Люди на перепутье - Пуйманова Мария (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений TXT) 📗
Вон там стоит ушастая китайская ваза, Нелла боялась нарисованных на ней китайцев, когда была маленькой, и даже не входила в комнату, где стояла ваза. Часы в соседней комнате — они не слышны, когда в столовой говорят и ходят люди, — сейчас вышли из состояния немоты, и стук их напоминал походку старого чиновника, сухонького и деликатного; часики на руке Неллы весело тикали, словно они лежали на скрипке. Такая тишина среди бела дня! В этой прозрачной тишине, когда отчетливей проступает движение времени, вспоминается все, что было и что есть, и далекое и близкое. Нелла одновременно видела перед собой и умершего отца, и первого мужа, и студентку Новотную, оплаканного покойника и исчезнувшие призраки. В блаженном состоянии она стояла спиной к огню и смотрела в окно. В саду мальчики катались на велосипеде. В тенистом углу сада Еленка с фотоаппаратом подстерегала друзей и, заслонив видоискатель ладонью, готовилась снять их в движении. Нелла глядела на смуглое лицо строгой Елены, которую она немного побаивалась, и на розовое, цветущее лицо Станислава, за которого всегда немного беспокоилась. Сейчас на велосипеде едет чужой мальчик Урбан, это не интересует Неллу, она перевела взгляд на ковер. Под лучами солнца ожили его узоры, памятные Нелле еще с детства: большая ломаная дуга, похожая на ворота в святую землю, крестики, сходные с ножками насекомого, шестиугольники — Нелла называла их «кривые колечки» — с цветочком внутри и длинные, тонкие ветви древа жизни, причудливо изогнутые линии, целые заросли, из которых выглядывали таинственно подмигивающие существа. Ковер не был симметричен ни по форме, ни по рисунку, и он не кончался, а продолжался, как шествие или повествование о семьях, которые его ткали, о семьях, которые ходили по нему… Из глубины дома слышались стук посуды и протяжное пение Поланской; кочегары корабля были на местах. Обе пары часов тикали, словно стремились обогнать друг друга. Иногда из сада долетали высокие и звонкие молодые голоса и, как ласточка, натыкались на двойную раму. На велосипеде Станислав, он спускается вниз по дорожке. Вот он стал на седло и, удерживая равновесие, раскинул руки. Выпрямившись, мальчик ехал стоя. Нелла вздрогнула, остро ощутив, что рослый мальчик, который, подняв голову, едет там, в саду, когда-то был частью ее существа. Исполненная материнской гордости, она следила за рискованным трюком. Слава богу, наконец-то ты снова опустился в седло, озорник. Теперь можно подойти к окну, постучать в стекло и погрозить Станиславу пальцем. Мальчик едва оглянулся на мать, его плечи вздрагивали от смеха, и он неторопливо, с самым невинным видом колесил по изгибам дорожки. Завтра он опять выкинет за моей спиной то же самое. Дети, взрослые дети — какое это чудо! Уже не живые кусочки мяса, вся забота о которых ограничена пеленкой и кашкой, а взрослый сын, молодчина, силач, который играючи поднимает вас на руки. Как бледны были девичьи сны, и как животворна действительность! Жизнь цветет, но это не ваша заслуга… О каком разочаровании ныли старые книги молодых лет? Мы вместе, мы искали друг друга и нашли, почва ускользала у нас из-под ног, но мы удержались. Сияние зимнего дня! Нелла была довольна жизнью и ничего лучшего не желала.
В столовую вошла Елена. Нелла взглянула на часы и вспомнила, что пора ехать на фабрику.
В этот же момент прабабушка, как всегда сидевшая у окна в своей комнате первого этажа, увидела, что Поланская выбежала из ворот и — ах, нерадивая! — не заперла за собой калитку.
Елена не крикнула на ходу, зачем она пришла, как обычно делали дети Гамзы. Она шла быстро и молча, словно чем-то рассерженная. «Почему она такая красная? — подумала Нелла. — Уж не поссорилась ли опять со Станиславом?»
— Мама, иди наверх, бабушка умерла, — отчетливо сказала Еленка, подойдя близко, и тогда только лицо ее исказилось.
