От мира сего - Крелин Юлий Зусманович (книги без сокращений .txt) 📗
— А вы с нами побольше полетайте. На эту, на вашу нормальную хирургическую работу. А у нас, думаете, нет интриг? Тоже. Больше вылетов, меньше. Рейсы. Машины. Ну, в общем, хотеть бы интриги, а причины найдутся. А как сына родила, поубавилось раздоров этих. Дома сын ждет, а тут, как посмотришь вниз, увидишь, что висишь над пустым, а внизу твердое, — страшно станет, — какие ж тут раздоры. Я даже и вниз смотреть не хочу. Вы и меня что-то настроили на такой, не полетный лад. Нельзя это.
Начальник посмотрел вниз. «Да-а. Рааз… и все интриги. Страшно. Вон какое колесо здоровое в пустоте, над пустотой висит».
— Как-то перед полетом назвала командира дураком, а потом вот так же вниз посмотрела и пожалела. И сразу мысли полетели, что кому-то сто рублей должна, пора отдавать, и что сына хотела застраховать, не сделала… Ну вас, профессор, это тоска ваша на меня подействовала. Вон уже аэропорт. Прилетели почти. Слава богу.
— А хотите, я вам на память о хирурге-профессоре напишу стишок?
— Сами?
— Сам.
— Ха-ха-ха. Напишите.
— Что смеетесь?
— Сейчас приземляемся.
— Вот и хорошо. Посидим чуть — я напишу, а в голове он уже готов.
— Чудно. Сели. Порядок. Пишите.
Начальник стал писать, а она что-то делала с отдельными частями своего пульта.
— Нет, не буду, ладно. Будьте счастливы, небесный волк. Может, когда на каком-нибудь следующем вылете встретимся! — И он выпрыгнул из кабины и побежал.
— Чудной какой-то мужик. Больной какой-то.
СПАСИТЕЛЬ-II
— Кровотечение! — Начальник аж покраснел. — Откуда?
— Неясно. Вроде бы язвенное, но раньше никогда не болел.
— Когда началось?
— С ночи.
— Какого ж рожна не сказали ничего?!
— На конференции доложили…
— Ну вот! Видите! Я ж говорил — после конференции немедленно все мне доложить. Вот вам ваши порядочки, товарищи начальнички! Я узнаю последний! Что делали больному?
— Уже все. И переливали все, и гемостатики, и лед.
— Лед, лед! Сильнее кошки зверя нет.
Начальник стал считать пульс и ушел от всех: он держал за руку и, по-видимому, думал про себя, а не считал удары. Опять покраснел.
— Что делать будем?
— Уже все начали, все делаем.
— Но кровь-то льет! Кровотечение продолжается. Гемоглобин?
— Сорок восемь.
Непонятно было, почему Начальник так злится по такому банальному случаю. Впрочем, никто из его помощников никогда не мог определить причину постоянства или изменчивости его настроений. Один из них как-то ему сказал: «Вы соскучиться не дадите. Никогда не знаешь, по какому поводу и как, и за что вы стукнете по голове. Только подумаешь, что все правильно сделал, и вдруг — раз! — опять в дальний от вратаря угол». Начальник тогда тоже засмеялся: «А я нарочно. Вижу, начинаете привыкать, — срочно меняю тактику. Вас держать надо в постоянной мобилизационной готовности». И все тоже засмеялись. Так и привыкли, что настроение его и их повороты лучше не анализировать. Да и действительно, это только мешает хорошим деловым отношениям.
— Кровотечение-то продолжается. Меры ваши — пшик! — Больной лежал, казалось, безучастно. — Начальник накинулся на лечащего врача:
— У вас тяжелый больной, а вы сидите в коридоре, пишете эти никому не нужные истории болезни. Ваше место здесь!
Больной оживился. Помощники заволновались. Один из них шепнул, стоя за спиной Начальника:
— Тшш. Больной слышит.
— Вы что, с улицы пришли? Что за шип?! И не подсказывайте мне. Я сам знаю, что надо говорить и когда! Страна должна знать своих героев. А если вы понимаете больше меня, милости прошу, врачей нехватка в любом городе. Вакансий для самостоятельной работы полно.
Вступил другой: «Может, пойдем обсудим».
Головы так и летели: «Только обсуждение, только говорильня! Вам диплом дан не для словопрений, а для рукодействия».
Острота несколько уменьшила его внутреннее напряжение. Ему стало немного неприятно. Помощники все ж старались найти причину такого взрыва. Еще за минуту, еще в коридоре он был спокоен и приветлив.
