Трезвенник - Зорин Леонид Генрихович (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью .TXT) 📗

— Я думаю, что лучше меня никто не оценит важности замысла. Ваши друзья безусловно правы. Чтобы переломить обстановку, лучше всего начать с колоний. Все мы побывали в марксистах, знаем, что в основе всего — экономические причины. Но это, так сказать, базисный фон, а есть повседневная конкретика. Именно закрытая зона воспитывает и поставляет преступников. Стало быть, надо ее реформировать.

Я выразил чувство живейшей радости и от того, что он смотрит в корень, и от того, как он формулирует — ясно, скупо, предельно четко. Конечно, и Випер, и Богушевич разделят такое мое впечатление. Особенно ценна его потребность участвовать в гуманистической акции.

Эти слова Бесфамильный принял с признательностью, со скромным достоинством. Пожалуй, он несколько даже расслабился. Тень благородной меланхолии возникла на одутловатом лице. С интонацией, согретой интимностью, он признался, что хоть роптать ему грех — работа в коммерческой структуре дала ему новые возможности, бесспорно, несравнимые с прежними, — но так он воспитан: дела страны всегда для него на первом месте. Такому человеку, как он, мучительно день за днем наблюдать вялость разжатого кулака. Иной раз проходишь по милой Лубянке, болезненно сжимается сердце. Вспомнишь — вздохнешь: хлеб ели не даром. Какие подвижники тут пахали! Титаны, нынешним не чета. А главное — кристальные люди. Утопия требовала романтиков.

— Да, штучный товар, — сказал я с чувством. — Это уж точно — русский кристалл.

Но Бесфамильный не улыбнулся и при названии собственной фирмы. Попав в лирическую струю, он явно не хотел с ней расстаться.

— Помните Афиногена Мокеича? — вздохнул он. — Исполин. Илья Муромец.

— Что и говорить, монумент. Просто матерый человечище. Ладно уж, не рвите мне душу.

— Пять лет, как помер, — сказал Бесфамильный. — Вскоре после Анастасии Михайловны. Так вы и не женились на Нине. Я думал, что вы ее уведете от этого рахита, ан нет… Должно быть, вы сильно переживали.

Я согласился:

— Большая драма.

Он посмотрел на меня внимательно, потом истерически захохотал. Я терпеливо пережидал столь непосредственный взрыв веселья. Отсмеявшись, он покачал головой.

— Здорово схожено. Ну, вы — орел. Зажмурились крепко, когда решались?

Я сказал, что особые обстоятельства встречаю с открытыми глазами. К тому же не следует преувеличивать ни моей сметки, ни моей доблести. Этна не всякому по зубам, но по-своему она притягательна. Что же касается смены эпох, нужно принять ее неизбежность. Валентину Матвеевичу, столь преуспевшему, есть полный смысл смотреть вперед. По грозному закону истории империя всегда центробежна.

— Зато полиция центростремительна, — сказал он с неожиданной жесткостью.

Я вдруг подумал, что «Русский кристалл», возможно, своеобразная фирма, имеющая широкий спектр. Но я предпочел поменьше внедряться в столь прихотливые соображения. Тем более что они слишком расплывчаты.

Наш диалог подбирался к финишу. Директор сказал, что он был рад увидеть меня в образцовой форме, в особенности он рад тому, что в новой жизни нашлось мне место. Я подтвердил, что к ней притерся.

Договорились перезвониться и встретиться, так сказать, в полном составе. На прощанье Бесфамильный сказал:

— Вам надо бы повидаться с Ниной. Она сейчас тоже — в серьезной фирме. Вот, кстати, ее визитная карточка. При случае — звякните. Будет рада.

Я вежливо поблагодарил. Но, выйдя на улицу, весь пропахший его пронзительными духами, подумал, что вряд ли я так рискну. Такое решение, в самом деле, потребовало бы известной отваги. Нельзя возвращаться туда, где бражничал, нужно беречь сады своей юности. «Мир памяти — особый мир». Такой элегической строкой начинались какие-то вирши Випера. Особый мир. Запретная зона.

Да что говорить про эту паузу длиной в тридцать лет! Совсем недавно я встретил на улице Сирануш. Боже мой, как она изменилась! И впрямь, южанки быстро седеют. К пленительной серебряной прядке прибавилось еще столько других. Кроме того, Сирануш пополнела.

