Крестьяне - де Бальзак Оноре (книга регистрации .TXT) 📗

К чему же все это приводит? Местные и краевые интересы берут верх над общегосударственными, воля парижской центральной власти часто бывает нарушена, истинное положение вещей искажается.

Совершенно ясно, что, если не говорить об удовлетворении основных потребностей государства, законы, вместо того чтобы влиять на массы, сами подпадают под их влияние, и население, вместо того чтобы применяться к ним, приспособляет их к себе. Всякий, кому приходилось путешествовать по югу и западу Франции или по Эльзасу не только с целью ночевать в гостиницах и любоваться памятниками старины или красивыми видами, должен признать справедливость этих наблюдений. Такое буржуазное кумовство в настоящее время проявляется в единичных случаях; но при современных законах эти случаи легко могут умножиться. Господство пошлых людей может привести к большим бедствиям, как это наглядно покажут некоторые моменты драмы, разыгравшейся в описываемое нами время в Эгской долине.

Строй, разрушать который было гораздо более неосторожно, чем это принято думать, — строй былой монархии и империи — отчасти устранял эти злоупотребления благодаря искони установившимся различиям в общественном положении, сословиям и существованию социальных противовесов, получивших глупейшее название «привилегий». Привилегий больше не существует, ибо каждому дозволено карабкаться на ярмарочную мачту за призом в виде власти. А все-таки не лучше ли общепризнанные и всем известные привилегии, чем привилегии, добытые так случайно, установленные с помощью хитрости, в обход равенства, которое хотят сделать общественным достоянием, — привилегии, воздвигающие новый деспотизм, только на этаж ниже, чем прежний, так сказать «подвальный»? Неужели для того и свергли знатных тиранов, преданных своей стране, чтобы вместо них создать себялюбивых мелких тиранчиков? Надо ли власти ютиться в подвалах вместо того, чтобы царить на своем настоящем месте? Об этом следует подумать. Дух захолустья в том виде, как он сейчас описан, захватит и парламент.

Друг Монкорне, граф де ля Рош Югон, был уволен в отставку вскоре же после его посещения генералом. Отставка бросила этого государственного деятеля в объятия либеральной оппозиции, где он стал одним из столпов левой партии, но которую, однако, очень быстро покинул ради поста посланника. Его преемником, к счастью для генерала, оказался зять маркиза де Труавиля, граф де Катеран. Префект встретил Монкорне по-родственному и любезно просил его чувствовать себя в префектуре как дома. Выслушав жалобы генерала, он пригласил на следующий день к завтраку епископа, департаментского прокурора, жандармского полковника, советника префектуры Саркюса и дивизионного генерала.

Департаментский прокурор барон Бурляк, снискавший известность в процессах ля Шантери и Рифоэля, был из числа людей, готовых служить любому правительству, приверженных власти, какова бы эта власть ни была, и потому очень для нее ценных. Слепой преданностью императору он достиг высокой судейской должности, а благодаря непреклонному характеру и добросовестному отношению к служебному долгу сумел ее сохранить. В свое время он ожесточенно преследовал остатки шуанов, а теперь с таким же ожесточением преследовал бонапартистов. Но годы и житейские бури понемногу смягчили его суровость, теперь он всех пленял своим обращением и манерами.

Граф де Монкорне рассказал о создавшемся положении и об опасениях начальника охраны; он говорил о необходимости острастки, о поддержании прав помещиков.

Департаментские чины очень внимательно выслушали его, отвечая лишь общими словами вроде: «Конечно, сила должна остаться на стороне закона»; «Ваше дело — дело всех помещиков»; «Мы обратим внимание, но теперешние обстоятельства требуют исключительной осторожности»; «Монархия обязана больше делать для народа, чем сделал бы для себя сам народ, если бы он, как в 1793 году, оказался господином положения»; «Народ страдает, наша обязанность служить не только вам, но и ему».

Непреклонный прокурор департаментского суда очень мягко высказал ряд глубоких и весьма благих соображений о положении низших классов, соображений, которые могли бы доказать нашим будущим утопистам, что тогдашние чиновники высшего ранга уже понимали трудность задачи, стоящей перед современным обществом.

