Дети времени (Дети века) - Гамсун Кнут (прочитать книгу .TXT) 📗
– Хорошо.
– Только, чтоб Антон ни в коем случае не заметил.
– Не заметит!
Готфрид пропадал очень долгое время; казалось, конца не будет его отсутствию, и Виллац пошел ему навстречу. Он встретился с ним на мосту. Готфрид был осторожен и лег под кустом. Он вынул письмо.
– Ты не отдал письма? – со страхом спросил Виллац.
– Как же. А она просила передать это в твои собственные руки.
– Ответ!.. Она прислала ответ. Молодец, Готфрид. Они пошли домой. Виллацу хотелось прыгать, но это было бы несогласно с его достоинством. Что могло быть написано в письме?
– У меня есть тросточка, – сказал Виллац.– Я подарю ее тебе. Знаешь ты, что говорится в письме?
– Нет, не знаю.
– Ну что написано, пусть так и будет. Видел ты Антона?
– Нет, он уже ушел.
Виллац спешит в свою комнату, остается там минуту, бежит снова вниз, весь охваченный неземным блаженством, разнеживает Готфрида и передает ему трость.
– Нет, спасибо! Зачем ты это делаешь? Мне не нужно! Виллац снова бежит наверх, остается там довольно долго, сходит по лестнице, напевая, останавливается на дворе и оглядывается, поворачивается и опять идет наверх в третий раз, и кажется, будто ему хочется запереться у себя, чтобы выучить какой-нибудь трудный урок или что-либо в этом роде. Но через полчаса он, вероятно, выучил урок, потому что снова показывается на лестнице и спускается по ступеням. Что ему придумать? Он успокоился и как будто немного утомился. Мать проходит мимо него по коридору; она, вероятно, собралась прогуляться. Они перекидываются несколькими словами; она не приглашает его сопровождать ее. Он слышит, что отец ходит взад и вперед по своей комнате – добрый отец, товарищ и джентльмен. Виллац стучится и входит в кабинет.
– Ты не на рыбной ловле? – спрашивает отец.– Антон, вероятно, на реке.
– Вероятно. Мне это не интересно… Как ты поседел, отец.
Отец удивлен.
– Поседел. Ну, не так уже. Где мать? Вы не станете играть?
– Да, потом. Мы в прошлый раз пели английский текст, а музыка норвежская. Ты слышал?
– Да, очень красиво.
– Я не хотел говорить тебе, но музыка – моя. Отец еще больше изумляется.
– Виллац… говорю не потому… музыка была прелестна, я слушал здесь. Так ты сам?.. Вот как! А мать знает?
– Да.
– Музыка очень хороша, нечего сказать. Что говорит мать о ней?
– Она думает, что хорошо. Отец вдруг говорит.
– Подумал ли ты о том, кем хочешь стать, мой друг? Молчание.
– Хочешь ли ты стать художником или флотским офицером? Надо выбрать чтонибудь определенное. Я вовсе не хочу торопить тебя, но так было бы лучше для тебя самого. Музыка – только игра и пение. Но то, что вы пели, было на редкость красиво; я сошел вниз и слушал. Мать такого же мнения?
– Да.
Отец принимает решительное выражение и говорит:
– Но все же, музыка – одно, серьезное же дело – другое. Не согласен ли ты со мной? Прийди к положительному решению; мы еще поговорим об этом. Я не имею ничего против того, чтобы ты стал художником или скульптором, может быть, и следует, чтобы в нашем роду появилось новое течение… не знаю. Обдумай хорошенько и выскажи мне свое мнение откровенно.
Таким образом Виллац получил отсрочку и был рад. Но он мог всегда ожидать, что вопрос повторится. Что, если теперь сделать маленький намек?
– Но ведь ты, вероятно, хочешь, чтобы я окончил школу в Харроу? – спросил он.
Бог знает, имел ли это в виду отец, кто знает, как решил этот вопрос этот седеющий и стареющий человек, ходивший взад и вперед по комнате? Но он ответил тотчас:
– Окончил школу? Само собой разумеется – если ты этого желаешь. Таким образом у тебя еще будет время обдумать. Да… окончить школу.
Но это вовсе не было желанием Виллаца. У него не было большей мечты, как покинуть школу в Харроу; ему там было очень трудно, и школа задерживала его. Но мать поможет ему, придет время, найдется и совет; отец тоже добрая душа, а Марианна очаровательна…
– Я опять сыграю тебе песню, если хочешь, – сказал он.
