улыбнулся Фабиан. — В благодарность она предложила мне двадцать процентов прибыли.
— И вы согласились?
— Нет. Я выговорил двадцать пять процентов, — сказал он с той же лучезарной улыбкой. — Я могу быть другом, однако прежде всего я деловой человек.
— Фабиан, — пожал я плечами, — просто не знаю, смеяться мне или плакать?
— Со временем начнете улыбаться. Это по меньшей мере. Так вот, сегодня у них просмотр отснятых кадров. Мы приглашены, и я уверен, что это произведет на вас большое впечатление.
— Никогда еще в своей жизни не видел порнографического фильма, — развел я руками.
— Никогда не поздно посмотреть, — заверил меня Фабиан. — А теперь, — с живостью предложил он, — давайте пойдем в бар и подождем там Лили. Она должна вскоре прийти. Скрепим нашу сделку шампанским. Я угощу вас таким завтраком, какого вы еще никогда не ели… А после завтрака отправимся в Лувр. Вы когда-нибудь были в Лувре?
— Я лишь вчера впервые приехал в Париж.
— Завидую: у вас все впереди.
Только мы распили бутылку шампанского, как в бар вошла Лили Эббот. Фабиан представил меня как старого знакомого из Сан-Морица. Она и виду не подала, что мы когда-либо встречались.
Фабиан заказал вторую бутылку. И чего они все находят в этом шампанском?
13
В небольшом просмотровом зале нас сидело восемь человек. Ноги у меня ныли от долгого хождения по Лувру. В кинозале стоял застарелый запах табака и пота. Само здание на Елисейских полях было уже обветшалое, со скрипучими старомодными лифтами. В коридорах полумрак, словно люди, часто бывавшие здесь, не хотели, чтобы замечали, когда они приходят и уходят.
Кроме Фабиана, Лили и меня, рядом с нами сидела восхитительная француженка, которую звали Надин Бонер. Сзади в углу притулился кинооператор — седой, усталый старик лет шестидесяти пяти, в берете и с вечной сигаретой в зубах. Он выглядел слишком старым для такого рода работы в кино и все время сидел с полузакрытыми глазами, словно не хотел напоминать о том, что именно он снимал фильм, который мы должны посмотреть.
В дальнем боковом проходе уселись две звезды этого фильма: стройный смуглый молодой человек, вероятно африканец, с меланхоличным печальным лицом и веселенькая хорошенькая американка по имени Присцилла Дин, блондинка с «конским хвостом». Ее свежее цветущее личико казалось здесь явным анахронизмом, напоминавшим о давнем поколении девственниц американского Среднего Запада. На ней было строгое платье, и она выглядела столь добродетельной, как только может выглядеть белоснежный, туго накрахмаленный девичий передник с кружевами. Меня без всяких церемоний, по-деловому, представили всем. Со стороны могло показаться, что мы собрались на какую-нибудь лекцию, скажем, о здоровом питании.
Длинноволосый и бородатый субъект в куртке, сшитой из портьерной ткани и покрытой сальными пятнами, сидел отдельно от всех. Он выглядел так, словно только что проглотил какую-то дрянь, и в ответ на мое приветствие просто проворчал что-то.
— Это критик, — прошептал мне Фабиан. — Собственность моей Надин.
— Рада познакомиться, — сказала мне Надин Бонер, протягивая мягкую и нежную руку. Сама она была маленькая, изящная, с бросающимся в глаза бюстом, добрая половина коего выпирала из низкого выреза ее черного платья. У нее был очень ровный красивый загар. Мне представилось, как она бесстыдно голая загорала на пляже в Сен-Тропезе в окружении таких же оголенных распутных мужчин.
— Чего это киномеханик копается? — обратилась она к кинооператору. — Мы ждем почти тридцать минут, — произнесла она по-английски с тем французским акцентом, который так нравится американцам.
