Хлеб великанов - Кристи Агата (версия книг TXT) 📗

Победа! Свершилось! Конечно, было нелегко. Дядя Сидни был в ярости, и не без оснований, вынужден был признать Вернон. Мать закатывала сцены — слезы, упреки. Десятки раз Вернон готов был отступить. И все же он устоял.

Все это время он ощущал странное одиночество. Он остался один на один со своим решением. Нелл соглашалась со всем, что он говорил, но он чувствовал, что его поступок огорчает ее и подрывает веру в будущее. Себастьян считал такой шаг преждевременным, хотя этого и не говорил, — он никогда и никому не давал советов. Даже непоколебимая Джо сомневалась. Она понимала, насколько серьезен для Вернона разрыв с Бентами, и не настолько верила и музыкальную будущность Вернона, чтобы приветствовать такой поступок.

Впервые в жизни Вернон набрался смелости решительно кому-либо противостоять. Когда все закончилось и он поселился в самых дешевых комнатах, какие удалось найти в Лондоне, он чувствовал себя так, словно преодолел неодолимое препятствие. Только после этого он отправился к Джейн Хардинг.

В своем воображении он разыграл беседу с ней.

«Я сделал так, как вы мне сказали».

«Великолепно! Я знала, что у вас хватит мужества».

Он скромен; она аплодирует. Ее похвалы поддерживают его и поднимают его дух.

На деле вышло все наоборот. С Джейн всегда так. Заранее воображаешь, как пойдет разговор, а получается совсем наоборот.

В данном случае, когда он с примерной скромностью объявил, что уволился, она приняла это как должное и не нашла в его поступке ничего героического. Только сказала:

— Что ж, значит, вы этого действительно хотите, иначе бы так не поступили.

Он разозлился. Почему в присутствии Джейн он всегда чувствует себя так неловко?

Не может вести себя естественно. Ему столько хотелось ей сказать — но он не мог, смущался. Потом вдруг без всяких причин, словно облако рассеивалось, он говорил легко и весело все, что приходило в голову.

Почему так получается? С того момента, как он впервые увидел Джейн, он ощущал какую-то тревогу, будто боялся ее. Это его раздражало.

Попытка подружить их с Нелл провалилась. Вернон видел, что за внешней вежливостью и сердечностью нет решительно никаких чувств.

Он спросил Нелл, что она думает о Джейн, и услышал:

— Она мне очень понравилась. По-моему, она очень интересный человек.

Спрашивать Джейн ему было неловко, но та сама пришла ему на помощь:

— Вы хотите знать, что я думаю о Нелл? Она прелестна и очень славная.

— И вы думаете, вы могли бы подружиться?

— Нет, конечно. Зачем?

— Да, но… — Он смешался.

— Дружба — это не равносторонний треугольник. Если А любит В и А любит С, то В и С — и т. д. У нас нет ничего общего — у меня с вашей Нелл. Она тоже считает, что жизнь должна быть сказкой, и как раз сейчас начинает понимать, что это не обязательно. Бедное дитя. Как Спящая Красавица, которая проснулась в лесу. Любовь для нее — это нечто прекрасное и удивительное.

— А для вас разве нет?

Он должен был спросить. Он жадно ждал ответа. Как часто он гадал о тех ее пяти годах с Борисом Андровым!

Она посмотрела на него; в лице ее погасло всякое выражение.

— Как-нибудь я вам расскажу.

Он хотел сказать: «Расскажите сейчас», — но вместо этого спросил:

— Скажите, Джейн, а для вас — что такое жизнь?

Она помолчала. Потом ответила:

— Трудное, опасное, но бесконечно увлекательное приключение.

Наконец-то он может работать. Он стал постигать радость свободы. Ничто не действует на нервы, ничто не отбирает энергию — все вливается в один поток, в любимую работу. Кое-что отвлекало — в настоящий момент он едва сводил концы с концами. Эбботс-Пьюисентс все еще не был сдан в аренду…

Прошла осень и большая часть зимы. С Нелл он виделся один-два раза в неделю, и встречи не приносили удовлетворения. Оба сознавали, что первые восторги погасли. Она допытывалась: как продвигается опера? Когда он закончит? Каковы шансы ее поставить?