– Теперь? Нет, благодарю; когда мать вернется; а в настоящую минуту у меня дело. Но все же, спасибо.
Он кивает, и Виллац уходит.
Поручику опять никто не мешает, но дело его состояло очевидно в том, чтобы снова начать ходить взад и вперед по комнате. Оставить школу? Эта школа в Харроу что-то таинственна; надо разузнать про нее. Университет что ли это? Год за годом в дорогой школе; справится ли он! Надо написать Ксавье Муру, да кроме того, посоветоваться с фру Адельгейд. Он позвонил и спросил, дома ли жена?
Готфрид видел, как она пошла к Хольменгро.
– Посмотри, когда хозяйка вернется.
Он ждал долго, целый час – очевидно Адельгейд все забывает за роялем! Через два часа он увидал, что она возвращается. Что это? Она, кажется, плакала? Она была замечательно ласкова и мягка. Это удивило его, и Он спросил:
– Что-нибудь случилось с вами?
– Со мной? Почему вы так думаете? Нет, ничего. Благодарю вас.
Они стали говорить о Виллаце; Адельгейд овладела собой и привела веские доводы, что Виллаца нет смысла дольше удерживать в Харроу: это и дорого, и бесполезно. Школа для избранных – и только.
– Это не имеет значения; он наш единственный.
– Но пребывание в школе теперь для него совершенно бесполезно. Мальчика привлекает одна только музыка.
Эту склонность к музыке он унаследовал от матери, тут кровь Хольмсенов не причем. Поэтому он позволил себе несколько язвительных замечаний и даже высказал некоторую несправедливость.
Но Адельгейд? Что случилось с ней в этот вечер? В былые дни она отплатила бы той же монетой, а сегодня она – сама уступчивость и в ее словах слышится мольба:
– Ах нет, разве вы не видите, что он уже родился таким, что он живет только музыкой. Если бы вы только знали… Я не решалась сказать вам…
– Что он сочиняет музыку для романсов? Он сам сказал мне.
– Слава Богу, так и следовало сделать. Ах, этот мальчик – он олицетворенная мелодия; уверяю вас, я пою его сочинения с истинным наслаждением. Вы, вероятно, вчера не слышали?
– Нет, я ходил по своей комнате и слушал. Я уже несколько дней слушаю.
– Какое же ваше мнение?
– Ваше пение всегда прекрасно.
– Вам так кажется? Но мелодия действительно замечательно музыкальная. Он необыкновенный мальчик, не надо забывать это.
Сам поручик находил, что сын его незаурядная натура; разве он отрицал это? Ведь и мать его не обыкновенная женщина… Одним словом…
– Гм. Я не имею ничего против напоминания об этом… Хотя это и излишнее.
– Извините!
Опять уступчивость, опять смирение. Откуда они? Поручик ясно видел, что произошло что-то, иначе Адельгейд не держала бы себя так несогласно со своей обычной манерой. Ему было неприятно, что жена проявляла уважение х нему; а относительно школы в Харроу она была безусловно права – это была бездонная пропасть. Адельгейд стояла перед ним. Годы не прошли для нее бесследно, но она так хорошо сохранилась, казалась такой нетронутой. Второй подобной не найти! Гм. И на этот раз он решил держать сторону жены против сына: он намеревался показать свою власть и заставить Виллаца слушаться. Мальчику это принесет одну только пользу.
– Я думал было написать Ксавье Муру, – сказал поручик, – но теперь это уже излишнее. Виллац не поедет больше в Харроу. Но что вы желали сказать?
– Что я хотела сказать? Я хотела попросить вас за него, – ответила она.
Что за тон! Поручик сказал:
– Возьмете ли вы, Адельгейд, на себя подготовить Виллаца, что в силу обстоятельств, которые стали мне известны только теперь, я вынужден взять его из школы в Харроу?
– Хорошо. И он не будет огорчен, он будет вам благодарен.
Чем дальше, тем лучше, все изменилось, единственное, что остановилось – мысли поручика. Опять мать с сыном заодно! Чем же все кончилось? Тем, что решено отправить Виллаца в Германию. Он получит возможность стать настолько великим музыкантом, насколько хватит способностей. Этим все и кончилось.