Она сообщила, что собирается на многомесячные гастроли. Сначала она едет в Австралию, а после — и в Новую Зеландию.

Я сказал, что искренне ей завидую. В Новой Зеландии, как я слышал, на два миллиона населения почти шестьдесят миллионов овец. Она загадочно улыбнулась, спросила, все ли еще я один. Я ответил, что одинок, как памятник. Это доставило ей удовольствие, которого она даже не скрыла. Потом она выразила уверенность, что одиночество мне подходит.

— Асмик мне о тебе сказала: «Ревнив, как Лятиф».

— Мне это лестно.

— Вот как?

— Я и не знал, что так страшен. А где он, Лятиф?

— Бог его знает. Может быть, он погиб в Арцахе. (Она пояснила, что именно так и называется Карабах.) Асмик теперь живет в Гюмри. (Так назван бывший Ленинакан.)

— Спасибо Гришеньке Амбарцумовичу.

— Да, он оказался на высоте. А ведь там было землетрясение.

Помявшись, она все же затронула острую, огнеопасную тему. Речь зашла о разлучнике-виртуозе. Она рассказала, что эта история возникла еще в консерватории и развивалась весьма драматически. Им изначально не повезло, они по характерам оба — лидеры. С печальной улыбкой она спросила:

— Ты думаешь, он меня обольстил? Совсем не он, а его талант. Потом мне стало это понятно.

Мы очень сердечно с ней попрощались. Еще раз скажу: отличная женщина! И все-таки я сожалел, что мы свиделись. Было б приятней ее вспоминать хрупкой пташкой с беломраморным личиком, с белой кудряшкой в черной копне. Как славно тешили мы друг друга.

Да и Мария Гавриловна Плющ тоже разительно изменилась. Стала аудиовизуальной дамой в полном смысле этого слова — ее пригласили на телевидение. Растаяла тайна, пропал секрет — уже не надо было пришпоривать разбуженное воображение и мысленно рисовать портрет. Она предстала недавним слушателям слишком уверенной, слишком шумной, всегда заполнявшей собой пространство.

Нет, я не стану тревожить Нину поздним звонком — поберегусь! Я не хотел бы сегодня встретить даже прекрасную пани Ярмилу — пусть она останется в памяти той шоколадной неистовой львицей, пахнущей солью морской волны, хвоей, прибрежным сырым песком.

Вернувшись, я сел за телефон и сразу же позвонил Богушевичу. И он, и Рена куда-то делись. Тогда я набрал номер поэта, но напоролся на автоответчик. Сначала, как это было заведено, он угостил меня свежими рифмами. Голос Випера с чувством продекламировал: «Большие вокруг перемены, Другие коровы священны», после чего деловито добавил: «Теперь, насладившись стихами хозяина, вы можете сообщить информацию». Я попросил связаться со мною, заметив, что он изыскал возможность продвинуть свое творчество в массы. Жаль, что у масс в распоряжении какая-то жалкая минута.

Он отзвонил мне через часок, я порадовал его новостями. Випер сказал, что он был уверен, что для меня это плевое дело, напрасно хотел я сперва уклониться. Я восхитился тем, как изящно он выразил свою благодарность, и попросил разыскать Богушевича.

Весь день работали телефоны. Бесфамильный предложил пообедать в ресторации «Арлекино» и там не спеша обсудить проект. Но Арина настояла на том, что встреча состоится в их доме, где только что был закончен ремонт. После брака они решили съехаться, и под моим контрольным оком длиннющая череда переездов замкнулась, к общему успокоению, в опустевшей коммуналке на Вспольном. Ее-то оба молодожена драили, красили, обустраивали. Арина вложила в создание Дома всю нескудеющую энергию. Теперь она жаждала продемонстрировать свои беспримерные достижения.

Бесфамильный и не подумал спорить. Мне кажется, он с большим интересом готовился к исторической встрече. Ведь с этими людьми его связывало одностороннее знакомство. Он знал их уже немало лет, они же и слыхом о нем не слыхали. Я продиктовал ему адрес, и он подтвердил, что ровно в четыре приедет со своей нежной подругой — нет никаких проблем с парковкой? Я успокоил его:

— Никаких. Вы — на японце с раскосыми фарами?

— Нет, на «вольво». А вы?