— Это неправда, это невозможно! — закричала Нелла. Она уже бежала по лестнице; споткнулась, упала, увидела бронзовую лестничную стойку, загнувшийся ковер, лестницу, подымающуюся вверх в каком-то новом, непривычном ракурсе. Поднявшись, она бросилась наверх, зная, что это правда, бессмысленно повторяя слова дочери, что она, «к счастью, послала за доктором», и думая, что «нельзя врываться туда так стремительно, это испугает маму, а испуг вредит сердцу».
Больное сердце бабушки! Об этом все знали уже десять лет. Из-за него она была оживленнее, чем другие, здоровые люди.
Нелла переступила порог. Мать, как обычно одетая, лежала на диване, глаза закрыты, на губах и на лице ни следа агонии. Лицо даже красивее обычного. Это-то и худо… Из руки у нее выпала газета. Зачем мертвецу газета! Вещи словно издевались над мертвой. На ноги наброшен «павлин» — плед, который Нелла привезла в своем фордике… рождественская поездка… Та самая, когда Нелла так боялась, чтобы машину не занесло. Насмешливая черточка около губ и легкая таинственность сомкнутых век, как всегда во сне. Ах, как Нелла знала это лицо, как знала! Она нагнулась над матерью. На левой щеке покойной синело пятнышко, словно сквозь закрытые двери и застекленные окна кто-то проник сюда в дом, полный людей и солнечного света, поставил свою печать и ушел. Пятнышко было похоже на ожог молнии.
Еще в половине третьего Поланская, которой принесли какую-то снедь, поднялась наверх, чтобы спросить бабушку, брать ли товар — без спросу покупать было нельзя, — но, услыхав, что старая пани спит, отошла от двери и не стала беспокоить хозяйку. А через полчаса Елена пришла будить бабушку и уже не застала ее в живых.
После бесконечных попыток вернуть тело к жизни, на которых Нелла настаивала со всей силой веры неверующих, врач, их старый знакомый, почтенный человек, надел пиджак и подал осиротевшей обе руки. Нелла остановилась у дверей, посмотрела в сторону дивана и сказала робко:
— Поглядите, ведь она дышит.
Врач опустил руки, соболезнующе посмотрел на Неллу, поклонился Елене и вышел.
Елена, плача, крепко обняла мать.
— Я знаю, мне тоже так показалось. Это оттого, что у тебя сильно бьется сердце.
— Оставьте, пожалуйста, меня с ней, — прошептала Нелла упрямо, подтолкнула Елену к двери и недружелюбно посмотрела дочери вслед.
Опустившись на колени около дивана, она взяла еще не остывшую руку, такую бесконечно знакомую, поправила волосы матери и прошептала ей на ухо:
— Дорогая моя, что ты с нами делаешь? Мамочка, это я!
Нелла была единственной дочерью.
Мать не откликнулась на ее зов.
В коридоре шепотом советовались дети.
— Что нам делать с мамой? — говорила Елена испуганным мальчикам. — Ты ведь знаешь, она не из сильных. Все еще думает, что можно ее воскресить, не хочет верить, что она умерла…
Станислав был бледен как смерть.
— Это неспроста, — сказал он, глубоко вздохнув. — За этим что-то кроется. Она была не так стара, чтобы умереть во сне. Это надо расследовать. Кто знает, что здесь…
— Умоляю тебя, не болтай вздора, — почти с ненавистью процедила Елена и подтолкнула брата к лестнице. — Я тоже очень любила ее, — продолжала она, всхлипывая. — Но сейчас надо позвонить в Прагу, а то в пять часов закроется почта.
— Когда отец приедет сюда, маме будет лучше, — сдерживая слезы, сказал Станислав. И он пошел к прабабушке, которую, как ему казалось, всегда отстраняли и забывали.
Старуха сидела у себя в комнате и ела; она слышала, что пес рвется с цепи и воет, и опасалась, не пришли ли цыгане. В окно она видела приход и уход доктора, но не узнала его, хотя он не раз бывал в доме. Заметив суматоху, прабабушка несколько раз высовывала голову в дверь, но люди пробегали мимо, и никто не обращал на нее внимания.
Убитый горем Станислав вошел и сразу объявил о случившемся. Старуха как раз поднесла чашку ко рту и сделала глоток. Струйка кофе перелилась через край чашки и чуть не стекла на пол. Старуха поддержала ее ложечкой, опустила ложечку в чашку, потом осторожно поставила чашку на блюдце.
— Да что ты! — сказала она и не тронулась с места. Она смотрела на мальчика, как ему казалось, в растерянности, словно ожидая, когда он уйдет. Но так только казалось.