Нелишним будет добавить, что в этот период Реставрации во многих пунктах королевства произошли кровавые стычки, вызванные как раз лесными порубками и злоупотреблениями, вошедшими в обычай у крестьян некоторых сельских общин. И министерству, и двору были очень неприятны такого рода бунты и кровь, пролитая при их подавлении, все равно успешном или неуспешном. Отлично сознавая необходимость крутых мер, правительство, однако, считало представителей власти, подавлявших волнения силой, неумелыми, а проявивших слабость — увольняло. Поэтому префекты всячески старались избежать таких прискорбных случаев.

При начале беседы Саркюс-богатый незаметно для генерала подмигнул прокурору и префекту, и это определило дальнейшее направление разговора. Прокурор был осведомлен о настроении умов в Эгской долине через своего подчиненного Судри.

— Я предвижу ужасную борьбу, — сказал Судри, специально приехавший к своему начальнику. — Жандармов перебьют, я это знаю через своих агентов. Нам не миновать неприятного процесса. Присяжные нас не поддержат, когда почувствуют, что им грозит месть со стороны семейств двадцати или тридцати подсудимых; они не вынесут смертного приговора убийцам, не осудят на каторжные работы их сообщников, как мы того потребуем в обвинительном акте. Даже если вы сами выступите на процессе, вам с трудом удастся добиться нескольких лет тюремного заключения для главных виновников. Лучше закрыть глаза, чем смотреть слишком зорко, раз мы уверены, что наша зоркость вызовет столкновение, которое обязательно приведет к кровопролитию, а государству, возможно, обойдется в шесть тысяч франков, не считая того, что весь этот народ надо кормить на каторге. Это несколько дорогая плата за победу, которая, наверно, покажет всем слабость правосудия.

Не имея понятия о силе «медиократии» в Эгской долине, Монкорне не поднял разговора о Гобертене, который своими руками подливал масло в огонь, всячески раздувая утихшую было неприязнь. После завтрака департаментский прокурор взял графа Монкорне под руку и увел его в кабинет префекта. По окончании этого совещания генерал написал графине, что уезжает в Париж и вернется только через неделю. По мерам, принятым в дальнейшем генералом, согласно указанию барона Бурляка, можно судить, сколь разумны были преподанные им советы; и если Эги еще могли избегнуть влияния злой воли, то лишь благодаря политике, которой прокурор в беседе с глазу на глаз посоветовал держаться графу де Монкорне.

Иные люди, прежде всего интересующиеся развитием действия в рассказе, будут бранить нас за растянутость всех этих объяснений; но здесь полезно заметить, что бытописатель подчинен более строгим законам, чем рассказчик; он должен придать характер правдоподобия даже истине, между тем как в области рассказа, в точном смысле этого слова, самое невозможное оправдывается просто-напросто тем фактом, что оно совершилось. Превратности социальной или частной жизни порождаются множеством незначительных причин, связанных буквально со всем. Ученый обязан разрыть лавину, поглотившую целые селения, чтобы показать нам камни, оторвавшиеся от горной вершины и вызвавшие образование снегового обвала. Если бы речь шла только о самоубийстве, то ведь в Париже их ежегодно совершается до пятисот, — эта мелодрама стала явлением обыденным, и каждый может удовлетвориться самым кратким объяснением вызвавших ее причин. Но кого же удастся уверить, что в наше время, когда богатство ценится дороже жизни, возможно самоубийство собственности? De re vestra agitur [36], — сказал некий баснописец. В данном случае дело идет обо всех, кто чем-нибудь владеет.

Примите во внимание, что заговоры, подобные описываемому заговору целого кантона и захолустного городка против старого генерала, при всей своей храбрости вышедшего невредимым из множества сражений, возникали и в других департаментах против людей, стремившихся принести пользу. Такая коалиция непрестанно угрожает каждому даровитому человеку, каждому крупному государственному деятелю, талантливому агроному и вообще каждому новатору.