— Пошли.
Все двинулись вслед за ним, но в дверях он остановился, поглядел на больного и сказал:
— Придется делать вам операцию, и немедленно.
— Сейчас?!
— Да. Срочно. Вообще мы стараемся сначала вывести из такого состояния, прекратить кровотечение, но у вас продолжается. Выхода нет.
— А кто будет оперировать, профессор? — Больной растерянно смотрел на обруганных помощников.
— Я.
— Спасибо, спасибо, профессор! Надо так надо, что делать.
— Помогать мне будете вы и вы.
Оба обруганных помощника пошли к выходу, наверное переодеваться.
— Подождите. Мне, по-вашему, переодеваться не надо? — Все вышли в коридор.
— Вы начнете. Когда вскроете живот, позовете.
Через полчаса больной уже спал на столе. Живот закрашивался йодом.
— Давай простыни.
— Ты сверху накрывай, я снизу.
— Ничего настроеньице-то. Ух, сейчас нам и достанется.
— И не говори, крику будет не от равнодушия.
— Готовься терпеть. И не трепись. Не дай бог, вякнешь что.
— Да ты что? Дурак я? Не понимаю?
— А в чем дело, ты не знаешь?
— Так же, как и ты. Начинай давай.
— Наркозная служба, можно?
— Валяйте.
— Скальпель.
— Простыню прямо к брюшине будешь?
— Угу.
— Дай на угол еще один.
— Вот язва. А спаек мало, хорошо.
— А язва ничего себе.
— Поменьше остри, а то по инерции… Позовите профессора. Давай пока мобилизовывать. Все равно ж резекция.
— А вчера ничего у него не было? Не знаешь?
— Откуда? Может, утром кто заходил? Шелк дай.
— Да нет, пожалуй, он еще в коридоре был нормален. Усы на узле оставил. Подрежь еще.
— Не угадаешь. Ты вчера на защите был?
— Был. Даже на пьянке после.
— Угу. Ножницы не убирай.
— У Сергея не знаешь, как дела?
— Дня три не видал.
— Ну, как дела, ребятки? — Начальник уже помылся.
— Вот язва. Здоровая. Мы начали мобилизовывать. Ничего?
— Молодцы. Продолжайте. Я сейчас оденусь, включусь. — Операция шла молча. Все замолчали.
Начальник посмотрел вокруг:
— Почему студенты так плохо стоят? Им же ничего не видно. Подвиньте эти ступеньки. Так. И смотрите, товарищи, и, что непонятно, спрашивайте. Разрешаю. Если увидите, что много ругаться стал, — помолчите, — значит, трудно, сложно что-то. Подвиньтесь. Ну, вы молодцы. По большой кривизне уже сделали? Только здесь осталось? Хорошо. И быстро, быстро. Не тянуть, спешить медленно, как говорили римляне. Смотри, какая язва. Хорошо, ребята, хорошо помогаете. Товарищи студенты, обратите внимание: вот язва. Желудок должен быть мобилизован, то есть все эти связки должны быть пересечены. Он должен держаться только на двенадцатиперстной кишке и частью, которая должна оставаться. Теперь мы отсекаем его от кишки. Культя кишки ушивается двухэтажным швом. Смотрите, смотрите — все увидеть сами должны. Ты вчера на защите был?
— Был.
— Без эксцессов все?
— Полный ажур.
— Слава богу. Председательствовал кто?
— Дмитрий Михайлович.
— Ну, это хорошо. А я вчера никак не мог. Дайте салфетки. Нет, большие — обкладываться. Сегодня приходите. Сегодня хороший матч. Товарищи студенты, сейчас мы отсечем здесь, вот по этому зажиму, и останется подшить кишку, создать анастомоз, и мы на коне. Остальное за больным. Ах ты! Вот сволочь! Только похвалился, и сразу закровило. Этот зажим, этот! Мой зажим! Вот так. Что вы стоите истуканами! Помогать надо. Без вашей помощи я ничто. А хорошо просто пооперировать. Срочно, без плана, без разговоров и просьб. И распоряжения чисто локальные: подай, держи, отрежь. Распоряжения, так сказать, без широких последствий. А если виноват — извиняешься, а не оправдываешься. А оправдываешься благородно — действием правильным. Все равно вы ничего не поняли. Я сейчас кончу анастомоз и пойду, а вы приходите ко мне в кабинет после, кофейку попьем. Операцию запишете потом. Шить, шить давай, девочка, одну за одной подавай, не тяни.