Практическую сторону дела Вернон представлял себе смутно, сейчас его занимало только творчество. Опера рождалась медленно, с бесчисленными трудностями, с отступлениями, вызванными недостатком опыта и техники. Говорил Вернон в основном о возможностях или недостатках инструментов. Он общался с некоторыми оркестрантами. Нелл часто ходила на концерты, она любила музыку, но едва ли могла отличить гобой от кларнета и считала, что горн и английский рожок — одно и то же. Ее приводил в ужас объем знаний, необходимый для написания партитуры, и тревожило безразличие Вернона к продвижению оперы на сцену. Он вряд ли сознавал, как угнетают Нелл его неопределенные ответы. Однажды она чуть не напугала Вернона, когда сказала — даже не сказала, а взвыла:

— Вернон, не мучай меня! Это так тяжело, так тяжело! У меня должна быть какая-то надежда, как ты не понимаешь?

Он с удивлением посмотрел на нее.

— Но, Нелл, все идет хорошо. Надо только набраться терпения.

— Я знаю, Вернон. Мне не следовало говорить, но видишь ли…

Она замолчала.

— Дорогая, мне будет еще труднее, если и буду чувствовать, что ты несчастна.

— О, это не так… Я не буду…

Но в глубине души снова подняла голову былая обида. Вернон не понимает, как для нее все сложно. Никогда не понимал. Ее затруднения он назвал бы глупыми и примитивными. В каком-то смысле это верно, но, с другой стороны, ведь из них состоит ее жизнь! Вернон не видит, не понимает, что она живет в постоянной борьбе, она никогда не может расслабиться. Если бы он это понял, сказал бы хоть слово ободрения, проявил понимание ее трудного положения! Но он ничего не видит.

Нелл охватило тоскливое чувство одиночества. Таковы мужчины — не понимают, не заботятся. Им кажется, раз любовь — значит, все проблемы решены. Ничто не решено. Она почти ненавидела Вернона. Он эгоистично погружен в свою работу и не хочет, чтобы она чувствовала себя несчастной, потому что это его огорчает…

Она подумала: «Только женщина меня поймет».

И, движимая каким-то неясным чувством, отправилась к Джейн Хардинг.

Джейн была дома. Если она удивилась, увидав Нелл, то ничем этого не показала. Они немного поговорили о пустяках; Нелл видела, что Джейн смотрит на нее и ждет, жалея свое время.

Почему она пришла? Она сама не знала. Она боялась Джейн и не доверяла ей — может, именно поэтому. Джейн ее враг. Но она боялась, что враг мудрее ее. Нелл признавала, что Джейн умная женщина — возможно, дурная, даже скорее всего, — но все же у нее есть чему поучиться.

Она начала довольно грубо, напролом. Как Джейн считает: будет ли музыка Вернона иметь успех — быстрый успех? Она тщетно старалась сдержать дрожь в голосе.

Она ощущала на себе взгляд холодных зеленых глаз Джейн.

— Трудно приходится?

— Да…

Из нее так и посыпалось: необходимость изворачиваться, молчаливое, но сильное давление матери, слегка завуалированное упоминание, что есть некто, имя не называлось, который все понимает, он добрый, и он богатый.

Как легко говорить это женщине, даже Джейн, которая ничего не знает. Женщины понимают — они не фыркают и не говорят, что все это неважно.

Когда она кончила, Джейн сказала:

— Да, вам нелегко. Когда вы впервые встретили Вернона, вы понятия не имели обо всех этих делах насчет музыки, так ведь?

— Так. — Нелл начал раздражать ее тон. — О! Вы, конечно, считаете, что все должно быть подчинено его музыке, что он гений, что я должна с радостью отдать себя в жертву.

— Нет, ничего подобного я не думаю. Я не знаю, что такое гений или творчество. Просто некоторые рождаются с чувством, что они значат больше других. Невозможно сказать, кто прав. Для вас лучше всего было бы уговорить Вернона бросить музыку, продать имение и жить с вами на проценты. Но я знаю, что у вас нет ни малейшего шанса заставить Вернона бросить музыку. Гений, а может, искусство, назовите как хотите, сильнее вас. Вы будете как король Канут [20] на берегу моря. Вы не можете отвернуть Вернона от музыки.